Самая яркая звезда на небе

— На Зимнем балу подают особенный ужин. Я слышал, что он может соперничать с Рождественским пиром, но я никогда не оставался на Рождество, чтобы это выяснить, — произнёс он.

— Я тебе расскажу, — сказала она. Она оставалась на каникулы и раньше, и еда всегда была отменной. Этого она не могла им рассказать.

— Ты остаёшься на каникулы?

— Да, мне здесь нравится! Я вернусь в «Дырявый котёл» на лето, — его выражение лица выражало сочувствие. Ей не нужны жалостливые взгляды. — А что ты будешь делать на каникулах?

— Отправлюсь путешествовать. У моего отца намечаются мероприятия в Париже. А потом мы отправимся в Германию и Италию.

— Что? А как же война?

Барнабас несколько раз моргнул, пытаясь понять значение её слов.

— Она говорит о магловской войне, Барни, той, что между Германией и всем остальным миром, — перебил её Альфред, закатив глаза.

— Ах да, эта. А в чём дело? — он повернул голову, искоса взглянув на Гермиону. У неё отпала челюсть.

— Гермиона, — сказал Альфред, до того как она успела придумать ответ, — Волшебный мир не принимает участие во Второй мировой войне. Кроме нескольких сирен о воздушных налётах, беспокоящих тишину и покой, она никак не затронула волшебников. Даже волшебники в Германии держатся в стороне. Они вряд ли знают о ней больше, чем Барни здесь, а это практически ничего, — пожал плечами Альфред.

Гермиона читала статью, когда впервые здесь появилась, о том, что волшебники не будут принимать участие в войне, но она решила, что она как-то затронет их жизни.

По-видимому, она ошибалась.

— Мой отец служит на флоте, — добавил Альфред. Он сдвинул брови и нахмурился. — Иногда он пишет.

Гермиона никогда не видела Альфреда таким угрюмым. Барнабас взглянул на друга:

— Что такое флот? — спросил он.

— Неважно, Барни, — сказал он, меняя тему. — Мне нужно, чтобы вы держали глаза и уши открытыми для пикантных сплетен! Мои комментарии квиддича становятся суховатыми!

Как будто город спрятан внутри города. Общества ничего не знали друг о друге, но при этом жили в одном пространстве.

Прибыл Арчи с Минервой и Аластором по обе стороны от него. С беспечной улыбкой он казался в своём собственном мире, а во взгляде Минервы в сторону Арчи затаился намёк на намерение совершить убийство. Гермиона никогда не видела Аластора таким раздражённым.

— Всё в порядке, Минерва? — спросила Гасси, когда все трое заняли места.

Минерва метнула сердитый взгляд на Арчи, прежде чем ответить. На ней было жёлтое шёлковое платье, свободное и струящееся. Хоть оно и не подчёркивало фигуру, на стройной Минерве оно смотрелось хорошо. Нехотя Гермионе пришлось признать, что Гасси была права о бледном оттенке. Он совсем не к лицу Минерве.

— Я в порядке, но Арчи забыл, что мы договорились пойти на танцы вместе много месяцев назад, а сегодня сообщил мне, что идёт с Аластором.

— И для меня всё обернулось просто чудесно! У меня теперь два очаровательных спутника!

— Я не твой спутник, Арч, — Аластор ущипнул себя за переносицу, будто сдерживал мигрень.

— Тогда у меня одна очаровательная спутница и один потрясающе ворчливый лучший друг. Лучше и быть не могло! — весь стол засмеялся, но ни Минерве, ни Аластору даже отдалённо не было весело.

— Знаешь что? Нет, Арчи, совершенно нет! — Минерва скрестила руки на груди и задрала подбородок. — Аластор, могу я пригласить тебя на бал? — раздался смех, когда веселье исчезло с лица Арчи.

— Это честь для меня, Минерва, — Аластор встал со стула и взял Минерву за руку, низко поклонившись, чтобы поцеловать костяшки. Он провёл её на единственный свободный стул между ним и Джулией.

— Подождите! А как же я? — спросил Арчи.

— Уверена, ты всё равно прекрасно проведёшь время, — сказала Гасси сквозь смешки.

В следующую секунду перед Гермионой на фарфоровой тарелке появилось меню. По-видимому, всё было устроено, как на Святочном балу. Хоть она всё и так знала, но внимательно слушала, как Барнабас учил её заказывать еду. Гермиона даже не нахмурилась от того, что он объяснял всё, будто она полная имбецилка.

Всё, что требовалось, — прочитать меню, произнести заказ, и он волшебным образом появлялся. Она попросила лобстер «Термидор»{?}[Приготовленный в винном соусе лобстер (омар), которого потом выкладывают обратно в разрезанный пополам панцирь и запекают с сырной корочкой ], что, возможно, было лучшим из всего, что ей доводилось пробовать.

После ужина произошла перестановка, оставив несколько разрозненных столов по периметру комнаты, чтобы образовать посередине просторную танцплощадку. Группа завела весёлую джазовую мелодию, задавая тон вечеру.

Гермиона просияла. Она обожала джаз и даже не думала, что он добрался до волшебного мира.

Гасси вытащила половину компании на танец. Её подруга покачивала бедрами и танцевала от души. Гермиона пристроилась рядом с ней. Она увидела, как на пол потянулись группы других студентов. Шум нарастал по мере того, как звучала музыка. Ей казалось, что она снова на Святочном балу, танцует с Виктором Крамом и его друзьями из Дурмстранга.

Когда музыканты приступили к более медленной песне, она почти надеялась, что это Виктор обхватит её своими руками. Не то чтобы она разочаровалась, что это был Барнабас, просто он напомнил ей, как сильно отличалась теперь её жизнь.

Барнабас улыбнулся, и она взяла его за руку, позволив ему вести в медленном танце.

Именно в этот момент она поняла, в центре этого танцпола, с Барнабасом, держащим её за бедро одной рукой, а второй — за плечо, под зачарованным потолком с падающим снегом — между ними совершенно не было искры. Ей нравился этот парень. Он интересный. Но ничего больше. Не было жажды прижаться ближе или разделить тайный поцелуй. Не о нём ей снились сны по ночам…

К сожалению, было очевидно, что он чувствовал совершенно иное.

Как же ей не повезло! Как она вообще оказалась в этой ситуации? У неё не было таких проблем с мальчиками в прошлом. Но и большого внимания от них она не получала. Она никому не нравилась. Что такого в 1942 году, что делает её столь желанной?

Она постаралась вовлечь Барнабаса в дружественную беседу, пока они танцевали, — попытка отвлечь его от взглядов, которыми он её одаривал. Думал ли он о ней все эти грязные вещи? Про это выражение лица говорил Риддл?

Барнабас говорил о своей цели стать в будущем репортёром «Ежедневного пророка». Во время беседы он поделился деталями о конференции, на которую пойдёт под Рождество, и удивительных местах, которые посетит во время путешествий. Он спросил о её семье и о том, где они путешествовали. Гермиона ответила на несколько вопросов, но увернулась от остальных под предлогом того, что её расстраивало говорить о семье. Это не было полной ложью.

Кружившись, она заметила взгляд Риддла, прислонившегося к стене, с Вальбургой Блэк, повиснувшей на его руке. Она отчего-то злилась, хмурилась, её чёрное платье не оставляло ничего воображению. Шёлковая ткань облегала её так плотно, что показывала каждый изгиб её тела. Она прижимала свою грудь к Тому, и Гермиона гадала, собирается ли она совокупляться с его ногой, как собачка.