Самоидентификация

– А сейчас «хмурого» на улицах больше, чем «камня». С «камнем», «травой» и «спайсами» борются. Низкие тарифы. А героиновые барыги дают хорошие откаты. Так и выходит.

– Не видел ментов еще.

– Это как с сусликом, - Жора выкидывает на стол тонкую убогую трубочку из бокала и делает большой глоток.

– «А он есть…» - цитирую, невесть зачем. – Уже продают, значит.

– Всегда продавали. Барыжат там, где есть деньги. А деньги есть там, где есть магазины. Как ни странно.

– Ага. Странно. То есть, нет, - потираю лицо и отпиваю сока; глотаю; проверяю, не стошнит ли; отпиваю еще.

– Вообще, за последние три года люди поменялись сильнее всего, - продолжает Жора. – Сильнее, чем за прошлые… ммм… периоды.

Звучит даже чересчур многозначительно, но Жора пьян, я пьян, все пьяны, и поэтому некоторая тупизна нам дозволительна. Но меня мучают некоторые вопросы, и я боюсь их задавать. Или не хочу. Или не хочу, потому что боюсь. Или…

– А кто тут еще, навскидку, из наших?

– Наших? – усмехается Жора. – Нашей деревни, так сказать?

– Наверное, - игнорирую иронию.

– Ну, вот там, у стойки справа, - Жора тыкает пальцем, – продавщица из «Пятерочки» на Лермонтова. Болтает с ней Леночка – раньше работала на заводе каким-то там специалистом, потом стала заниматься… ну, интересной деятельностью. Общественно полезной.

– Медсестра?

– Проститутка. Вроде пятьсот за минет. Дешево и… - Жора двумя ладонями показывает на себе что-то вроде сисек, - …сердито. А вот эта, – танцует с двумя южанами – училка, приехала из нашей маленькой… ик… столицы. Непонятно, зачем. Видимо, искать на жопу приключений. Работает в школе. Во второй. Ебется с одним из этих братьев. Не помню, с кем. Но вообще, ебется со всеми, пока не узнает основной хахаль. А бьет он ее больно, но профессионально, поэтому на лице синяков никогда нет.

– Детектив херов, - смеюсь.

Жора поддерживает этот дружеский смех. Даже мысль о том, чтобы перепихнуться с кем-то из этих дамочек вызывает стойкое омерзение.

– А ведь они мало чем отличаются от тех, что в Питере, - качаю головой.

– Да ну, - Жора скептически смотрит на меня. – Вот уже не поверю. По крайней мере, у тебя можно бабу найти поухоженнее и не такую подержанную. Здесь уже почти все интересные экземпляры сильно б/у.

– Хрень, - махаю рукой и отпиваю сока, потому что в горле пересохло, и перед глазами снова мелькает белый китайский «айфон», но это из-за того, что в экран такого же нервно тыкает пальцами Леночка, которая работает медсестрой. – Они все считают, что ухоженность – это размалеванные губы, поджаренная кожа, каблучки, чтобы тощая жопа была оттопырена, лифчик с «пуш-апом». А я считаю, что привлекательность – это когда, помимо всего этого, телка знает, что Освенцим – это не новая марка пива, и может отличить хотя бы на глаз Гейзенберга от Шварценеггера.

Ловлю себя на мысли, что я сам всегда искал пассий среди тех, кто этим не отличается. Замолкаю. Жора, видимо, не очень внимательно слушал последнее, потому что его взгляд утонул где-то в районе едва видной отсюда самой большой ложи в заведении. Играет что-то из дабстепа, и я поражен тому, что не заметил этого перехода, и я тихо хлопаю в ладоши дважды, выражая почтение ди-джею, который делает из этого провинциального кабака почти современный клуб.

– Ну, вообще, телки ведутся на зелень, - мямлит Жора, не уводя взгляда от ложи, в которой заметно какое-то движение.

– Ну да, а чтобы были бабки, как сказал, если не ошибаюсь, Рокфеллер, надо работать. Ну, то есть, любой труд окупится.

– Что-то там напиздел твой Рокфеллер, - кисло ухмыляется Жора.

– Ну да, это же был совет для бедных, - тупая улыбка сама вылезает на мое лицо, и мне это не нравится.

– Погодь-ка, - Жора встает и быстро уходит куда-то на танцпол – настолько быстро, что я даже не успеваю спросить, куда его несет.

Спустя минуту, в течении которой я наблюдаю храпящего в кресле Витю, Жора возвращается уже со спутником явно кавказской внешности – вероятно, азербайджанином, - здоровым толстым детиной, от которого воняет неопределенной туалетной водой так, что даже клубный угар нервно забивается в угол. Звучит какой-то туманный синтезатор, и меня начинает клонить в сон. Я машинально встаю. За азербайджанином пристроились двое не очень русских друзей, точнее – «шестерок», вроде охраны, свиты или еще чего-то.

– Вот он – Дима. Собственной персоной, - представляет меня, быстро жестикулируя, Жора. – Дима, это Ахмед, местный хозяин.

– А-а, - киваю. – Круто. Очень. Приятно.

Ахмед смотрит на меня немного сурово, потом мы как-то удивительно синхронно поднимаем руки и пожимаем их друг другу. Его рука потная и мягкая.

– Ты из Питера?

– Есть такое, - киваю снова. – Из самого сердца Северной столицы, так сказать.

– У меня двое братьев в Питере, - улыбается Ахмед. – Говорят, пиздец там у вас менты лютуют, я их маму шатал.

Он делает странный, явно обращенный к одному из шестерок жест правой рукой, и в нее попадают несколько светящихся оранжевых полосок, которые он протягивает мне.

– Безлимит на бар с друзьями. Мое почтение, - ухмыляется. – Так сказать.

– Благодарю, - забираю талоны и кладу в нагрудный карман куртки, которую мне почему-то совершенно не хочется снимать здесь.

Ахмед пытается выглядеть продвинутым и тенденциозным. Начинает разговор, который оказывается удивительно длинным. Периодически проверяет свой черный айфон, потом нервно кидает его в карман. Потом садится с нами, отпускает своих парней погулять, и начинается новый круг беседы. Расспрашивает о моей жизни. И я отвечаю ему максимально коротко, без адресов, имен и явок. Мало ли. Жалуется на то, как трудно стало вести бизнес в провинции. Жалуется на недостаток денег. Хлопает по упруго утянутой леггинсами попке симпатичной официантки, которая приносит нам поднос с напитками – уже за счет заведения. Я бы не отказался закусить, и моей наглости хватает, чтобы вежливо потрепать по ягодице уже развернувшуюся, чтобы уйти девицу и попросить ее принести что-нибудь съестное, на ее вкус. Ахмед ухмыляется. Рассказывает что-то из своей жизни. Меня схватывает только на месте, где он начинает рассказ об одной дамочке из близлежащего поселка. Дамочка залетела от него и всерьез решила, что он будет готов принять ее с дитем в подоле. Дамочка была замужем и решила сообщить мужу о своем решении. Муж решил, что так дело не пойдет. Зашил ей интимное место металлическими нитками. Что-то там отрезал. Потом добил кислотой. Не довезли до больницы. Как страшно жить, говорит Ахмед. Он пытается шутить, но шутки у него заводные, как дохлая корова. Через пару минут ему звонят, и он уходит, изображая вежливый поклон. Я говорю ему «Скатертью дорога, хмырь!» - довольно громко, но музыка уже играет на грани, и я знаю, что он меня не услышит. Я снова опьянел, и у меня ноет желудок, и орешки с какими-то приправами, которые принесла эта тупая сука, меня не устраивают, но просить ее еще о чем-то я готов только в случае, если она будет принимать заказ с моим членом между губами. Что-то я разошелся в фантазиях. Мне надо проветриться. Я сообщаю это Жоре, и он согласно кивает и откидывается в кресле, отставляя на стол пустой бокал из-под красного вина.

Ахмед ведет под ручку какую-то телку, машет мне рукой, а я уже встретил на выходе Пашку и Толика, по счастливой случайности тоже готовых выйти покурить на свежем воздухе.

– Так оно и выходит, - рассуждает Пашка, заметив ахмедов жест. – Телки на него вешаются, потому что бабки есть.

– Контачишь с ним? – тут же находится в мой адрес Толик; его тон мне снова не нравится.

– Только что познакомился. А что?

– Ниче, - махает рукой и отходит в сторону, идет параллельно, но поодаль; выходит с нами из здания клуба.

Снаружи немало народа. Множество разноцветных и разносортных девушек, парни разных национальностей, но похожих одежд. Сигаретный дым. Запах анаши. Невесомый, но тошнотворный аромат какого-то дешевого пойла вроде «блейзера».

– Бабки есть – будут бабы, - мотает головой не унимающийся Пашка. – Вот как он их заработал?

У меня в голове вертится лишь один ответ: «Какая тебе, на хуй, разница, как он их заработал? Тебя заботит то, что у тебя их нет, а у него есть?»

– Мало ли, - говорю я вслух.

– Ну да, - находится Толик; держа руки в карманах, подходит ко мне. – А ты сам как? Работаешь?

– А как же.

Я обращаю внимание, что дождь иссяк, что на улице не так уж и холодно для осенней ночи. И думаю о том, то скоро дороги заметет, и начнутся грязь и лед. Но вокруг все будет укрыто очаровательной белоснежной пеленой, и хоть где-то в этом мире будет немного безупречной чистоты. Мне нужно отлить, понимаю я и озираюсь в поисках отдаленного от толпы дерева, но потом понимаю, что за спиной, в сотне метров – сортир клуба. Правда, там могут нюхать или колоться. И мне может захотеться. Нюхнуть. А это чревато. Меня и так едва не несет напролом.