Самшитовый лес. Этот синий апрель... Золотой дождь

–  Это оттого, что у меня были грязные ногти, - сказал Сапожников.

Он повеселел. Что-то ему начинало становиться почти совсем хорошо, и обида прошла.

–  Почему?
– спросила Глаша.

–  Так полагалось влюбленным. Меланхолия и грязные ногти.

У Сапожникова даже обида прошла. О море он старался не думать. Может быть, он даже еще искупается. Море-то было общее. В крайнем случае, он будет купаться в сторонке, чтобы не видели, как у него живот растет.

Обратную дорогу Сапожников не запомнил.

Потом они долго поднимались на четвертый этаж старинного дома. Блеклые каменные ступени, незнакомый запах на площадках, чугунные перила и хорошие выцветшие двери. А потом вдруг Сапожников вспомнил стихи про юродивого, который позвонил в квартиру за милостыней, а была зима.

Солидные запахи сна и еды,Дощечек дверных позолота,На лестничной клетке босые следыОставил невидимый кто-то.Откуда пришел ты, босой человек?Безумен, оборван и голоден.И нижется снег, и нежится снег,И полночью кажется полдень.

–  Пойдемте завтра смотреть со мной фильм "Хижина дяди Тома"?
– вежливо сказала Глаша.

–  Ладно, - ответил он.

–  Вот мы и приехали. Это квартира сестры. Они с мужем на юге. Спать ты будешь здесь.

–  Прекрасная тахта.

–  Сделана по заказу, - сказал Барбарисов, застилая постель.

–  Барбарисов, что это за дамочки на стенках? Ужасные картинки.

–  Иллюстрации из дореволюционных французских журналов. А может быть из "Нивы".

–  Мне они нравятся, - с вызовом сказала Глаша.

–  Ну, значит, - так правильно, - согласился Сапожников.

За окном было уже совсем темно. Сапожников заснул и видел во сне нехорошее. А раньше Сапожникову кошмары снились только дома.

–  Чего ты ждешь от Риги?
– спросил Барбарисов наутро.

–  Развлечений, - сказал Сапожников.
– Нормальное чувство командировочного.

–  Понятно. Сильная выпивка, много красивых баб и сувениры с видами города.

–  Нет… Просто несколько солнечных дней, минимум выпивки и общество милых людей.

И давай начнем разбираться в нашем двигателе.

–  Нашем?
– спросил Барбарисов.

Сапожников не ответил.

–  Кого ты считаешь милыми людьми?
– спросил Барбарисов.

–  Думаешь, я знаю?
– сказал Сапожников.
– Тебя, наверно.

За прохладным подоконником солнечная листва, спокойные крыши. На улицу, на улицу.

Тишина, тайна, шелест шагов, вывески и трамваи. Полупустой вагон, синие рельсы, и, может быть, в пролете домов блеснет море. Хорошо бы поселиться здесь навсегда.

Тут вошла Глаша.

–  Папа, я есть хочу, - удивилась она.

–  Надо же, все время она хочет есть, - удивился Сапожников.

–  А поздороваться не надо?
– спросил Барбарисов.

–  Доброе утро, - удивилась Глаша.

–  Доброе утро, - удивился Сапожников.

В ушах Сапожникова звенело - утро, утро, утро, - что это их понесло, черт возьми?

А, чепуха! Вчерашний день не в счет. Все они встретились только сегодня.

Если бы в это утро специалисты засекли время, не пропал бы невидимо рекорд мира по марафону.

Ничего не вышло. За сорок минут Сапожников отхлестал десяток улиц, и от свидания с городом остался только портрет Полы Раксы на афише и трамвай, пролетевший с безумной скоростью.

Опять зеленые яблоки. Сапожников как с цепи сорвался.

Он затормозил и посмотрел на часы. Он не сразу разобрал, где часовая стрелка, а где минутная, мешала длинная секундная, которая отбивала секунды со скоростью пульса.

Сапожников успел к десяти, как договорились, на угол улицы Ауссекля и даже купил в киоске пачку аэрофлотовских карточек-календарей для московских знакомых.

Сапожников сел на чугунную угловую скамью и развернул веером глянцевые карты.

Крапом были недели и месяцы, а рубашкой - самолет, летящий над Даугавой. Можно было бы, наверно, еще отыграться, если бы знать правила. Но правил становилось все больше, и становилось скучно их заучивать. Чересчур солидно все выглядело, вот что.

Глаша переходила улицу, независимо оглядываясь по сторонам.

–  Ах, вы уже здесь?

–  Ах, я уже здесь, - сказал Сапожников.

Она вздернула брови.

–  Как вам понравился город Рига?
– светски бросила она.

–  Мне очень понравился город Рига… А какие у вас отметки по диктанту?

–  При чем здесь диктант? Я серьезно спрашиваю, вам понравился город?

Сапожников засмеялся.

–  Во!
– сказал он и поднял большой палец.

–  Скажите, почему вы меня зовете на вы? Это странно.

–  Чтобы вы не думали, что я нос задираю.

–  Это странно!
– сказала она.

–  Будет вам восемнадцать, перейдем на ты. Годится?

–  Это еще долго!

–  Не успеете оглянуться, - сказал Сапожников.
– А вот и наш папа идет.

Барбарисов двигался, помахивая портфелем. Свет-тень, свет-тень, солнечные зайчики.

–  Ну, граждане, - сказал он, - пошли завтракать - Я придумал кое-что, - сказал Саночников.

–  Что?

–  Мы позавтракаем, так? Потом сходим на вокзал, и я возьму обратный билет… Я, пожалуй, сегодня уеду в Москву.

Барбарисов неподвижно смотрел на Сапожникова.

–  Ты с ума сошел, - сказал он спокойно.
– Я созвонился с ребятами. Сегодня у меня в гостях куча сослуживцев и половина молодежного театра. Не валяй дурака, Сапожников… Вот, оказывается, ты какой стал.

Глава 7 СЕРЕБРЯНЫЕ ВЕЛОСИПЕДИСТЫ

Прошел еще год-другой.

Сидел Ньютон в саду, вдруг ему по голове яблоко шарах - упало яблоко ему на голову. И Ньютон не понял, что его голова притягивает яблоки. Так представлял это происшествие Сапожников. Но потом глядит Ньютон - яблоки падают не только ему на голову, а еще и на землю. Значит, его голова только помеха. А на самом деле, значит, это земля притягивает яблоки. А если прорыть шахту сквозь земной шар, куда упадет яблоко? Оно, наверно, в центр Земли упадет. Оно, конечно, сначала с разбегу проскочит на ту сторону, но потом поболтается в шахте и вернется в центр Земли, как маятник.