Сара Фогбрайт в академии иллюзий

Я вымыла чашку в общем умывальнике и не спеша направилась в комнату, размышляя, вернулась ли Дита с прогулки или ещё нет. Она любила бродить в одиночестве, а когда я предложила составить ей компанию, Дита отказалась вежливо, но твёрдо. И сейчас, пока я глядела на бегущую воду, кто-то прошёл мимо, но я не успела понять, кто.

Дверь, плотно запертая перед уходом, теперь была приоткрыта, и из комнаты доносился грохот. Войдя, я увидела знакомые рыжие косы. Хильди, водрузив на тумбочку стул, заколачивала окно ковром, стоя ко мне спиной.

Я думала, гномок поселят отдельно! Как вышло, что её разместили с нами? Даже в городе гномы живут в отдельных кварталах. Наверное, какая-то ошибка…

— Что ты делаешь! — воскликнула я. — Весь вид испортила!

— Так дует жа, — пробормотала Хильди сквозь плотно сжатые зубы, которыми держала гвозди. — Придержи-ка тубаретку!

И взмахнула молотком.

Я придержала, а что ещё оставалось. Покончив с делом, Хильди, пыхтя, слезла и уложила молоток и оставшиеся гвозди в потёртый кожаный саквояж, по виду мужской. Затем потянула оттуда же вязаный плед, подушку, носки, ночной колпак и халат и принялась устраиваться.

Дита вернулась и, вскинув бровь, молча села на свою кровать. Мы сидели и смотрели, как Хильди наводит уют. Гномка застелила постель, прибавила к нашему снимку на тумбочке три своих (с отцом, с матерью и с рыжими тройняшками по виду лет пяти — видимо, младшими братьями), вынула из саквояжа огромные пушистые тапки и переобулась. Затем прошлась по комнате, нашла пару незакреплённых досок и исправила это при помощи молотка и гвоздей.

Повесив в шкаф к нашим форменным платьям своё, такое же коричневое, с белым воротничком, Хильди извлекла из саквояжа потрёпанный томик, на обложке которого значилось: «Запретная любовь», и, устроившись на кровати, принялась за чтение.

— Интересная книга? — полюбопытствовала Дита.

— А как жа! Значит, оборотница повстречала вампыра, и така у них любовь, така любовь! Она мясо с часноком любит страшно, а он серебряными цацками обвешивается для красоты. Страдают оба, бедолашные.

— И чем же кончится?

— Откудова ж я знаю? В этот раз ишшо не дочитала. В прошлые разы они женилися и народили оборотнёнка, как волчонка с крыльями.

Дита фыркнула.

Скоро мы завели будильник, выключили лампу и легли. Тут мы узнали, что Хильди страшно храпит. Я ещё долго слышала, как Дита ворочается на своей постели. Наконец, накрывшись подушкой и натянув сверху одеяло, я уснула.

Будильник мы не услышали. Я — из-за подушки, Дита, наверное, тоже, а Хильди просто спала так, что разбудить её было невозможно.

Свет пробивался сквозь потёртости ковра, но в комнате было сумрачно. По стеклу постукивал дождь. Мы вскочили, встрёпанные, зажгли свет: девять часов! Занятия начались в восемь.

Дита завопила, и я тоже, но Хильди лишь почмокала губами и повернулась на другой бок.

Мы полетели к общим умывальникам, прихватив полотенца и щётки. Дита в спешке почистила зубы мылом, а я умылась чьей-то зубной пастой, от волнения не понимая, что делаю, и кляня себя, что не собрала сумку с вечера. Думала, утром хватит времени.

Вернувшись, мы натянули платья. Я принялась бросать в сумку всё, что могло пригодиться на учёбе, а Дита попыталась растормошить Хильди, но гномка только что-то бормотала, не спеша просыпаться.

— Пусть спит! — с досадой бросила Дита. — Побежали!

— Нельзя её так бросать, — возразила я. — Давай, помоги мне!

Мы вместе взялись за одеяло, потянули и победили. Оставшись без одеяла, Хильди свернулась в комок, но тут же недовольно раскрыла один глаз.

— Опаздываем! — воскликнула Дита.

— И вам доброго утреца, — проворчала гномка. — Чё, ужа к завтраку кличут?

— Какой завтрак, учёба началась!

— Пустое брюхо к ученью глухо, — возразила Хильди, садясь на постели, и протёрла глаза. — Пожувать бы чаво… Ух, ладно.

Спрыгнув на пол, она промаршировала к шкафу, надела форменное платье и причесалась, пока мы нервно топтались у двери. Затем, вытащив саквояж из-под кровати, гномка достала промасленный свёрток с пирожками, протянула нам по одному и взяла себе три.

— Пожуваем на ходу, — сосредоточенно сказала она, взяв саквояж под мышку. — Ну, чаво встали, двигайте-топайте!

У академии было три корпуса. В новом и самом большом, трёхэтажном, мы сдавали экзамены, и там же занимались старшекурсники, лучшие из лучших. Позади него, рядом с нашим общежитием стояло ровненькое, приглаженное и скучное здание бытовиков. Его украшала разве что оранжерея. Бытовики жили обособленно, их общежитие, столовая и кабинеты располагались в одном здании.

Корпус, где учились театралы, нравился мне больше остальных: он выглядел как настоящий замок с башенками, серый, каменный и местами замшелый. Путь к нему лежал через дубовую аллею — приятный путь, если никуда не спешишь.

Мы опаздывали на полтора часа.

Мы бежали под мелким дождём, жуя пирожки с грибами и картошкой. Хильди даже умудрилась на ходу достать термос, и каждая из нас успела хлебнуть чая, едва тёплого и до того крепкого, что слёзы выступали на глазах.

Наконец мы взлетели на крыльцо. Арочная дверь, высокая, окованная металлом, не хотела поддаваться. Даже гномка едва-едва сумела её сдвинуть.

— Заедает чаво-то! — пропыхтела она, вцепившись в кольцо, и сделала ещё рывок. Дверь приоткрылась ещё немного.

За дверью кто-то ахнул, всплеснул руками, раздалось: «Не тяните! Apari la porti!», и что-то щёлкнуло. Дверь со свистом распахнулась. Хильди, не ожидавшая этого, наступила Дите на ногу, Дита толкнула меня, и мы полетели с крыльца. По счастью, мы устояли, схватившись друг за друга, но и мне оттоптали ноги. Я тут же почувствовала, что чулок сделался мокрым.

На пороге, скрестив пухлые руки на груди, стояла придверница и осуждающе смотрела на нас.

— В первый же день опоздали! — сказала она, качая головой и глядя поверх круглых очков в роговой оправе. — И дверь чуть не сломали. Она ведь магией заперта, как только открыли?

— Плоховатая у вас магия, — сообщила Хильди, отряхивая платье. — Ну, где тут учат? Куды ступать-то?

— Первый курс? — спросила придверница, и, когда мы с Дитой кивнули, закачала головой пуще прежнего. — Ох, ох! Ведь первой по расписанию у вас алхимия, а миссис Зилч не терпит опозданий. Идёмте, провожу.

Она заперла дверь и повела нас по лестнице на второй этаж, кутаясь в серый пуховый платок. Сперва она шла решительно, но уверенность её таяла с каждым шагом. Наконец, постучавшись в кабинет, придверница бросила: «Что ж, дальше сами справитесь!» и исчезла так быстро, будто шагнула в портал.