Сара Фогбрайт в академии иллюзий

— Лаура собирается преподавать, а вовсе не работать в каком-то паршивом театре, — недовольным тоном ответила Алиса. — Она всегда хотела идти собственным путём, и теперь говорит, что отыскала своё призвание. Вообще-то это уважаемое занятие!

Здесь она начала противоречить самой себе. Значит, её сестра могла учиться, и в этом не было ничего такого, а мы не могли!

Мы с Дитой не стали продолжать разговор и, не сговариваясь, ускорили шаг. Хильди, пыхтя, торопилась за нами, отчего-то не спеша присоединяться к другим гномкам. К концу дня она совсем притихла — возможно, её утомили попытки отыскать хоть какой-то смысл в лекции миссис Гудинг.

Вообще-то меня задели слова Алисы. Ведь я поступала сюда, именно чтобы работать в театре! Театр виделся мне не порочной жизнью под выпуклой линзой, как выразилась миссис Гудинг, а сказкой, волшебством, которое я буду творить сама. Замужество? Мне пока не нужно никакое замужество, благодарю покорно! Может быть, если стану хорошо учиться, я смогу убедить родителей, что театр и есть моё призвание?

В конце концов, не обязательно же ему быть паршивым. Я думаю, у папы достаточно денег, чтобы я могла открыть собственный театр. Нужно только доказать, что это моё — ах, нет, первым делом нужно убедить папу, что это принесёт нам прибыль! Он мог бы понять только это.

Глубоко погрузившись в свои мысли, я не заметила даже, как мы пришли в библиотеку. Нам полагалось оформить читательские билеты. Кажется, сегодня сюда явился весь первый курс — и мы, и бытовики, и даже юноши из академии художеств. Работница библиотеки не успевала заполнять карточки, так что, блеснув стёклами очков из-под груды каштановых буклей, выдала нам пустые и велела самим вписать имена.

Я всё ещё думала о том, как убедить папу и какие слова подобрать, оттого сделала три ошибки в собственном имени, потому что вместо него начала писать: «Доказательства». Новую карточку мне не выдали, поскольку лишних не нашлось, и под укоризненным взглядом библиотекарши я, сгорая от стыда, получила читательский билет на имя «Док. Сара Фогбрайт».

Я поспешила уйти из этого сумрачного угла, от массивного дубового стола, окружённого шкафами, и вышла к свету. Здесь во всю стену тянулись арочные окна в частых переплётах, пахло бумажной пылью и типографской краской. За столами у окон сидели девушки. Склонившись над книгами, они читали и порой что-то выписывали.

Посетителей хватало, но всё же — о, эта особая библиотечная магия! — было так тихо, что от моих каблучков, казалось, расходится эхо. Пытаясь не наступать на пятки, я шла, куда указали, выглядывая нужный стеллаж. Тут робкий солнечный луч пролёг, запылившись, от стекла через проход и упал на корешки книг. Я вошла в него, сощурилась от яркого света и тут же столкнулась с кем-то, вышедшим из-за угла. Он приобнял меня за талию, чтобы не дать упасть.

— Ах! — только и сумела я сказать.

Солнце ещё слепило меня, в этом сиянии я разглядела юношу. Солнце золотило его волосы. Он улыбался мне. Настоящий юноша, такой красивый и так близко!

Во всём мире остались только мы двое.

— Ты идёшь, Кристиан? — донёсся нетерпеливый мальчишеский голос из-за стеллажей. Ох, нет, к сожалению, в мире существовал ещё кто-то, кроме нас.

— Вы в порядке, мисс? — спросил юноша, всё ещё не убирая тёплой ладони с моей талии и улыбаясь.

К своей досаде, я могла только хлопать глазами. Что ответить? Улыбнуться?..

Он убрал ладонь, присел и поднял что-то с пола. Далеко не сразу я поняла, что это мой читательский билет. Я не заметила, как выпустила его из пальцев.

— Док Сара? — ещё шире улыбнулся юноша, заглядывая в проклятый билет.

Я тут же ощутила, как закололо щёки. Сожгу эту картонку сегодня же и скажу, что потеряла. Не оставят же меня без читательского билета до конца учёбы?..

— Кристиан, да идёшь ты? — раздалось уже громче. Тот, кто кричал, рисковал навлечь на себя гнев библиотекарши.

— Иду! — негромко откликнулся мой собеседник. Ох, да можно ли считать его собеседником, если я так и не проронила ни слова?

Он подался ко мне и сказал почти шёпотом:

— Должно быть, ищешь «Монастырскую ограду» Лифорда? Нужная полка там, за углом.

И он ушёл, скрылся из виду, а когда я, смущённая, сбитая с толку, растерянная, пробормотала: «Спасибо», он был уже слишком далеко, чтобы услышать!

Что он обо мне подумал?

В этот миг солнце зашло за тучи, и золотая тёплая библиотека вмиг стала холодной и серой, даже в глазах потемнело. Дита и Хильди догнали меня, и мы отыскали пьесы Лифорда и взяли каждая по экземпляру, а я всё ещё видела, как Кристиан мне улыбается, и чувствовала его руку на своей талии.

Мы пошли в столовую. На обед сегодня подавали на редкость пресную серую картофельную массу. То, что называлось подливой, очевидно, слили из сковороды после того, как в ней что-то жарили. Хлеб, нарезанный треугольниками, отсырел и тоже не имел вкуса. Впрочем, любое блюдо показалось бы мне сейчас безвкусным.

Я думала о том, почему жизнь так несправедлива и почему я не переплела косы после игры в мяч. Почему я не взглянула в зеркало перед тем, как идти в библиотеку? Почему не нашла слов? Сейчас они так легко приходили в голову! «Ах, простите, я испугалась», «спасибо за помощь, вы так любезны», «о, вы тоже проходите Лифорда»… Но сейчас-то было уже поздно. Док Сара — позор, да и только!

Хильди о чём-то спросила. Я не поняла, но кивнула, и она забрала мой хлеб и, щедро посолив, отправила в рот. Кажется, я позволила ей доесть его. Впрочем, всё равно.

Сара-неудачница… С чего было ждать, что здесь у меня начнётся другая, успешная жизнь?..

— Плоховато тут у вас кормят! — заявила Хильди раздатчице, возвращая пустые тарелки. Дита при этом деликатно кашлянула, но Хильди не поняла намёка.

Мы вернулись в общежитие, и нам почти сразу же как следует влетело. Явилась комендантша, полная, краснолицая и крикливая, с прилизанными чёрными волосами, будто смазанными жиром, и явственными усиками над губой, и с порога отчитала нас за прибитый к окну ковёр. С нею пришли рабочие, которые принялись выдёргивать гвозди.

— Так дует жа! — уперев руки в бока, не отступала Хильди. — Вона, щели, аж ладонь просунуть можно!

Пообедав, она вновь обрела разговорчивость и бодрость. В этот раз я даже была не против, чтобы она высказалась (и Дита, я думаю, тоже). Мы вряд ли сумели бы противостоять комендантше. Мы отступили под прикрытие маленького рыжего щита, позволив Хильди действовать самой.

В конце концов, именно она прибивала ковёр к оконной раме.

Ей досталось за испорченные рамы, и Хильди пообещала, что её отец явится их чинить, но тогда всем здесь непременно влетит за условия, в которых мы вынуждены проживать. Комендантшу, похоже, это не особенно смутило, но тут явилась придверница. Они пошептались — я разобрала слова «Фогбрайты, те самые», — и комендантша неожиданно смягчилась и отступила, а вскоре нам прислали бумажные полоски. Ими, предварительно смазав мылом, полагалось заклеить оконные щели.

Мы немного поспорили о том, что делать. Несомненно, ещё будут тёплые дни, ведь осень только началась. И что же нам, никогда не проветривать?

— Тады сами и спите тута вот, на сквозняке, — заявила Хильди, и это сыграло решающую роль.

Мы пошли за мылом, причём выяснилось, что мыло Диты, оставленное у общих умывальников, уже куда-то пропало. Пришлось воспользоваться моим. Хильди принципиально не захотела нам помогать. Устроившись на стуле в углу, она читала Лифорда, периодически хлопая рукой по странице и восклицая: «Надо жа, ковёр спортила, ишь ты! Да в ём первые дыры-то небось появились ещё при Вильгельме Третьем!».