Сара Фогбрайт в академии иллюзий

Кэтрин, очень серьёзная, подняла на меня орехово-зелёные глаза.

— Ты скоро встретишь любовь, — сказала она и указала на старца. — Вот он…

— Такой старый? — возмутилась я.

— Не понимай буквально! Это император. Он надёжный и верный, с ним будешь как за каменной стеной. Он никогда не предаст. Но вы не сможете сразу быть вместе, я вижу препятствие. Вас ждёт какое-то тревожное событие… и какое-то совместное дело. А ещё, когда вы встретитесь, он уже будет заочно тебе знаком.

Я подумала, что эти слова с успехом можно применить едва ли не к любой паре, но вслух о том не сказала, а вместо этого поблагодарила и поднялась.

Затем я вспомнила золотоволосого юношу из библиотеки, Кристиана.

Не о нём ли мне нагадала Кэтрин? В здешнюю академию художеств поступали только юноши без магического дара. Я знала, что Кристиан будет для меня неподходящей парой, даже если он из хорошей семьи. Академия художеств — довольно пустое занятие для тех, кто не способен на лучшее, так говорили. Академия, связанная с работой в театре, уж точно. Всё, над чем они работают — эскизы костюмов, грима и декораций, и ещё бутафория. Они даже не скульпторы. Даже не портретисты. Не художники широкого профиля, которые при необходимости могут работать где угодно.

Словом, подобные заведения предназначались для тех, кто не преуспел в точных науках, а именно эта академия — для тех, кто и в художествах не особенно преуспел.

Но… Но ведь мы могли бы открыть свой театр. Кэтрин как раз говорила о совместном деле. Мы могли бы работать вместе! Разве не замечательно?

Что же касается заочного знакомства, тут карты могли и ошибиться. Подумаешь!

В эту ночь я почти не сомкнула глаз. Я лежала, слушая, как от окон с тихим шуршанием отклеивается и слетает бумага и как посвистывает ветер, задувая меж створок. В комнате было совершенно темно, но я видела свет. Мне грезился театр с множеством ламп и уютный кабинет, где стояли мы с Кристианом. Он показывал мне эскизы, обнимая за талию, и прижимался своей щекой к моей щеке. Я слышала его голос.

Небо за окном вспыхнуло и раскололось. Зашумел дождь.

Хильди проснулась и разворчалась: из окна текло прямиком на её постель. Я слышала, как она со страшным скрежетом двигает кровать, но притворилась, что не слышу, чтобы не помогать. Дита, должно быть, поступила так же.

Укрывшись с головой, я продолжила мечтать, пока не уснула. И до самого утра, пока не прозвенел будильник, я видела чудесный сон, в котором была красивее и умнее, чем на самом деле, и Кристиан, верный и надёжный, признавался мне в любви.

Глава 4. Свидание в библиотеке

Нужно ли говорить, что с того дня я стала постоянной посетительницей библиотеки? Я не знала другого места, где могу повстречать Кристиана.

Наверняка он тоже был первокурсником, раз и они проходили Лифорда. Я слышала, что позже нас ждут совместные задания, но не знала, увидим ли мы художников, или нам всего лишь принесут сделанные ими рисунки, чтобы мы учились создавать иллюзии на их основе.

Хотя старшекурсницы и говорили, чтобы мы обращались к ним с любыми вопросами, мне всё же неловко было спрашивать об этом. Подумают ещё, что я легкомысленная — едва поступила, а в голове одни мальчики! Хотя, справедливости ради, я слышала, что наши академии, женскую и мужскую, нарочно разместили рядом. Семейным парам лучше работается вместе. А значит, я будто бы не сделаю ничего плохого, если найду себе пару…

Ох, но ведь я должна была учиться на бытовом отделении и никогда, никогда не пересекаться с художниками! Театральное — для тех, кто ниже нас по положению. Я, Сара Фогбрайт, впервые оказалась не там, где мне велели быть. Впервые в жизни надо мной не стояли, не указывали, и я сама приняла решение — и счастье, что родители смирились, а не забрали документы и не оставили меня дома ещё на год, чтобы будущим летом я поступила куда полагается.

Нельзя проявлять легкомыслие. Вдруг я спрошу кого-то из старшекурсниц, будут ли у нас занятия с художниками и когда, а те передадут мои слова ректору, а он родителям, и меня заберут отсюда?

К тому же я не знала, что думает обо мне Кристиан. Мы виделись только раз, и хотя он так мило улыбался и не спешил уходить, может быть, для него это ничего не значило? О, как бы я хотела, чтобы и он вспоминал обо мне!

Но ведь тогда и он должен ходить в библиотеку в надежде увидеться со мной. Почему же его всё нет?

С момента нашей встречи прошло уже три дня. Каждый день, вернувшись с занятий, я первым делом просила Диту переплести мне косы — она умела плести их сложным способом, начиная от макушки, и с такой причёской я даже выглядела мило, хотя до того всегда считала, что косы мне не идут. Прихорошившись и брызнув духами на запястье (самую малость, поскольку нам это запрещали), я шла в библиотеку читать Лифорда. Я объясняла это тем, что в библиотечной атмосфере лучше усваиваю знания.

О, я нашла хорошее оправдание. Уверена, никто ни о чём не подозревал.

На четвёртый день я почти отчаялась. Конечно, занятия у нас кончались в разное время, но ведь я сидела в библиотеке, пока она не закрывалась. И я видела других юношей и уже запомнила одного гнома (в последнюю нашу встречу он даже осмелился робко мне кивнуть), но Кристиана всё не было!

Чтение пьесы продвигалось не особенно быстро. Героиня всё никак не могла соединиться с возлюбленным, родные были против их союза. Всё, что им оставалось — изредка видеться в тени монастырской ограды и робко держаться за руки. Я сочувствовала им и в другое время, уверена, прочла бы пьесу за один вечер, чтобы узнать, чем кончилось дело, но сейчас меня заботили собственные переживания.

Читательский билет мне всё-таки заменили. Старый я утопила в уборной — он никак не хотел тонуть, всё плавал и плавал сверху, и я просидела взаперти едва ли не час и извела ужасно много воды, и девушки собрались под дверью, и я навеки обрела славу человека, у которого постоянно случаются определённые беды со здоровьем. Зато теперь у меня был новый билет, который не стыдно показывать людям.

Близился вечер — ещё один вечер, когда мне и двум-трём старшекурсницам, погружённым в свои записи и расчёты, велят идти отдыхать. Библиотека закроется, и я отправлюсь в общежитие, нарочно делая крюк, чтобы пройти как можно ближе к корпусу академии художеств. Ловя далёкие голоса, доносящиеся оттуда, я буду пытаться разобрать голос Кристиана, и вдруг услышу его…

«Добрый вечер, Сара», — негромко скажет он, подойдя ближе.

Я улыбнусь, чуть склонив голову к плечу — я репетировала эту улыбку у зеркала над общими умывальниками, когда никто не видел — и скажу особым голосом, грудным и мягким (я тренировалась под шум воды в уборной, всё равно обо мне и так уже думали невесть что), итак, я скажу…

Тут я сообразила, что наяву слышу Кристиана. Он подсел за мой стол и теперь, подавшись ближе и улыбаясь, ждал, когда я его замечу.

Я дёрнулась, заморгала и сказала: «Добрый вечер!» мерзким голосом, похожим на скрипение стула. А Кристиан уже закрыл мою книгу, чтобы взглянуть на обложку. При этом он положил свою ладонь поверх моей.

— Тебе понравился Лифорд? — спросил он.

Понравился ли мне Лифорд? О, я была так горячо благодарна ему, что он жил, и написал эту пьесу, и прославился, и теперь мы проходили его, и наши с Кристианом руки могли встретиться на этой книге…

— Я обожаю Лифорда, — сказала я горячо и вполне искренне. И, вспомнив о своих тренировках, добавила томно: — У него замечательный слог, а какой неизбитый сюжет!

Вместо грудного голоса вышел бас. Я тут же ощутила себя дурой, каковой и являлась, и наверняка покраснела, потому что щёки больно закололо. Я попыталась отнять руку, но Кристиан не пускал. Он так смотрел и так улыбался, что я вконец перестала понимать, где нахожусь и что делаю.