Сара Фогбрайт в академии иллюзий

Это оказалась овсянка. Она горчила, а ещё в ней было полным-полно шелухи, и есть приходилось медленно и осторожно, чтобы не подавиться. На месте Первотворца я сгорела бы со стыда, если бы меня благодарили за такую пищу.

Персиваль с кислым видом развешивал шелуху на бортике тарелки, стараясь не забывать о манерах. Жаль, он не видел, как выглядит с этим своим новым лицом! Я кривила губы и едва удерживалась, чтобы не рассмеяться. Сэм тоже то и дело ухмылялся и негромко похрюкивал. Кончилось тем, что он закашлялся, и овсянка вылетела у него из носа. Нас тут же выставили из-за стола, всех троих.

— Так что, мы собираемся ждать здесь, не совершая глупостей, пока за нами кто-нибудь не придёт? — спросила я, когда мы вышли за дверь.

— Ещё чего, — почти в один голос ответили Сэм и Персиваль.

Мы решили, что они скажут, будто им пора домой, а я вызовусь проводить их до станции. Но граф Камлингтон не желал ничего слышать, пока не доест. Мы бродили взад и вперёд под дверью столовой, ожидая, когда это случится, и услышали, как он тоже подавился и накричал на миссис Колин, а потом выскочил и отругал ещё и нас — за то, что не даём ему спокойно пообедать.

— Да чего мы ждём? — проворчал Сэм, когда граф захлопнулся в столовой. — Думаете, он спохватится?

— Так а ворота, — сказал Персиваль.

— Перелезем, велика беда!

— Так а ежели кто заметит и графу доложит? Вон, этот Виктор всё торчит у двери. Засечёт, как пить дать!

Вздохнув, мы принялись ждать. Наконец граф вышел, утирая лоснящиеся губы. За ним тянулся запах бекона и жареного хлеба.

— Папа, я думаю, моим подругам теперь пора домой, — хмуро сказала я.

Надо же, до чего жадные бывают люди! Ничего, ещё немного, и мы уберёмся из этого негостеприимного дома. Я подумала, что первым делом выпью чая с тостами и съем яичницу с беконом — самую большую, какую только возможно, а потом…

— Виктор чуть позже отвезёт их на вокзал, — благодушно кивнул граф. — А теперь идите к себе и побудьте там. Я с минуты на минуту жду гостя.

Меня это совсем не устраивало. Что, если Виктор купит им билеты, посадит в вагон и убедится, что они отбыли? А как же я? Но едва я открыла рот, чтобы спорить, как Персиваль дёрнул меня за рукав и едва заметно помотал головой.

— Что? — спросила я, когда мы поднялись по лестнице.

— Считайте, мы уже на свободе, — самодовольно заявил он. — Я только что всё понял. Ну-ка, скажите, кого ждёт граф?

— Господина Пинчера, изобретателя, — послушно сказал Сэм.

— А зачем господину Пинчеру сюда идти, если все бумаги уже у комиссара? А, то-то же! Значит, их план изменился, и они явятся не за документами, а за нами. Я это нюхом чую!

— Ага, как вот с яичницей чуял? — не поверил Сэм.

— Давай забьёмся, — тут же запальчиво предложил Персиваль. — Ставь нож, я его отыграю. Графа отвлекут, а нас вытащат, и часа не пройдёт!

Сэм поставил нож против новенького альбома, и я опять разбила рукопожатие. Мы вернулись в комнату и принялись ждать.

Персиваль был так уверен в своей победе, что тут же извлёк альбом из кармана и стал что-то писать и зачёркивать, негромко посмеиваясь. Он до того увлёкся, что и не заметил, как мы заглядываем ему через плечо. Мне удалось разобрать «пришлось ему несладко» и «голова застряла в кадке» — видимо, Персиваль сочинял обещанную поэму про комиссара.

Сэм подошёл к окну, пригляделся и вздохнул. Он повернул голову так и этак, затем коснулся наколдованных кос — похоже, изучал своё отражение.

— Хоть бы нас поскорей размагичили, — тоскливо сказал он.

— Да, девушка из тебя не ахти, — согласился Персиваль, не отрываясь от своей поэмы. — Весь бровями зарос, глазки крошечные, нос картошкой — ну, это потому, что твой оставили, фигура — хоть плачь. Такую уродину ещё поискать.

— Это ты свою рожу ещё не видал, — оскорбился Сэм.

— Да, точно, — сказал Персиваль и, отложив альбом, тоже подошёл к окну.

Мгновение или два он вглядывался, а потом издал отчаянный вопль и принялся тянуть себя за щёки и нос и ощупывать волосы.

— Нет! — вопил он. — Да быть не может! Это он нарочно, чтобы отомстить за рисунок! Нет, ну каков гад, а? Сара, как это снять? Ты должна уметь!

Я пожала плечами.

— Это же пыль, нужно использовать нейтрализатор. Или просто подожди два дня.

— Просто подождать? — горестно сказал Персиваль. — Это вовсе не просто. Тебя бы превратили в такую страхолюдину! Позорище…

Он позабыл о поэме, упал на кушетку и уронил лицо в ладони. Должно быть, представлял, что Дита увидит его таким.

— Подумаешь! — сказала я. — Со мной бывало и хуже. Помнишь, перед балом?

Он вскинул голову, явно приободрившись, и сказал:

— Точно! По счастью, со мной не всё так плохо.

Я тут же пожалела, что взялась его утешать, и хотела сказать что-нибудь едкое, но в этот момент с лестницы донёсся шум. Кажется, кто-то пришёл, и Виктор теперь сопровождал его наверх.

Мы немедленно приложили уши к двери. Гость что-то невнятно сказал, затем послышался голос графа Камлингтона.

— Слышали? — с ликованием зашептал Персиваль. — Господин Пинчер! Значит, нас вот-вот вытащат.

Он потребовал, чтобы я встала у окна и глядела, не оттуда ли придёт спасение, а Сэму велел и дальше слушать у двери. Мы не видели в том нужды, ведь комиссар и так знал, где находится наша комната, и не прошёл бы мимо — но есть уж такие назойливые люди, которые нипочём не отстанут, пока не сделаешь, как они просят, так что я встала у окна, а Сэм у двери.

Сам Персиваль уселся дописывать поэму, и его ничегошеньки не смущало.

— «Герой, штаны с дырой…» — бормотал он, хмурясь и мусоля карандаш во рту. — Нет… «В глаз получил — штаны намочил…» — и, просветлев лицом, торопливо корябал очередную строку.

— Будто кончают разговор, — прошептал Сэм. — Перси, да слышишь ты!

— А? Что? — спросил Персиваль. — За нами пришли?

— Как бы не так! Говорю, гость-то уходит. Вот они уж прощаются, так что бросай портить мой альбом и давай его сюда.

— Я ещё не проиграл! — возмутился Персиваль. — Ты ведь не знаешь, какой у них план. Вообще…

Из-за их спора я ненадолго отвлеклась, а когда опять поглядела в окно, то увидела, что на дороге за голым парком остановился наёмный экипаж. Его жёлтый фургончик был виден издалека — единственное яркое пятно в сером туманном дне. Кто-то вышел и торопливо направился к особняку.

— Кто-то приехал, — взволнованно сказала я.

— Видал? — обрадовался Персиваль и показал Сэму кукиш. — Вот тебе, а не альбом!