Сара Фогбрайт в академии иллюзий

Раздался дикий вопль, грохот, а потом — я даже глаза не успела открыть — Персиваль схватил меня под руку и уволок под лестницу. Миссис Колин пробежала над нами, визжа:

— Виктор!.. Виктор, что творится, почему ты не следишь!..

— Мисс Сара Фогбрайт, — торжественно сказал Персиваль, — вам высший балл за практику!

Но я теперь была так сердита, что даже радоваться не могла.

— Путь чист? — спросила я. — Так чего мы теряем время?

Мы со всех ног бросились в кладовую и схватили, что под руку попало: ветчину и хлеб. По пути я успела бросить взгляд на тарелку. Миссис Колин расколотила её сковородой.

Рядом уже слышались голоса, высокий женский и ворчливый мужской. Они приближались, так что мы шмыгнули на узкую чёрную лестницу и ушли по ней, друг за дружкой, и окольным путём вернулись в комнату, где с надеждой и нетерпением нас ожидал Сэм.

Мы не взяли ни тарелок, ни вилок. Мы резали хлеб складным ножом и подрумянивали в камине прямо так, на ноже. Мы клали ветчинные ломти на превосходную, высокого качества бумагу для чертежей. Мы честно разделили всё натрое — попробовал бы кто сейчас заикнуться, что девушки едят меньше юношей!

Жирные руки мы утёрли о простыню, а потом решили её сжечь. На ней остались дыры с тех пор, как Сэм изображал вазу, а теперь ещё появились и пятна, и я не знала, как это объяснить, если кто-нибудь спросит.

От простыни повалил едкий дым. Мы надеялись обойтись раскрытым окном, но вскоре стало ясно, что придётся отворить и дверь, если мы не хотим задохнуться. К тому же с той стороны кто-то учуял вонь и требовательно застучал.

Я открыла. За дверью стоял граф Камлингтон, и у него явно имелись вопросы.

— Что это, Бернардита? — гневно спросил он. — Что вы устроили?

О, я устроила ему ещё и не такое!

— Мыши! — вопила я, размахивая руками. — Помёт! Видит Первотворец, эту постель никто не проветривал давным-давно! Чем занимаются твои работники, папа? Зараза! Здесь всё заражено! Бельё нужно сжечь теперь же!

Граф растерялся, дрогнул и отступил.

— Миссис Колин! — воскликнул он растерянно и сердито. — Миссис Колин, где вас носит? Разберитесь!

Поскольку миссис Колин сама теперь находилась в расстроенных чувствах, виновным назначили Виктора. Он без особой радости принялся раскладывать по дому самодельные клетки из грубо оструганных дощечек, проржавевшей проволоки и длинных гвоздей. Мыши полагалось туда войти, соблазнившись запахом сыра или бекона, а шаткая дощечка сперва опустилась бы под её весом, а затем поднялась, отрезая путь наружу.

Но я своими глазами видела, что Виктор прилагал немалое усилие, пытаясь заставить дощечку качаться туда-сюда. Он перебрал штук пять мышеловок, прежде чем отыскал и дал мне ту, которая хоть немного работала. Мышам в графском особняке ничего не грозило, если только они не весили столько же, сколько и Виктор, чтобы дощечка под ними опускалась.

Мне удалось добиться разрешения, чтобы на ночь нас троих оставили в одной комнате.

— Хильди может спать на кушетке, а мы с Кэтрин будем по очереди следить, чтобы ни на кого не забралась мышь, — заявила я. — Не думаю, что иначе мне удастся хоть на миг сомкнуть глаза.

Граф махнул рукой и сказал, что я вольна делать что хочу.

Ужинали мы в столовой, полутёмной и слишком большой для четверых. Нас рассадили так, что мы и словом не могли перемолвиться. Миссис Колин с любезной улыбкой плеснула нам бульон с овощами и запахом мяса.

— Юным девушкам полезны овощи, — сказала она.

Мясо досталось графу. Я уверена, что и миссис Колин себя не обделила. К бульону подали ломтики хлеба, каждому по одному, до того тонкие, что у Сэма хлеб обломился и с плеском упал в тарелку. Граф сделал вид, что ничего не заметил.

Конечно, ни о каких пяти сменах блюд или чём-то подобном и речи не шло.

Мы довольно быстро покончили с едой и ушли, напоследок получив напутствие не жечь лампу слишком долго и непременно советоваться с миссис Колин, если нам в голову придут ещё какие-нибудь нелепые идеи вроде уничтожения простыней. Мы обещали. Следовать этим советам мы, конечно же, не собирались.

Заперев дверь и устроившись у камина, мы принялись готовиться к похищению документов.

Как человеку, лучше всех постигшему тонкости каллиграфии, мне выдали самопишущее перо и велели сочинить два или три каких-нибудь письма, совершенно любых, чтобы ими можно было подменить настоящие и это на первый взгляд не слишком бросалось в глаза.

Письма! Никогда не любила их писать. По мнению мамы, я всегда нарушала какие-то негласные правила — то здоровалась недостаточно тепло, то мало расспрашивала о собеседнике, или тон казался ей неприветливым. Письма, адресованные бабушке, исправлялись и переписывались, как сочинения. Я была так рада, когда в доме бабушки и дедушки появился коммутатор, и мы стали просто им звонить!

— Только не письма, — взмолилась я.

— Да напишите хоть что угодно, мисс Сара, — махнул рукой Сэм. — Ежели вглядятся, так всё одно поймут, что письмо не то. Нам лишь бы конверт не пустой бросать и не вкладывать чистую бумагу.

Я погрызла кончик пера и написала: «Здравствуйте, дорогая, милая, уважаемый, достопочтенный!».

И ниже, с новой строки: «О, алая роза на чёрных камнях мостовой!» — и так на весь лист, много-много раз. В конце я вывела: «С уважением, с пожеланиями, примите мои сердечные, до скорой встречи!». Вышло не так плохо и действительно напоминало письмо, если только не начинать его читать.

Сэм и Персиваль в это же время трудились над чертежом. Они собирались изобразить аркановоз, но теперь отчего-то развеселились. Я пригляделась. Эти умники обвели жирные пятна, оставленные ветчиной, и теперь подписывали их: «Щедрость лорда Камлингтона (масштаб: один к одному)», «Гостеприимство лорда Камлингтона», «Ужин в графском особняке».

— Не очень-то это похоже на чертёж, — сказала я.

— Ничего, на пустом месте нарисуем ещё что-нибудь, — легкомысленно ответил Персиваль.

— Комнату, где граф Камлингтон прячет тела гостей, умерших от голода? — мрачно предположила я.

— Точно! — воскликнул Персиваль, и глаза его блеснули. — Потайная комната!

— И мышиные ходы, — прибавил Сэм.

Пока они рисовали, Сэм опять рассказал о наших приключениях, теперь в подробностях. Больше всего, конечно, ему нравился момент, когда он стоял под прицелом, но ничуть не боялся. Однако он явно не простил комиссара, поскольку теперь, отложив чертёж, набросал на блокнотном листе поверженного мистера Твайна с кадкой на голове и в мятой шляпе поверх неё.

— Хе-хе, — сказал Персиваль, мгновение подумал и, закусив губу, приписал внизу: «Весь гномий квартал ему навалял».

Мы посмеялись.

К середине ночи чертёж был готов. Мы решили тихо подменить бумаги теперь же, поскольку днём граф безотлучно сидел в кабинете.

— Мисс Сара, письма при вас? — спросил Сэм.

Письма! Я забыла, что нужно несколько, и написала всего одно.

— Само собой, при мне, — солгала я.

Пользуясь тем, что Сэм и Персиваль складывают чертёж и не глядят на меня, я незаметно взяла с пола какой-то лист. Какая разница, что класть в конверт!