Сделай что сможешь. Развивая успех

Да, бляха-муха, второй раз я кисе на больную мозоль наступаю. Пришлось поцелуями и ласками заглаживать свою бестактность. Но в голове засела мысль: если мне рассказали такое, то, стало быть, очень доверяют.

Как-то незаметно подкралось утро, и мы уснули, ну а пробуждение было один в один как и вчера: бурчание Мани, умывание и фриштык.

Уже на прощание киса попросила:

— Сегодня приходи на час пораньше.

— К сожалению, сегодня мне придётся опоздать.

Киса в удивлении вскинула брови, пришлось отвечать на невысказанный вопрос:

— Ты так вскружила голову мальчишке, что он только сейчас вспомнил о предстоящих ему неприятных обязанностях.

— Рассказывай, — потребовала она, сделав строгое лицо.

— Да, по сути, рассказывать особо нечего. Мне необходимо выполнить просьбу великого князя Константина Николаевича: он передал приглашение одной дамы, которая хотела бы видеть меня у себя на приёме.

Киса хищно усмехнулась:

— Это та дама, о которой я догадываюсь?

Я улыбнулся:

— Полагаю, да.

— Тогда твою провинность (о, блин! я уже провинился) можно оправдать, — вынесла вердикт киса.

Ха… даже с самой пушистой кошечкой нужно держать ухо востро, а то не успеешь опомниться, как будешь кругом виноват и должен. Хорошо хоть об отъезде в Питкяранту я заранее её предупредил, и мне не выскажут очередное «ай-яй-яй».

Любовница Константина Николаевича, балерина Анна Кузнецова, моему приходу очень обрадовалась, да и гости её тоже. Ё-моё, похоже, и в мещанской среде я становлюсь популярным. М-да, не было печали. Не, я знал, что мои песни поют уже многие, но думал, далее дворянского общества они пока не пошли, и вот, оказывается, их и обычные горожане с удовольствием распевают. Это я понял из разговоров с присутствующими.

У Кузнецовой собрались в основном люди её круга: балерины, их мужья и любовники, театральные актёры и актрисы, а также завзятые балетоманы. Разумеется, после знакомства со всеми меня попросили спеть, только усердствовать я не стал. Нефиг! Мало того что меня сюда, можно сказать, заставили прийти, так ещё и полноценный концерт тут устраивать? Ну уж нет!

А вот поболтать с народом я не отказывался: где пошутил, где умную мысль высказал и постепенно вписался в коллективчик. Во всяком случае, при расставании все прощались со мной приветливо. Кузнецова так вообще рассыпалась в благодарностях и просила наведаться к ней через недельку. Пришлось её огорчить: я к тому моменту как раз на севере Ладоги находиться буду.

Следующие пять суток пролетели как-то слишком быстро. Днём работа отнимала время, а ночи, естественно, были посвящены Кошелевой. Стараясь перед отъездом всё успеть, я метался по Петербургу и его окрестностям, как лев по клетке: проверял стройки, контролировал работу завода «Аркадия» и механического цеха путиловского, а параллельно наблюдал за сборами парохода с баржами в дорогу. Видимо, на контроле у меня уже какой-то психологический сдвиг авторитарного управителя образовался.

Один раз я имел неосторожность заскочить на мануфактурную выставку, так там полковник Новосильцев меня нашёл и долго тискал в объятиях — великий князь Константин Николаевич помог ему с выкупом земли на Кубани для нефтедобычи. А поскольку замолвил за полковника словечко я, то и все его восторги достались мне. Не, ну хоть не совершай добрых дел — не получишь таких благодарностей.

И вот десятого апреля, взяв с собой двух помощников и команду строителей из трёх человек, а также Гришку Сурикова — на всякий случай, я на новеньком пароходе отправился в Питкяранту. Один из помощников будет управляющим рудниками, а второй возглавит геологоразведку. Судя по разговорам с купцом Ефриандом — бывшим владельцем рудников, не все рудные залежи найдены, я помнил о большем количестве шахт, чем он рассказал. Стало быть, надо там всю ближайшую округу хорошенько прошерстить. Ну а строители займутся наймом рабочих и руководством по возведению новых заводских корпусов — старые изрядно погорели.

Отчалили в восемь утра и, по прикидкам капитана парохода, к вечеру мы должны быть в Питкяранте. Капитан, кстати, у нас опытный, до этого работал семь лет старшим помощником на пассажирском маршруте «Санкт-Петербург — Кексгольм — Валаам», и он с радостью согласился перейти к нам. Во-первых, тут сказалась репутация Путилова: все капитаны, что работали на него последние годы, бед не знали, а во-вторых, новых судов и, соответственно, новых капитанских должностей на пароходах в районе Невы и Ладоги нет и в помине. Можно долго ожидать карьерного роста. Годами ждать и не дождаться.

Неву мы даже с двумя полупустыми баржами на прицепе прошли, по словам капитана, слишком быстро. Невские пороги преодолели чуть ли не шутя, опять же по словам капитана (да, в семидесятые годы девятнадцатого века пороги на Неве существовали, и только в советское время их расчистили). Капитан с каждым часом оживал всё больше, при отправке смотрелся сердитой букой и чуть ли не рычал на подчинённых, а на подходе к Шлиссельбургу уже выглядел довольным. Как я потом выяснил, мы, оказывается, неофициальный рекорд по времени прохождения Невы побили. Впрочем, то ли ещё будет, наш пароходик очень шустрый, и скоро об этом узнают все.

Сразу за Шлиссельбургом мы встретили первое ладожское судно, решившее начать навигацию пораньше. Галиот, как назвал его капитан. По виду двухмачтовый, тупоносый, плоскодонный ящик (ну, это на мой взгляд), выкрашен в чёрный цвет, лишь две полосы по бортам проходят — зелёная и белая, да ещё на мачтах красный флюгер вертится и русский трёхцветный флаг трепещет. По рассказам капитана я понял, что по Ладоге ходят несколько видов судов: галиоты, гуккары, бриги и доншкоты. И хоть по строению они и схожи, но как-то на морской лад различаются.

Особняком тут стоит ладожская сойма, собранная без единого гвоздя, доски которой сшиваются ниткой древесного корня. Местные называют эту нитку вичиной, причём эта корневая вичина настолько крепкая, что скорее сгниёт обшивка соймы, чем она.

Неожиданностью для меня оказалась русская печь, сложенная из кирпичей прямо на корме проходящего мимо галиота. Указав на неё, капитан сказал:

— Любят галиотоводители бездельничать — стоять на якоре в какой-нибудь бухте и валяться на печи. К сожалению, невежество у нас не считает время капиталом, а грамотность на Ладожском озере ещё не плавает.49

49Слова из книги «Ладожское озеро» полковника А. П. Андреева, 1875 г. (прим. автора).

Поговорив с капитаном, я многое узнал о местной навигации. Например, ни одно страховое общество не берётся страховать суда, идущие по Ладожскому озеру. Слишком затратное это дело: поездки непредсказуемы и шкиперской науки на Ладоге нет. Тут капитан пояснил так:

— Шкипера, что финляндцы, что олончане, что ладожане, безграмотны, всё у них на глазок по каким-то своим приметам, да и то лишь днём. С финнами проще, финн сразу скажет: здесь бывал, а здесь — нет. Наши же всегда говорят: везде бывали, в надежде на то, что не везде и пойдут. А вся загвоздка в том, что ни на Ладоге, ни на Онеге нет училища торгового мореплавания. Да и во всей Мариинской системе нет. Ну что бы не учредить такое? Вон для Финского залива штурманов готовят, а чем же Ладога плоха?