Сердце Единорога. Стихотворения и поэмы

К небесным аулам примчались Гаруны

И в ветре бешметном зурны перезвон,

Арабские очи у псковского парня

И пляска дервишей в газетных листах...

Завод дымнобрадый, сутулая швальня

Поют по-лопарски о Медных китах.

Киты запряглись в полушарий салазки,

Умчать человечество в Солнечный Глаз.

Телок с ягуаром живет без опаски —

Мой стих пестрядинный и красный атлас.

Свершились пророчества: в Силе и Духе

Из песен и крыл воздвигается храм,

И «Франции сердце» с «Китом Меднобрюхим»

Причалили в Смольном к родным берегам.

В китовьем жиру увязают и пули,

Но страшен поэту петли поцелуй,

Меня расстреляют в зеленом июле

Под плеск осетровый и жалобы струй...

Никто не узнает вождя каравана

В узорном бурнусе на жгучем коне...

Не ветлы России, а розы Харрана

Под смертным самумом вздохнут обо мне!

Между 1919 и 1921

386

Брезг самоварной решетки

В избяной лиловатой мгле —

Провозвестник, что вечер кроткий

Гостит на трудной земле,

Что твердь починила дыры —

Пастбище стад дождевых.

Живоносных капелей клиры

Поют о солнцах ржаных.

Я верю флейтам капелей,

Кукушьим лесным словам, —

Золотой пирог новоселий

Испечет Багряный Адам.

Над избой взрастут баобабы,

Приютит хлевушка тигрят,

За тресковой ухой арабы

Поведут пустынный обряд.

Часослов с палящим Кораном

Поцелуйно сольют листы,

И прискачет к хвойным зырянам

Огневой Трубач Красоты.

Улыбнутся вигваму чумы,

Тамаринду — семья ракит,

Журавлями русские думы

Взбороздят Таити зенит.

Расцветет калачная Пресня

Лавандою, купиной,

И моя сермяжная песня

Зазвенит чеченской зурной.

Между 1919 и 1921

387

Зарезать родную мать —

Кормилицу-печь теплушу,

Окровавленным разгадать

Вередовую, злую душу.

Отречься до петухов,

Как Петру, с пугливою клятвой.

Не счесть лучезарных снопов

За красной всемирною жатвой.

Будут злачны ток, молотилка,

Жернова — чистейший алмаз!

Материнские теплые жилки

Милосерднее, чем Гааз.

Припадаю к родимой печурке

С пропащей слезой на щеке...

Ах, умчаться бы на каурке

К говорящей живой реке!

До узды окунуться в струны,

В адамант строительных слов,

Чтоб поэтом родной Коммуны

Заалеть на высях веков!

Не потерпят убийцу други,

Облетят дубы-знамена,

И в кумачной плакатной вьюге

Отзвенят бойцов имена.

Между 1919 и 1921

3

88Облака в камлотовых штанах

И розы — килечные банки...

Завередеют травы на полях,

И Китоврас издохнет на полянке.

Лагунный Бах объявится глупцом,

А Скрябин — рыночною швалью,

Украдкою Россия под окном

Затенькает синичною печалью.

Я ставню распахну, горбатый и седой,

Пытая тютчевским вопросом

Речонку с захлебнувшейся звездой

И огонек сторожки под откосом.

Но не ответит мыслящий тростник,

По Тютчеву зубило не тоскует...

Чудовища сталелитейный лик

На розы сладостные дует.

Между 1919 и 1922

389

Статья в широченных «Известиях»,

Веющая гибелью княжны Таракановой,

Вещает о песенных бедствиях,

О смерти крестной, баяновой:

«В рязанском небе не клюют жаворонки

Золотого проса, бисера слезного,

Лишь вокзалов глотки да плавилен заслонки —

Зыбка искусства чугунного, грозного!»

Недаром избы родимые

Дымятся скорбью глухой, угарною,

И песни-гусли, орлом гонимые,

Ныряют в загуменья стаей янтарною.

Гумно — гусыня матерая

Гогочет зловеще молотьбой недородною:

«Я — Матка созвучий, столетняя, хворая,

Яйцо мое — тайна с судьбиной народною!»

Гусак стальноклювый, чей мозг — индустрия,

Чье сердце — турбина, крыло — маховик,

Кричит из-за моря: «Россия, Россия,

В миры запрокинь огневеющий лик!»

Великая Матка поет пред кончиной,

Но лавой бурлит адамант-яицо...