Сердце Единорога. Стихотворения и поэмы

empty-line/>

Купиной предстанет мне,

Совершит обряд харакири:

Вынет душу, слезку-звезду...

Вспомянет ли о волжской шири

Китайчонок в чайном саду?

Домекнутся ли по Тян-Дзину,

Что под складками че-чун-чи

Запевают, ласкаясь, к сыну,

Заонежских песен ключи?

<1921>

416

Незримая паутинка

Звенит, как память, как миг...

Вьется жизненная тропинка

Перевалом пустынных книг.

Спотыкаюсь о строки-кварцы,

О кремни точек, тире.

Вотяки, голубые баварцы

Притекают к Единой Заре.

На пути капканами книги:

Тургенев, жасминный Фет...

На пламенной ли квадриге

Вознесется русский поэт?

Иль, как я, переметной сумкой

Будет мыкать горе-судьбу?

Ах, родиться бы недоумкой

Песнолюбящему рабу!

Не знать бы «масс», «коллектива»,

Святых имен на земле!..

Львиный Хлеб — плакучая ива

С анчарным ядом в стволе.

<1921>

417

Задворки Руси — матюги на заборе,

С пропащей сумой красноносый кабак,

А ветер поет о родимом Поморье,

Где плещется солнце — тюлений вожак,

Где заячья свадьба, гагарьи крестины

И ос новоселье в зобатом дупле...

О, если б в страницах златились долины,

И строфы плясали на звонкой земле!

О, если б кавычки — стада холмогорок

Сходились к перу — грозовому ручью!

Люблю песнотравный гремучий пригорок,

Где тайна пасет двоеточий семью!

Сума и ночлежка — судьбина поэта,

За далью же козлик-дымок над избой

Бодается с просинью — внучкою света...

То сон колыбельный, доселе живой.

Как раненый морж, многоротая книга

Воззвала смертельно: приди! О, приди!

И пал Карфаген — избяная коврига...

Найдет ли изменник очаг впереди

Иль в зуде построчном, в словесном позоре

Износит певучий Буслаев кафтан?..

Цветет костоеда на потном заборе —

Бесструнных годин прокаженный Коран.

<1921>

41

8Запах имбиря и мяты

От парня с зелеными глазами...

Какие Припяти и Евфраты

Протекают в жилах кровями?

Не закат ли пустыни в мочках,

Леопарды у водопоя?..

В осиновых терпких почках

Есть бцет халдейского зноя,

Есть в плотничьих звонких артелях

Отгулы арабской стоянки...

Зареет в лапландских метелях

Коралловый пляс негритянки.

Кораллы на ладожской юфти —

К словесному, знать, половодью...

В церквушке узорчатый муфтий

Рыдает над ветхой Триодью.

То встреча в родимых бороздах

Зерна с земляными сосцами.

У парня в глазницах, как в звездах,

Ночное зеленое пламя,

Как будто в бамбуковых дебрях

За маткой крадутся тигрята,

И жёлчью прозябли на вербах

Имбирь и чилийская мята.

419

Древний новгородский ветер,

Пахнущий колокольной медью и дымом бурлацких

костров,

Таится в урочищах песен,

В дуплах межстрочных,

В дремучих потемках стихов.

Думы — олбнецкие сосны

С киноварной мякотью коры,

С тульей от шапки Ивана-царевича на макушке,

С шумом гусиного перелета,

10 С плеском окуньим в излуке ветвей —

Живут в моих книгах до вечной поры.

Бобры за постройкой плотины,

Куницы на слежке тетерьей

И синие прошвы от лыж

К мироварнице — келье пустынной,

Где Ярые Очи — зырянский Исус

С радельной рубахой на грядке —

Вот мое сердце и знанье, и путь!

В стране холмогорской, в нерпячьем снегу,

20 Под старым тресковым карбасом

Нашел я поющий берестяный след

От лаптя, что сплел Ломоносов:

Горящую пятку змея стерегла,

Последье ж орлы-рыбогоны,

И пять кашалотов в поморье перстов

Познанья Скалу сторожили.

Я пламенем мозга змею прикормил,

Орлов — песнокрылою мыслью,

Пяти кашалотам дал зренье и слух,

30 Чутье с осязаньем и вкусом, —

Разверзлась пучина, к Познанья Скале

Лазоревый мост обнажая!

Кто раз заглянул в ягеля моих глаз,

В полесье ресниц и межбровья,