Серебро в костях

— Всегда задавался вопросом, как ты умудряешься работать без Ясновидения, — сказал Эмрис. — Думал, Кабелл просто тщательно говорит тебе, куда ступать. Очевидно, теперь ты его получила, хоть для этого и пришлось почти безрассудно угробить себя.

Да, теперь оно у меня было. Было странно, что свет Игнатиуса больше не показывал ничего, чего бы я уже не видела. Видимо, тяжесть ситуации давила на меня, потому что я почувствовала лёгкое тепло ностальгии, когда Игнатиус закатил на меня глаз.

— Хотя цвет твоих глаз изменился, — добавил Эмрис, всё ещё осматривая стену.

Я нахмурилась. Да, давно не видела своего отражения, но…

— Нет, не изменился.

— Раньше они были темнее. Как сапфиры, — сказал он, продолжая ощупывать камни.

Я замедлилась, закусив нижнюю губу, пытаясь понять, как на это реагировать. Когда он обернулся, наши взгляды столкнулись в мягком тепле света.

— Эта штука, кажется, ворчливая, — сказал Эмрис, быстро отвернувшись. — У него вид, будто он хочет меня задушить.

Игнатиус капнул горячим воском мне на руку, и я зашипела:

— Ты ещё половины не знаешь.

Мы дважды обошли стены, но если дверь и была здесь, то либо она не была заперта, и Игнатиус оказался бесполезен, либо фигура в плаще очень тщательно её замаскировала. В конце концов, тяга к разграблению сокровищ стала слишком сильной для двух Опустошителей, чтобы её игнорировать, и мы переключили внимание на сундуки, дожидавшиеся своего часа.

— Не могу поверить, что всё это время ты пользовалась Рукой Славы, — сказал Эмрис, поднимая крышку одного из сундуков. — Эти штуки невероятно редки. Колдуньи находят их настолько отвратительными, что больше не создают — и поверь, мой отец спрашивал. Много раз.

— Нэш подарил её мне, когда я была маленькой, — сказала я, чувствуя, как что-то внутри напрягается от воспоминаний — и оттого, что я вообще обсуждаю это, да ещё с Эмрисом. — И прежде, чем ты спросишь, я не знаю, у кого он её украл.

Эмрис вернул в сундук заплесневелые одеяла, которые вытащил. Его лоб нахмурился:

— Почему ты всегда так делаешь?

— Что делаю?

— Ты всегда предполагаешь худшее, — сказал он. — И ждёшь того же от всех остальных. Но всё, что ты на самом деле делаешь, — это сражаешься с фантомами, которых никто, кроме тебя, не видит.

— Не могу представить, почему я так делаю, — отозвалась я, слова сорвались с языка раньше, чем я успела их обдумать. — Конечно, это никак не связано с годами опыта, которые снова и снова доказывали мне обратное.

— Или это просто очередная отговорка, чтобы оттолкнуть людей? — спросил он.

Тьма ласкала его лицо, пока он смотрел на меня. Шёпот в голове наконец дал имя неприятному теплу, что разливалось под кожей.

Стыд.

— Ты ничего обо мне не знаешь, — сказала я, ненавидя то, как снова разгорается это чувство, неконтролируемое жжение в глазах. — Ни обо мне, ни о моей жизни.

Возьми себя в руки, велела я себе. Успокойся.

Он тихо, почти с сожалением рассмеялся, открывая потускневшую серебряную шкатулку, внутри которой ничего не оказалось.

— Иногда я хотел бы, чтобы это было правдой, Птичка.

Он знает цвет твоих глаз, прошептал тот же голос.

— Я понимаю, что твоя жизнь была нелёгкой, — продолжил он. — Особенно после того, как Нэш исчез. Но хотя бы…

— Только не говори мне, что ты сейчас попробуешь найти светлую сторону в детской травме и пренебрежении, — перебила я. — Уверяю тебя, её не существует.

Нэш был мёртв. Я не хотела говорить об этом. О нём. Вообще ни о чём. Но это было похоже на клубок, который разматывался всё быстрее с каждым новым оборотом.

— Я бы никогда такого не сказал, — возразил Эмрис, переходя к другому металлическому сундуку. Внутри оказались книги, разбухшие от воды и непригодные для чтения. — Но хотя бы ты можешь делать, что захочешь. Быть кем захочешь. Ты думаешь, что моя жизнь так проста, но ты не представляешь. Ты просто…

Он умолк.

— Бедный маленький наследничек, — язвительно заметила я. — Так сложно, когда всё подаётся на блюдечке, правда?

Было приятно выплеснуть на него эти слова, избавиться от разъедающего жара, гнева и обиды, которые горели во мне, как самая злая желчь.

— Хотя бы тебе не нужно беспокоиться о наследии, — выплюнул он это слово, словно оно оставило горечь во рту. — Нет правил, границ или ожиданий, которым ты никогда не сможешь соответствовать. И уж точно нет…

— Нет чего? — спросила я. — Не останавливайся. Ты как раз собирался рассказать, насколько тебе тяжело за стенами своего особняка.

— Вот об этом я и говорю! — воскликнул он. — Ты — единственный человек из всех, кого я знаю, кто вообще замечает или заботится о деньгах.

На мгновение я замерла, потрясённая его словами, не в силах ответить.

— Сам факт, что тебе не нужно об этом думать, — привилегия, которой лишены остальные, — наконец произнесла я.

Я отслеживала каждый потраченный цент. Каждый вечер, пытаясь заставить себя заснуть, я утопала в мыслях о том, как найти больше денег и что будет, если я не смогу.

— У тебя есть всё, — сказала я, слыша хрипоту в своём голосе. У него не было мёртвого опекуна или проклятого брата. У него была стабильность, мать, которая относилась к нему как к принцу, дома по всему миру, друзья, машины, новая одежда, лучшие инструменты и снаряжение для Опустошителей.

Я не собиралась жалеть его только потому, что плата за всё это заключалась в необходимости соответствовать своей фамилии или жить жизнью, расписанной за него с рождения.

Это называлось безопасностью. У него было будущее.

И прошлое, подумала я, сжимая веки. У некоторых из нас не было даже этого. Я бы убила, чтобы узнать хоть что-то о своих родителях. Хоть их имена.

— Слушай, — спустя некоторое время сказал Эмрис, подняв голову от тома, размокшего и покорёженного водой. — У нас классический случай тяжёлого старта, и, честно говоря, это недостойно нас. Если ничего другого, можем ли мы хотя бы согласиться оставаться профессионалами? Кольцо пропало, Авалон превратился в гниющий ад, а нас окружают незнакомцы. Заключим перемирие?

— Ладно, — ответила я.

Я могла признать, что наш лучший шанс выжить и вернуться в наш мир — это работать вместе. Могла даже признать, что в словах Эмриса была правда. День за днём я могла решать, что хочу делать, и мне не нужно было отчитываться ни перед кем, кроме Кабелла.

Мы работали молча, аккуратно возвращая всё на места. Вазы, будто привезённые из других древних земель, шлем с короной из звёзд, щит в форме дракона. Я подняла потускневший шлем, изучая странные созвездия, выгравированные на нём.