Север и Юг. Великая сага. Компиляция. Книги 1-3

Факелы коптили и дымили. Генерал Форрест оглядел стоявших перед ним людей, чьи лица были теперь скрыты за колпаками, и улыбнулся, весьма довольный.

– Вы – новые рыцари нашего великого крестового похода, – сказал он. – Именно вам предстоит очищать от скверны вашу родную землю, где вы знаете всех ее врагов. И тогда, действуя сообща со всеми клавернами нашей Невидимой Империи, мы сметем с нашей любимой земли это обесцененное правительство отдельных зловредных людей.

Дез облизнул губы и шумно выдохнул, всколыхнув ткань маски, висевшей под подбородком. Ему вдруг показалось, что он снова несет мертвое тело своего закадычного друга Ферриса Бриксхэма.

Джолли представил, что он скачет на боевом коне, и словно наяву услышал крики умирающих у форта Пиллоу.

Геттис с растущим возбуждением думал о вдове Орри Мэйна и о том, как они притащат ее на такую же заброшенную поляну, разденут донага и подвергнут наказанию, которое выберут сами, прежде натешившись вдоволь.

Дез словно услышал его мысли.

– Отдельных белых людей, Рэндалл, – прошептал он. – И одной белой женщины.

Рабство и тюремное заключение за долги запрещены навсегда.

Дуэли объявлены вне закона.

Развод разрешен законом. Собственность замужней женщины более не может быть продана или обложена налогом за долги мужа.

Судебные участки отныне называются округами.

Будет основана система бесплатных школ, открытых для всех и финансируемых на средства единого налога на движимое и недвижимое имущество.

Железные дороги и богадельни также должны строиться на поступления от налогов, сбор которых отныне возлагается на муниципалитеты, города и поселки, округа и школьные округа.

В милиции штата не должно быть отныне сегрегации по расам.

Право на голосование предоставляется всем мужчинам, достигшим совершеннолетия, независимо от их расы; избирательное право даруется всем мужчинам, достигшим возраста, независимо от расы или прошлого пребывания в рабстве.

Ни один человек не должен быть лишен гражданских или избирательных прав за преступления, совершенные в то время, когда он находился в рабстве.

Разграничение, исходя из расы или цвета кожи, в обоих случаях будет наказываться, и отныне все классы граждан смогут пользоваться равными во всех отношениях публичными, судебными и политическими правами.

Выдержки из конституции Южной Каролины 1868 года

Глава 40

Мари-Луизу Мэйн, встречавшую в этом году свою пятнадцатую весну, беспокоило в ее жизни очень многое.

По ночам ее беспокоили яркие и очень живые сны, в которых она танцевала с красивыми молодыми людьми. Все они крепко обнимали ее за талию и говорили любезности с северным акцентом, казавшимся ей весьма привлекательным. Пусть и с разными лицами, но все молодые люди неизменно были в синих мундирах со сверкающими золотыми пуговицами. Кончались сны каждый раз одинаково: симпатичный офицер увлекал ее на темный балкон или на садовую дорожку, где вскоре наклонялся, чтобы поцеловать ее, причем весьма и весьма дерзко…

На этом месте она всегда просыпалась. И знала почему – просто она пока была несведуща в том, что обычно следует за поцелуем.

То есть в целом она, конечно, представляла. Ей ведь доводилось видеть животных, ну и, в общем, знать-то она знала. Но не имела даже отдаленного понятия, что должна чувствовать в эти моменты и как себя вести. Мама сообщила ей основные факты, но в ответ на вопрос о поведении женщины лишь сказала:

– Пока незачем об этом говорить, дождемся твоего обручения. А до этого еще несколько лет.

Разумеется, при отце Мари-Луиза на эту тему даже не заикалась.

Еще ее беспокоило чувство собственной неполноценности, когда она сравнивала себя со своими ровесницами, другими пятью юными леди из их класса частной женской школы мадам Алвик. Пока на уроке она оттачивала перевод избранных строк из Горация или «Энеиды», ее одноклассницы передавали друг другу секретные записочки или шептались о своих воздыхателях. У каждой их было несколько, – во всяком случае, они так утверждали. У Мари-Луизы не было ни одного. Отец был слишком мрачен и вечно занят делами, чтобы хоть как-то поощрять в дочери даже малейший интерес к мальчикам. Впрочем, это не имело никакого значения. Никто и не пытался ухаживать за ней, не дарил ей милых подарков, как это было принято у других, и не напрашивался к ним в гости.

Она начала думать, что невниманию со стороны мужского пола обязана своей внешности. Ей уже пришлось смириться с высоким ростом и худобой, которые достались ей от обоих родителей. От матери она унаследовала кудрявые русые волосы и крупный рот, а маленькая округлая грудь, как она надеялась, каким-то образом перешла к ней по отцовской линии, потому что мама была уж совсем плоскогрудой.

В минуты хорошего настроения она считала себя вполне симпатичной. Но когда ее охватывало уныние – как правило, из-за отсутствия мальчиков в ее жизни, – не сомневалась, что родилась дурнушкой. На самом же деле она была привлекательной девушкой с милым улыбчивым лицом, излучающим природную теплоту и доброжелательность, хотя, конечно, ее высокий рост и худосочность не вписывались в общепринятые эталоны красоты.

Еще Мари-Луизу очень беспокоил ее отец. Он стал замкнутым и угрюмым, и если раньше ей всегда было легко и весело рядом с ним, то теперь все изменилось. Мама тоже с недавних пор чувствовала себя в его присутствии неуютно. Она любила принимать тетю Мадлен, когда та приезжала в Чарльстон, но теперь делала это только днем, когда Мари-Луиза была в школе. Отец отказывался звать вдову дяди Орри на ужин в их дом на Традд-стрит и запрещал приглашать ее, когда он дома. Своего поведения он ничем не объяснял, но очень расстраивал дочь, которая обожала свою тетю. Мама говорила, что тетя Мадлен сейчас нуждается в любви и поддержке семьи. Она недавно вернулась с похорон жены лучшего друга дяди Орри мистера Хазарда, которая умерла при каких-то ужасных обстоятельствах.

Но папе было все равно. Он очень изменился, теперь это был совсем не тот человек, которого Мари-Луиза помнила с детства. Он постоянно занимался какими-то личными делами. Например, дважды в месяц ездил верхом в Колумбию. Он был одним из тридцати восьми попечителей бывшего южнокаролинского колледжа, который теперь открылся вновь, уже как университет штата, где обучалось двадцать два студента.

– Если радикалы и генерал Канби оставят нас в покое, возможно, нам и удастся что-нибудь сделать из этого заведения, – говорил Купер.

Что именно отец хотел сделать, Мари-Луиза понять не могла, но видела, с каким пылом он защищает новый университет и свой пост попечителя.

За едой отец вечно изводил их ворчливыми нотациями. Мари-Луиза знала, что из-за новой конституции в штате поднялся настоящий переполох, связанный, кажется, с будущим открытием бесплатных школ, и эта тема чаще других звучала в гневных тирадах отца за обеденным столом. Как-то вечером он с гордостью показал письмо генерала Уэйда Хэмптона.

– Он возглавит наш специальный комитет, который направит в конгресс протест против этой так называемой конституции.