Север и Юг. Великая сага. Компиляция. Книги 1-3

– Мой сын совершил чудовищное убийство, – сказала она. – Почему?

– Я не знаю, – солгал Диллс. – Мне ничего не известно о его связи с жертвой. Возможно, это был случайный выбор.

Какой смысл пытаться объяснить ей эту странную вендетту против Мэйнов и Хазардов? Диллс даже себе до сих пор не мог ее объяснить более-менее вразумительно.

Он облизнул пересохшие губы. В отверстия между гнутыми свинцовыми перегородками, когда-то удерживающими витражные стекла окон, в комнату залетал легкий ветер, шевеля огоньки свечей. Где-то под полом слышалась крысиная возня.

– Вы говорили мне, что Елкана в Техасе. Я регулярно получала ваши отчеты…

– Мадам, я просто хотел оградить вас от болезненной правды…

Сухие тонкие губы приоткрылись, обнажив желтые зубы.

– Вы хотели оградить себя от потери вознаграждения.

– Нет-нет, не в этом дело… – Он сдался, эти безумные инквизиторские глаза видели его насквозь. – Да, вы правы…

Она вздохнула и как будто стала еще меньше, сжавшись внутри тяжелого серебристо-серого платья. Пятна зеленоватой плесени виднелись на кружевной оборке подола, которая почти полностью искрошилась в труху. Низкий вырез открывал костлявые ключицы.

– Наверное, это ваши первые честные слова за весь ваш визит, – сказала она, приподняв одну безволосую бровь, и губы ее задрожали. – Вы жестоко обманывали меня, Диллс. А ведь условием вашего вознаграждения было как раз то, что вы будете присматривать за моим сыном с предельным вниманием.

При этих словах в адвокате наконец-то проснулось раздражение.

– Что я и делал, пока это стало невозможно из-за его… – он едва не сказал «безумного», – странного поведения.

– Но это было главным условием нашего соглашения.

– Я был бы вам очень признателен, если бы вы говорили чуть менее враждебно, – сварливо произнес он. – Из уважения к вам я сразу откликнулся на вашу телеграмму и…

– Не из уважения, а из страха, – фыркнула она. – Или из идиотской надежды, что сможете как-то сохранить свои деньги. – Ее желтые зубы обнажились, как у бешеной собаки, и Диллс предусмотрительно отступил на шаг назад. – Но теперь все кончено. В газете написано, что мой бедный мальчик убил какую-то несчастную женщину, но никто не знает, почему он это сделал и где скрывается, потому что он исчез уже много лет назад. И вы знали об этом.

Диллс вдруг почувствовал облегчение, хотя страх по-прежнему не отпускал его. Наверное, нервы слишком долго были напряжены, чтобы выносить это и дальше.

– Знал. И я понимаю ваш гнев.

– Я любила его. Любила моего сына, моего бедного мальчика. Даже когда он был за сотни миль от меня, даже когда он стал взрослым и я не представляла, как он выглядит, как звучит его голос…

Она замолчала и вдруг провела ладонью перед лицом; пальцев почти не было видно за покрытыми коркой грязи золотыми и серебряными перстнями, почти сплошь с выпавшими камнями. Это было странное движение, словно ей мешала невидимая ему паутина и она пыталась ее смахнуть. Впрочем, видимой паутины в комнате тоже хватало, ею были облеплены и сломанная прялка, и нижняя часть кресла.

– Что ж, – сказала она уже не так враждебно, – я рада, что правда наконец открылась. Значит, мой сын вовсе не процветающий фермер из Техаса.

– Нет. И никогда им не был.

– Тогда где он прячется, Диллс?

Наконец-то у него появилась возможность причинить ей боль.

– Не имею ни малейшего понятия, – отчеканил он.

– И как давно вы видели его последний раз?

– Незадолго до конца войны. Он был с позором изгнан из армии Союза. – (Женщина откинулась на спинку кресла.) – Дезертировал.

– О Боже… бедный мальчик! Бедный мой ребенок.

Она снова поискала что-то рядом с креслом, шевеля паутину, цеплявшуюся за пальцы, и вытащила старую зеленую бутылку и красивый бокал из резного стекла с трещиной и таким толстым налетом грязи, что стекло казалось непрозрачным. Потом плеснула в бокал какую-то темную жидкость – возможно, портвейн или шерри, – коричневую, как кофе. Диллс уловил запах прокисшего вина.

Она отпила немного, не предлагая адвокату. Впрочем, он бы и не притронулся к этой омерзительной дряни.

– Мне бы хотелось откланяться, мадам. Путешествие было тяжелым.

Желтые глаза скользнули по его лицу куда-то в сторону. Темно-коричневая жидкость вытекла из уголка рта и поползла по подбородку, словно грязная река по снегу.

– Вы не можете себе даже представить, как я переживала за него. Как отчаянно хотела для него достойной жизни. Тем более что началась его жизнь так ужасно…

О чем она говорила? Ее взгляд вдруг почти жалобно впился в его лицо в неожиданной мольбе о понимании.

– Вы же знаете о моей семье, мистер Диллс.

– Немного. В основном о ее репутации.

– В нашем роду все страдали психическими расстройствами. Это повторялось на протяжении многих поколений и распространилось очень широко.

До самого Белого дома, подумал Диллс.

– Не обошел недуг и моего отца. После смерти моей матери, когда Хейворд Старквезер начал за мной ухаживать, отец стал ревновать. Я была его любимым ребенком. Потом Старквезер сделал предложение. Когда я сказала отцу, что хочу его принять, он впал в неописуемую ярость. Напивался каждый день. Он был очень силен физически…

Диллс чувствовал себя так, словно заглядывает в отверзшуюся могилу, где чьи-то спрятанные тайны гнили и разлагались многие десятилетия. Но как ни противоестественно это было, не мог отвести взгляд. Где-то громко завизжали крысы, а потом раздался чей-то рык, как будто вдруг появился хищник и кого-то прикусил.

– Позвольте мне угадать остальное, мадам, – сказал он. – Брак был заключен по необходимости? Вы уже носили дитя Старквезера, позже получившего фамилию Бент от семьи фермеров, воспитавших его. Вы признались в своем положении отцу, и он вас избил.

По ее лицу скользнула рассеянная улыбка; правая рука безвольно легла на резной подлокотник кресла, грязный бокал выскользнул из пальцев, упал на пол и разбился. Старая женщина не обратила на это внимания.

– Ах, если бы все было так просто… В ту ночь, когда я сказала отцу, что хочу выйти замуж, он применил силу. Так что ваша дальнейшая хронология неверна. – (Диллс ничего не понял, но промолчал.) – Потом я хотела избавиться от нерожденного ребенка. Но отец в бешенстве заявил, что убьет меня, если я это сделаю. Я так боялась его, что и пытаться не стала. Мы вместе – но вы должны понять, что это отец заставил меня, – пригласили Старквезера и убедили его, что отвечать должен он. Что это он виноват, если угодно. Думаю, он до самой смерти считал себя виноватым, бедняга.