Север и Юг. Великая сага. Компиляция. Книги 1-3
Шрифт:
Но он все вытерпел, разве не так? Он повиновался властному приказу, как только получил телеграмму. Сразу же купил билет и уложил саквояж, потому что боялся последствий в случае, если он этого не сделает.
Поезд прибыл на вокзал, когда уже смеркалось. Диллс нанял экипаж и поехал в восточную часть города мимо цветущих деревьев, окутанных мягкими весенними сумерками. Боже, и угораздило же его сорваться из Вашингтона именно в тот момент, когда вот-вот поднимется занавес перед заключительным актом этой высокой драмы и в сенате начнется голосование по одиннадцати статьям импичмента, выдвинутого республиканцами против президента Джонсона. Еще никому за всю историю республики не удалось наблюдать весь процесс свержения с трона действующего президента.
И
Нежные ароматы весеннего Огайо плохо скрывали отвратительную вонь, разлитую в воздухе. Даже сюда, в тихий восточный район с невероятно крутыми улицами и старыми особняками, многие из которых уже начинали ветшать, доносились запахи реки, немецких пивоварен и скотобойни. Еще на станции, выйдя из вагона, Диллс едва не задохнулся от запаха свиней, которым, казалось, было пропитано все вокруг. Один европейский путешественник назвал Цинциннати «чудовищным свинарником», окрестив его Свинополисом. А вот старина Грили в своей статье в «Трибьюн» назвал его «главным городом Запада», лишь подтвердив тем самым, что окончательно выжил из ума.
Когда мистер Диккенс в 1842 году путешествовал по Америке, как он вообще мог найти здесь хоть что-то, стоящее внимания?
Наемный экипаж медленно поднялся на вершину холма, повернул в полукруглый тупик и остановился. В конце тупика высился особняк в неоготическом стиле, неприступный, как замок, на который он действительно был похож благодаря трем восьмиугольным башням со стороны реки. Грубая каменная кладка, потемневшая от времени, покрылась грязью и заросла плющом, теперь уже почти полностью высохшим. Большинство окон первого этажа оказалось забито досками, а в остальных цветные витражи были испещрены многочисленными мелкими трещинами.
За ржавой железной изгородью заросший сорняками двор поднимался к утопленному в стену здания входу. Диллс рассмотрел там чью-то скрытую в тени фигуру. Неужели тот же чертов смотритель, что и двадцать пять лет назад, подумал Диллс, выбираясь из кареты с саквояжем в руках. Он расплатился с кучером, с хорошо скрываемым сожалением добавил щедрые чаевые и пообещал:
– Вернешься за мной через час – получишь вдвое больше.
Такое расточительство было настоящим безумием, но Диллс приходил в ужас от мысли, что окажется здесь отрезанным от мира без какого-либо средства передвижения.
Вдали слышалось пение птиц, но рядом с готическим замком не было не только птиц, но даже мух. Диллс поневоле подумал, что попал в царство мертвых.
– Хорошо, сэр, – ответил кучер. – А я и не знал, что в этих развалинах до сих пор кто-то живет.
Экипаж покатил вниз по склону холма; его боковые фонари становились все меньше, и их свет все бледнее, пока наконец Диллс не остался у ржавой изгороди совершенно один в сгущавшейся темноте.
Потом он услышал, как кто-то идет по дорожке шаркающей старческой походкой. Это действительно был тот же самый привратник, который все еще служил у обитательницы дома. Одет старик был кое-как, сильно сутулился, а угадать его возраст едва ли представлялось возможным, потому что он был альбиносом с красноватыми глазами и кожей почти такой же белой, как его волосы.
Когда старик стал отпирать ворота, Диллс увидел его обломанные ногти. Прогнившие петли жалобно заскрипели. Красные глаза из-под замызганного картуза внимательно следили за гостем, пока тот распахивал калитку. Едва Диллс вошел во двор, как привратник снова запер ворота.
На полпути к парадной двери, ступая по треснувшим плитам двора, сквозь которые пробивалась сорная трава, еще больше разрушая их, он внезапно остановился, услышав за спиной голос старика:
– Она все знает.
Он снова почувствовал себя слабым и беззащитным. Сердце бешено заколотилось.
Единственное, что ему оставалось, – это призвать на помощь все раздражение, которое накопилось в нем за время долгого, отвратительного путешествия. Только оно могло бы помочь ему выдержать то, что его ожидало.Ее комната находилась на самом верху самой высокой из восьмиугольных башен. С трудом взобравшись по скрипучей лестнице, Диллс медленно направился к дверному проему, выполненному в виде готического свода. Он задыхался и с каждой минутой чувствовал себя все более отвратительно. Но по крайней мере, наверху был хоть какой-то воздух, пусть даже сырой и затхлый. Ступая по каменным плитам пола, он пошел к неподвижной фигуре, сидевшей в огромном резном кресле с высокой спинкой.
Кресло было единственным предметом обстановки, кроме сломанной прялки, которая лежала на боку среди давным-давно сгнивших обрывков пряжи. В многочисленных чашках и блюдцах, расставленных прямо на полу, горели самодельные сальные свечи, отчасти разгоняя мрак и позволяя видеть ту, что сидела в кресле. За ее спиной из разбитых окон открывался внушительный вид на реку Огайо и холмистый синий берег Кентукки. По реке, словно лодки по мифическому Стиксу, медленно шли баржи, мерцая фонарями.
– Стула для вас не найдется, мистер Диллс. – По ее тону это можно было расценить как наказание.
– Ничего страшного. Я приехал сразу, как только получил вашу телеграмму.
– Что ж, я не удивлена. Не удивлена, что вы примчались спасать свое вознаграждение, добытое нечестным путем. – Она протянула руку куда-то в сторону, и Диллс услышал, как звякнуло стекло, а потом что-то с грохотом упало. – Вы меня обманывали. Мой слуга иногда приносит местную газету. И вот что он обнаружил. Вы меня обманывали, мистер Диллс.
– Позвольте мне объяснить…
– Вы утверждали, что Елкана в Техасе. Что он богатый и уважаемый фермер, выращивает хлопок. Я вам платила, доверяла вам долгие годы на основании таких же сведений. И вот ваша благодарность? Все эти лживые письма?
Чувствуя, как бешено колотится сердце, Диллс поставил на пол саквояж.
– Можно взглянуть?
– Вы и так знаете, что там написано.
Она протянула к нему руку с набухшими синими венами. Диллс взял у нее газету и на первой полосе, среди главных новостей, сразу увидел броский заголовок: «ЖЕСТОКОЕ УБИЙСТВО В ПЕНСИЛЬВАНИИ».
Он быстро просмотрел заметку, пока не увидел имя Елканы Бента, что его ничуть не удивило. Дальше читать не стал и вернул газету дрожащей рукой.
Женщина подержала ее пару секунд и отбросила в сторону. Разум пытался уверить Диллса, что не стоит бояться старого человека, но он все равно боялся.
Отчасти страх вызывала сама комната и эти свечи в жирных лужицах расплавленного сала, отчасти – сама сидящая перед ним женщина. Весила она едва ли сотню фунтов и была так разрушена своим преклонным возрастом и теми непостижимыми чувствами, которые терзали ее больной разум все эти годы, что почти потеряла человеческий облик. Скорее, она была похожа на восковую фигуру, какой-то мертвенно-бледный музейный экспонат, странным образом напоминающий ее привратника-альбиноса. На ее лице, волосах и руках лежал толстый слой белой пудры, и живыми в ней казались только ее старческие желтые глаза, которые сердито смотрели на гостя.
Безжалостное время стерло ее брови, и голые надбровные дуги просвечивали сквозь почти прозрачную кожу, как будто череп стремился вырваться наружу. Волосы, поседевшие много лет назад, были выбелены пудрой, которая сыпалась с ее высокой прически после каждого резкого движения, как сейчас, когда она отшвырнула газету.
Где-то на реке звякнул судовой колокол. Все попытки Диллса призвать на помощь его возмущение окончились неудачей. Эти желтые немигающие глаза, похожие на глаза ящерицы, постоянно напоминали ему о ее психическом состоянии. И хотя он знал, что многие в ее роду страдали нервными болезнями, эта осведомленность не делала ее менее опасной. Ему очень хотелось сбежать.