Север и Юг. Великая сага. Компиляция. Книги 1-3

Диллс почувствовал, как по телу поползли мурашки. В отверзшейся могиле забрезжил свет.

– Вы хотите сказать, что обманули Хейворда Старквезера, мадам?

– Да.

– И мой покойный клиент… покровитель Елканы Бента и его официальный отец… не имел никакого отношения к этому мальчику?

– Хейворд думал, что он отец Елканы. Мы убедили его в этом.

– Но он им не был?

– Нет.

– Другими словами, все эти годы мой клиент был вынужден помогать и поддерживать…

– Не вынужден, мистер Диллс. Как только мы убедили его, что Елкана – его ребенок, он помогал ему с радостью, как сделал бы любой отец.

– Но кто же был настоящим отцом Бента, мадам?

Влажные и безумные желтые глаза вспыхнули, отразив огоньки свечей, расставленных на полу башни.

– Ну же, мистер Диллс… – Она хихикнула с жутким кокетством. – Вы же знаете! Я ведь сказала, что он применил силу.

– Христос милостивый! Отцом Елканы был…

– Мой отец, мистер Диллс. Мой.

Посыпанный соломой каменный пол, казалось, накренился и закачался под ногами Джаспера Диллса. Весь рациональный фундамент его мира грозил рухнуть.

– Прощайте, – сказал он, хватая свой саквояж и бросаясь к двери. – Прощайте, мисс Тодд.

Дрожа от холода в глухом тупике, Диллс долго ждал возвращения наемного экипажа. Теперь он понимал и причину, и весь масштаб безумия Елканы Бента. Он уже не думал о вознаграждении. Он больше не хотел этих денег, как не хотел ничего знать ни об этой женщине, которую обманывал, ни о Бенте. Особенно о Бенте, куда бы того ни занесло.

Наконец стало ясно многое из того, чего он прежде не мог понять: и неумеренная ненависть Бента к Мэйнам и Хазардам, не отпускавшая его со времен кадетской юности, и жестокость убийства в Лихай-Стейшн – Бент просто унаследовал зло.

Его вдруг бросило в пот, когда он вспомнил, как распекал Бента в своем кабинете, как выгнал его. Если бы он только знал, что за человек на самом деле Бент и почему он такой, он бы никогда ничего подобного не сделал! Он бы, наверное, просто умер от страха.

Карета так и не вернулась. Диллс поднял саквояж и потащился вниз по холму, в сторону пансиона, где он заранее заказал телеграммой комнату. И там, уже почти ночью, он заплатил непомерные деньги за горячую ванну.

Чувствуя себя грязным до мозга костей, он уселся в ванну с куском домашнего мыла, желтого, как ее глаза, и начал с остервенением тереть свою морщинистую рябую кожу, думая о Елкане Бенте, его больном уме и дурной крови, отравленной еще до его рождения.

Внезапно он замер, охваченный необъяснимой печалью. Да помилует Господь несчастного Бента, которого он наверняка больше никогда не увидит. Да помилует Господь того, на кого в следующий раз обрушится ярость Бента.

Глава 42

На Седьмой улице в северной части Вашингтона раз в неделю фермеры из Мэриленда устраивали рынок под открытым небом. В последнюю субботу марта, за два дня до начала голосования в сенате по вопросу импичмента президенту, Вирджилия и Сципион Браун приехали туда, чтобы купить продукты для сирот. Браун правил двуколкой и держал у себя деньги, удивляя Вирджилию таким упорным желанием выполнять истинно мужские обязанности. Казалось, его нисколько не волновали любопытные или хмурые взгляды, которые они привлекали только потому, что его спутница была белой, а он – нет.

Они шли между рядами палаток и телег, мимо квохчущих в клетках кур и визжащих в импровизированных загонах поросят, и спорили о том, о чем в эти дни спорили почти все вашингтонцы.

– Он узурпировал власть, Вирджилия! И что еще хуже: его выбрал на народ, а убийца Линкольна.

– Чтобы признать его виновным, нужны более веские основания.

– Да они набрали целых одиннадцать пунктов для импичмента!

– Первые девять касаются нарушения Закона о занятии высших должностей. Десятый, выдвинутый Беном Батлером, обвиняет Джонсона в том, что он в своих речах критикует конгресс. Но с каких пор свобода слова является тяжким преступлением или судебно наказуемым поступком? Одиннадцатый пункт – вообще полная ерунда.

– Его внес ваш хороший друг мистер Стивенс.

– И тем не менее… – они дошли до перекрестка, к которому приближалась телега, нагруженная кроличьими клетками, – у меня свое мнение на этот счет.

Браун увидел, как тележное колесо угодило в рытвину на дороге и телега резко наклонилась. Веревки, державшие клетки, лопнули, и вся поклажа начала сползать в их сторону. Он быстро схватил Вирджилию за талию и рывком оттащил от того места, куда уже сыпались клетки. Несколько из них сломались, кролики бросились врассыпную, и возница припустил за ними.

Вирджилия вдруг осознала, что крепкие руки Брауна лежат на ее талии. А в его темных глазах снова появился тот странный блеск, который она уже замечала у него в последнее время.

– Сципион, давайте, наверное, мы все-таки купим яйца и больше не будем говорить о политике. Я не хочу, чтобы она помешала нашей дружбе.

– Я тоже.

Он улыбнулся и отпустил ее. Прикосновение его рук странным образом взволновало ее, и она сама была поражена такой реакцией.

Окрепшими от тяжелой работы руками Вирджилия поворачивала деревянную лопатку, мешая густой фасолевой суп, кипящий в большой кастрюле. Был полдень следующего дня. В другом конце кухни сидел Тад Стивенс, держа на коленях малыша с золотисто-коричневой кожей, который сладко дремал, сунув в рот большой палец. Друг Вирджилии выглядел бледным и усталым.

– Вы пойдете завтра на первое слушание? – спросил он.

– Да, и на все другие тоже, если только позволят дела здесь.

– Надеюсь, вы хотите, чтобы его обвинили.

– Едва ли результат будет таким, – неохотно ответила она. – Он все отрицает.

– Он, конечно, может отрицать, но факты говорят сами за себя. Ведь он действительно заменил Стэнтона Томасом.

– Да, но все закончилось неудачей, так что это была всего лишь попытка увольнения.

– Вы становитесь приверженкой буквы закона, моя дорогая. – Не то чтобы он радовался, но вся эта неразбериха вокруг Стэнтона была и впрямь забавной.

Даже Грант попал в этот запутанный клубок. После того как он отказался временно занять пост военного министра, между ним и Эндрю Джонсоном начался обмен довольно резкими посланиями, и в последнем письме Грант обвинил президента в том, что он пытался «погубить его репутацию в глазах всей страны». Это письмо заставило Джонсона окончательно отвернуться от него и убедило многих, что Грант является главным радикалом. Прежде так никто не думал. Противники Гранта тут же стали наперебой называть его оппортунистом, политическим хамелеоном и – старая газетная утка – запойным пьяницей. Но это не имело значения. В глазах лидеров радикалов Грант себя уже обелил. В конце мая в Чикаго республиканцы собирались провести съезд для избрания кандидата в президенты. Циники заверяли, что там генерал получит причастие как новый член радикальной церкви и что именно его выдвинут на выборы.

– Буквы закона? – усмехнулась Вирджилия. – Я просто стараюсь смотреть на вещи беспристрастно.

– К черту беспристрастность! Я хочу, чтобы Джонсон убрался из Белого дома, и буду преследовать его, пока он не уйдет.

Вирджилия положила лопатку на край кастрюли. Во дворе, под еще голыми вишневыми деревьями, сквозь ветки которых падали лучи мягкого мартовского солнца, Сципион играл с детьми, и все они весело смеялись.

– Но виновен ли он? – спросила она и прочла ответ в глазах Стивенса еще до того, как он его произнес.