Шакал

— Любопытство?

— Возможно. Я в них плохо разбираюсь. Знаю, что если их не бояться, то они вреда не причинят.

— Вроде простой фокус, но в то же время и сложный.

— Так вроде всё в мире просто и одновременно сложно. Вначале тяжело осваивать что-то новое. Зато потом, когда появляется привычка, то сложное раньше дело, становится чем-то обыденным. Можно приучить себя не бояться. Хотя чего бояться? Смерти? Так там будет другая жизнь, а проблемы останутся похожие.

— Бояться не самого факта смерти, а потери дорого, что держит в этом мире: упущенных и нереализованных возможностей, каких-то незавершённых дел, отсутствия возможности увидеть родных. Этого люди и бояться. Тебя же ведь что-то держит в этом мире?

Хотел ему ответить, что ничего меня не держит, но не стал. Амбиции. Я хотел, чтоб со мной считались. Ещё и Алиса, ребёнок… Она мне не была нужна. Но почему-то мысли невольно возвращались к ней, хотя я и понимал, что её можно было в любой момент заменить. Как будто девчонок на свете мало! А дети… Это ведь хлопоты. После войны можно и вовсе не возвращаться. Обещание же было дано лишь потому, что она хотела это обещание услышать. Но в глубине души я понимал, что не всё так просто в этом мире. Да и в любом другом. Не так просто принимать решения, которые могут повлиять на жизнь других людей. Уход же от ответственности мог сильно отразиться на судьбе жены и ребёнка. Это ведь и держало меня в этом мире. Ответственность за чужие судьбы и собственные трусливые поступки, в которых я не хотел признаваться, а маскировал их под смелость и обязанность перед городом. Именно поэтому я отправился в эту поездку. Трусость перед ответственностью за семью была замаскирована необходимостью защищать город. Смелость в одном, замещала трусость в другом. Только откуда эта трусость возникла? Тут уже надо было разбираться.

На следующий день начались переговоры с каторгой. Я остался в лагере. Это было не моё дело, да и никто не позвал. Расположившись в стороне от всех, я наблюдал, как перламутровая пытается охотиться за крысами и курил. Крепостные стены каторги при свете дня вызывали смешанные чувства. Появились воспоминания, как я пытался тут выжить и ведь выжил.

— Не помешаю? — ко мне подошёл Грег.

— Нет.

— Как ты собираешься формировать отряд?

— Зависит от того, кто останется в живых после переговоров, — ответил я.

— Думаешь будет бой?

— Каторга просто так не сдастся. Им неплохо жилось при прежних договорённостях. К тому же, как я понял, те города, которые заключили с каторгой договора, ещё не вошли в Союз степных городов. У каторги есть солдаты, оружие, доспехи, возможность держать длительную осаду при том же нападении бандитов. А такие нападения периодами случались, потому что каторга производит слишком ценный ресурс. Бой будет.

— Логично.

— Самым быстрым решением, на мой взгляд, это пробить забор и пустить в дыру шакалов. Но тогда мы будем народ собирать из тех, кто выживет. Не знаю какие планы у Кэпа. Возможно, он перекроет дорогу к каторге и возьмёт город голодом через пару месяцев. Зима скоро должна подойти к концу, а с ней и запасы крепости. Как-то так.

— Снаряды можно подвезти. А вот твои шакалы? Как будешь выполнять потери?

— Они сами размножаются в пещерах или норах. Их много и одновременно мало. Стоит лишь отдать приказ, как они сами приводят подмогу.

— Занятное оружие, — усмехнулся Грег.

— Ты всем этим интересуешься из любопытства или собираешь информацию?

— И то, и другое, — усмехнулся Грег. — Мне интересно с научной точки зрения, как можно было создать такую ерунду. С практической точкой зрения я хочу понять, как ты собираешься удерживать стаю.

— Можно ли вывести меня и удержать стаю?

— Нет. Зачем кому-то заниматься таким геморроем? А вот оценить твою стаю, как самостоятельную единицу — это интересно. Одно дело полагаться на танк, характеристики которого ты знаешь. Другое дело полагаться на стаю тварей, которых толком и в глаза никто не видел.

— Хватит играть! — рявкнул я на перламутровую, когда она приготовилась прыгнуть на Грега. — Брысь отсюда.

Перламутровая сразу исчезла с глаз. Я достал табак и начал скручивать самокрутку. Сырость, влажность, холод. Сигарета же и горький дым возвращали ощущение тепло.

— Ты с ними довольно мягко.

— Не могу себя заставить им приказывать. Глупо как-то с оружием общаться, но приходится, — ответил я. — Главное понимают, а как до них доходят эти приказы — это дело десятое.

— Согласен. Главное результат, а не то, как он достигнут.

— И я о том же.

— Только одно дело рассуждать, а другое дело в дерьмо лезть и пачкаться, — ответил Грег.

— Видишь вон тот овраг?

— Ну.

— Там местное кладбище и помойка. Когда пришлось ковыряться в останках и дерьме, чтоб найти хрень, что помогла бы мне выжить — я ковырялся. Не надо говорить о грязи. Её я повидал достаточно.

Он не ответил. Я же смотрел на холмы, которые прятались в серых тучах, наблюдал, как дождь идёт стеной, а ветер словно этой стеной управляет, наблюдал за каплями, что стучали по лужам и не узнавал эту местность. Деревья и кустарники в основном лежали. Холмы покрывали разломы, что напоминали раны, вывернутые мясом наружу. На склонах холмов, около расщелин кустарник не рос, лишь редкая жухлая трава пыталась осесть на свежей земле, которая появилась после землетрясения. Местность была новой, как и озеро, которое теперь приобрело вытянутую форму. Местность новая, а ощущения от местности прежние: желание выжить и чего-то найти.

— Вонь здесь знатная, — сказал Грег. — Теперь я понимаю, чего все смолят.

— Привычка смолить, а вони я не чувствую. Слизистая носа сожжена.

— Тогда тебе повезло.

— Я бы так не сказал.

Со стороны лагеря раздался гудок, который разнёсся приглушённым эхом среди холмов. Пришлось возвращаться. Явно пришли какие-то вести с переговоров. Так и есть. Вернулась машина, на которой ездили наши представители. Их послали. Выслушали предложение и велели убираться. Теперь оставалось решить, как напасть на крепость. И чем дальше я слушал, то тем грустнее становилось. Военные. Профессионалы, как они себя называли. А что в итоге? В итоге они рассчитывали брать города больше на испуг, чем силой. Оружия было не так уж и много. Да, они могли сравнять город с землёй двумя снарядами, но в данном случае нужно было сохранить склады, людей и снаряды. Всё упиралось в них. Если удастся взять каторгу, то можно будет пополнить арсенал за счёт оружия, что хранилось там. Хотя бы тех же самые патроны. Пока же, как я понял, у нас было их не так уж много. Особо не разгуляешься.

Обсуждение и разработка плана заняла два дня, во время которых ничего не оставалось, как сидеть около костра и смолить самокрутки до горького привкуса во рту. Ещё с Грегом трепаться. Он продолжал выводить меня на разговор. А у меня теперь возникали опасения не ищет ли он слабых мест, чтоб ударить в спину. Майор затронул те мысли, на которые я вначале не акцентировал внимания. Ведь шакалами смог научиться управлять и Тон. Тогда почему не научится Грег? Или любой другой? Что им помешает грохнуть меня в первом же бою? Ничего. Мне по логике надо было промолчать о способностях и возможностях шакалов, но я растрепал всё раньше времени, пытаясь убедить всех, что эти твари на самом деле милые зверушки. Но о потерянном переживать не было смысла. Оставалось лишь быть настороже.

— И много тебе удалось научить общаться с тварями других людей? — как-то задал вопрос Грег.

— Вначале был Тон. Но он сам как-то справился. Бывает такой период, когда перестаёшь бояться смерти, а встречаешь её как подругу, но она начинает вести себя как капризная барышня, которая вдруг передумала прям около двери и решила не приходить в гости. Она словно чувствует, что ты её не боишься, вот ей и становится неинтересно. Мы когда оказались за стенами «милого» заведения, попали в такое состояние. Шакалы это почувствовали и признали своих хозяев, — ответил я, понимая, что язык — враг мой, но и замалчивать свои наблюдения было подозрительно. — Как в городе люди смогли с ними общаться — я не знаю. Да их и Тон обучал. Это ему пришла в голову идея проверить шакалов на команды. Он их дрессировал. Только Тон решил в городе остаться. В последний момент. Вначале дёрнулся было с нами ехать, а под конец узнал, что две его подруги ждут по ребёнку. Ему сейчас не до войны. Он дома участвует в боевых действиях.