Шаман-гора

В Поярково мы узнали, что до устья Буреи примерно около двух дневных переходов. Мы постепенно и неуклонно приближались к родному Хабаровскому краю.

Степан действительно оказался кладезем знаний о судьбах первопроходцев амурской земли. Я с интересом выслушал его рассказ об экспедиции человека, чьим именем названа эта станица. Со слов Степана выходило, что Василий Поярков «со товарищи» — первые русские люди на берегах Амура.

«Точно не скажу, врать не буду, — начал свой рассказ Степан. — Но было это, по примеру, посерёд семнадцатого веку.

Якутский воевода снаряжает на юг отряд охочих людей и во главе его ставит письменного голову Василия Пояркова. Должон был тот отряд разведать, где какие руды припасены, да острожков понаставить. С трудами великими добрались людишки Пояркова до Станового хребта и, преодолев его, вышли на берега Зеи. Здесь соорудили они струги^[14] и спустились вниз до самого батюшки Амура. И вот на одном из амурских островов они построили укреплённое зимовьё и пережили лютые зимние холода.

А весной, вослед за первым льдом, спустились они по Амуру до самого моря Охотского».

— Шилкар, — еле слышно произнесла Менгри.

— Што Шилкар? — недоумённо переспросил Степан.

— Наши предки раньше называть река Шилкар, уже потом — Амуром, — пояснила девушка.

— Ну, то мне неведомо, — развёл руками Степан. — А что до Пояркова, то морем он добрался до другой реки и таким образом вернулся в Якутск.

О Пояркове я сам знал немного, только то, что есть на Амуре село с таким названием да плавает по реке теплоход «Василий Поярков», поэтому проверить рассказ Степана на правдивость не мог, да и не к чему это было. Иные события и дела молва людская доносит гораздо правдивее, чем исторические исследования людей в звании доктора наук.

— Послушай, Менгри, а что ты знаешь о своих предках? — заинтересовался я замечанием девушки относительно прежнего названия реки.

Девушка несколько мгновений раздумывала, отвечать ей на мой вопрос или нет. Затем, словно советуясь, посмотрела на Алонку.

— Хорошие люди. Зачем бояться? — пожал тот плечами.

Менгри обвела взглядом присутствующих и, словно убедившись, что никто не желает ей зла, начала свой рассказ.

«Мало кто знает. Только близкие. Во мне течёт кровь даурских князей и мангренских шаманов, которых наши предки называли жрецами. Давно это было. Земля, где мы находимся, принадлежала великому государству. Враги и друзья называли его Золотой империей чжурчженей. По-вашему это будет как непокорный или упрямый. Очень могучей была эта империя.

Сильней, чем ваша страна, сильней, чем Китай. Да что Китай, чжурчжени отняли у них даже Пекин и сделали его одним из своих главных городов.

Хорошо жили наши предки, сытно и свободно. Но настали суровые дни испытаний. Пришли в наши земли несметные полчища врагов. Враги эти умели только убивать и грабить. Это племя называлось монголы. Яростное сопротивление оказали монголам чжурчжени. Не зря их называли непокорными. И приказал тогда правитель монголов уничтожить всех чжурчженей поголовно, в плен не брать, в рабство не продавать. Не нужны нам непокорные рабы, так сказал их повелитель. И началась тогда резня великая. Воды Шилкара стали багровыми от потоков крови.

Никого не щадили воины монголов: ни женщин, ни детей, ни стариков. Сильны и искусны были наши воины, но слишком мало их было по сравнению с захватчиками. А тут ещё и Китай, вспомнив прошлые обиды, объединил свои силы с пришельцами. Великое горе прокатилось по земле чжурчженей. Опустели города и селения, заросли поля. Нещадно разрушены жертвенные храмы и капища^[15]. Не помогли людям их боги. А те, кому чудом удалось выжить, забились, словно дикие звери, в тайгу и стали жить как дикари, постепенно забывая язык и обычаи предков. С тех пор, помня о пережитых ужасах, наши шаманы и главы родов строго-настрого наказали потомкам ни в коем случае не поднимать на людей оружия, ибо окончательно сгинет наш род.

Мало нас, слабы мы духом и силами. Но было сказано в древнем пророчестве, что наступит время и придут на наши земли высокие, светловолосые и голубоглазые люди. Будут эти люди для нас защитой и помощью. И тогда не посмеют маньчжуры обижать наш народ, убивать, грабить и угонять в рабство людей. Вот и сбылось пророчество. Значит, и то, о чём говорят легенды древних, правда. Был такой гордый народ — чжурчжени».

Менгри закончила свой рассказ. Некоторое время стояла тишина. Лишь только волны плескались за бортом да неугомонные чайки неустанно кружили над водой, выискивая себе добычу.

Я уже во второй раз слышал о таинственных чжурчженях, прародителях малых народностей Дальнего Востока. Значит, и здесь прошлось огнём и мечом татаро-монгольское иго. Только наш народ смог подняться с колен и занять достойное место среди остальных народов, а потомки чжурчженей, наоборот, скатились вниз по лестнице эволюции и остановились на уровне первобытных отношений. Видно, мечи воинов Чингисхана уничтожили всех вольнолюбивых и сильных духом людей этого племени.

А оставшиеся в живых не смогли поднять свой народ до уровня других цивилизованных народов.

Ну, наверное, как раз в этом нет ничего странного. Как свидетельствует всё та же история: неисчислимое количество племён и народов сквозь время и кровь прорывались на самый верх мирового пространства, а затем скатывались вниз, при этом безвозвратно теряя своё былое величие и славу. Видно, какой-то стержень и жажда выживаемости должны быть заложены на генном уровне у народа, а не заключаться лишь в одном умении личности повести его за собой. Тому примером история Руси. А может быть, феномен нашей живучести заключается в том, что в России больше всех не любят самих русских и нам постоянно приходится в неустанной борьбе подтверждать самим себе и друг другу своё право на жизнь. А как говаривали древние латиняне — «Пока борюсь — живу»? Отбери у нас эту борьбу, и мы станем самодовольными гражданами с ожиревшими мозгами.

— Н-да, дела, — протянул Степан. — Хорошая у нас подобралась кумпания. Казак с персиянскими кровями. Даурскомангренская княжна. Расстрига-офицер графского сословию да три бабы из казённых крестьян.

Девушки весело прыснули и старательно отвели глаза от подозрительного взгляда казака.

— А могёт быть, и вы не крестьянского сословия? Тогда сознавайтесь, раз такое дело.

— Не сумлевайтесь, Степан Северьянович, крестьянского мы роду-племени, оттого и горе-горькое в чужедальней сторонушке мыкаем, — нараспев произнесла Катерина.

— Были бы мы важных кровей, разе ж мы этутка счас маялись? — поддержала её Капитолина.

— А что ж тут такого, эка невидаль. А ведомо ли вам что до Шилкинского завода вас сопровождали солдаты под командой князя Волконского? Вроде и князь, а тоже тяготы претерпевал^[16].

— Князь он и в Сибири князь, — не сдавалась Катерина. — Свово не упустит.

— Так-то оно так, но всё одно тяжела служба государева, будь ты князь или кто чином пониже. Смертушка, она ведь не выбирает, кого следоват прибрать. Ей всё едино.