Шаман-гора

Все невольно перекрестились. Слишком много смертей довелось увидеть им на этом крестном пути из России в земли приамурские.

— А вот ещё один человек высокого сословия — Бестужев.

Дак он четыре года назад сопровождал груз с провиантом на сплаве. Ничего, хорошо доехал, — добавил Степан.

— Уж не декабрист ли это Бестужев? — поинтересовался я.

Я наивно полагал, что уж о декабристах, о которых нам вдалбливали на уроках истории, должен знать каждый.

— Декабрист он или какого другого месяца зачатия, то мне доподлинно не известно, — произнёс Степан. — Но что по молодым летам супротив самого государя бунтовал, то ведаю. И поделом был сослан в Сибирь. Здесь зараз не забунтуешься.

Я, памятуя всё те же уроки истории о том, что казачество являлось самым яростным и последовательным оплотом самодержавия, промолчал.

А Степан продолжал:

— Это надо же такое умыслить, на самого государя российского руку поднять?! Государь ещё милость проявил, не перевешал всех к чёртовой матери.

Я вспомнил сведения, ставшие достоянием общественности, о сталинских репрессиях. По сравнению с тем, что творили «слуги народа», сталинские опричники, с русским народом, царь Николай Первый был просто святым. Всего-то пять повешенных за бунт на Сенатской площади. Большевики бы этот бунт утопили в крови. И кроме этого уничтожили всех родственников бунтовщиков до третьего колена. Так у них лицемерно проводился в жизнь девиз, что сыновья не отвечают за поступки своих отцов.

Отвечают. И отвечают по полной программе. А царь вот декабристов сослал, а их родственники как были князьями да графами, так ими и остались. Мало того, продолжали занимать важные государственные посты и должности.

Наши дискуссии на политические темы были безжалостно прерваны девушками.

— Хватит графьёв и князьёв обсуждать. Неподсудны они для нас. Вон ужо и день на зорьку клонится, пора место ночлега искать, — поставила точку Катерина.

— И то верно, чтой-то оголодал я маненько, — поддержал её Степан. — Надобно до берега гурьбиться. А завтрева уж на Бурее ночевать придётся.

На Бурее заезжие казаки-рыболовы сообщили нам, что сплав только сегодня утром вышел в низовья Амура. Всего лишь один дневной переход разделял нас с основным караваном.

Если будем идти такими же темпами, то дня за четыре-пять нагоним. А там — объяснения с начальством и прежняя размеренная жизнь.

Вечером, когда мы со Степаном оказались наедине, он спросил: — Послухай, Мишаня, ты что со своей половиной богачества будешь делать?

— Да я как-то не думал, — пожал я плечами.

— А надобно бы. Тащить золотишко на сплав негоже. Могёт что-нибудь непоглядное сотвориться. У господ охфицеров на эти вещи своё разумение имеется.

— И что ты предлагаешь?

— Зарыть нам надобно добро в укромном месте. Я свою долю закопаю на следующей стоянке, а ты как сам уразумеешь.

— Да мне чем ближе к Хабаровке, тем лучше, — подумав, произнёс я.

— И то верно, — согласился Степан. — Забирать сподручнее будет. По моим соображениям, сплав мы нагоним дён через пять в районе станиц Столбовой или Пузино. Вот и кумекай, где тебе сподручнее утайку соорудить. А там уж и до Хабаровки рукой подать.

Так и порешили.

— А что с мангренами? Разрешат им дальше с нами сплавляться или нет?

— Вот тут, паря, токмо один Бог ведает, что господам охфицерам в голову войдёт, — пожал плечами казак.

— Жалко молодёжь. Им бы ниже Хабаровки уйти. Там-то их точно не достанут.

— А чего! Мы им свой плот оставим, и нехай плывут вослед за сплавом. Небось, не забидят, — нашёл выход из положения Степан.

— Можно и так. Только надо им об этом сказать. Да и парня следует научить получше управляться с плотом.

— Это дело нехитрое. Да он уж и сам ловко управляется.

Следующим вечером Степан, сославшись на уважительную причину, удалился в тайгу. Такое щепетильное дело, как захоронка клада, не терпит лишних глаз, и я стал дожидаться своего часа.

Хоть я и натрепался о несуществующих сокровищах на своём острове, но всё же добытое в бою золото было реальным. И ещё неизвестно, как и где мне придётся коротать свой век. А золото оно и в Африке золото.

Днём, не причаливая, прошли станицу Пашково. Степан вновь удивил своими познаниями.

«Оная станица названа в память воеводы Енисейского острога Афанасия Пашкова, который примерно в те же годы, что и Василий Поярков, ходил со своими казаками на даурские земли.

До Амура-реки он не дошёл, но на нашей даурской земле след оставил немалый. Его стараниями был восстановлен Нерчинский острог и построено ещё четыре. Премного положил он трудов во славу государства Российского.

В том походе ходил вместе с ним сын его Еремей да протопоп-раскольник Аввакум. Натерпелись казаки лишениев и тягот, что на несколько жизней хватит. И голодали, и от цинги зубы выпадали, и морозами лютыми телеса свои изнуряли. Далёкий путь проделали они по воде и пешими. А пешими не просто шли, но ладьи свои волоком тащили. Из Енисея в Верхнюю Тунгуску, далее в Ангару. В Братском остроге остались на зимовку. Опосля — к озеру Байкал, реке Хилок, озеру Иргень, реке Иногде. А окончились их страдания у рек Шилки и Нерчь. Не все казаки возвернулись домой в Енисейский острог. Многие животы положили в том далёком походе. Кто от хворей разных, кто от голода, кто от холода, кто от стрел маньчжурских и даурских».

Такое окончание повествования Степана искренне растрогало девушек, они не стыдясь утирали с глаз слёзы.

— И где ты, Стёпа, всё это разузнал? — поинтересовался я с толикой иронии. — Неужели в школе рассказывали?

— Пошто в школе? Казаки мы, и весь род наш помогал по мере силов своих в завоевании этих земель. Негоже забывать славные дела родителев своих.

Мне стало стыдно. А ведь я знал историю своего рода только до третьего колена. И то с пропусками. Уравняла нас всех революция. Оставила без роду и племени. Людям прошлых времён в головы не вдалбливали историю победившего социализма. Они хранили память о предках… Вон Степан как по-писаному чешет.

А у него нет за плечами десяти классов и техникума в придачу. Отучили нас от привычки знать своих предков, помнить их дела — добрые и недобрые, гордиться, если заслужили, их подвигами во славу Отечества…

Так и спускались мы, подчиняясь медленному, но надёжному течению Амура-батюшки. Слушали познавательные беседы молодого казака об истории завоевания родного края.

На следующий день, ближе к ночи, добрались до села под названием Радде.

— Ну, а это название ты можешь объяснить или нет? — поинтересовался я.

— А проще пареной репы, — ухмыльнулся Степан. — С этим господином я знаком лично. И даже, было дело, когда он уезжал в Рассею, подмогал его гурбарии переносить.

— Ну, ты даёшь. Учёный был, что ли?

— Богатого ума человек, но забавы у него, конечно, по сравнению с нашими хлопотами пустяшные. Словно дитё малое, гонялся с утра до вечера за бабочками и жучками разными. А поймает какую и ну радоваться, словно блаженный. Детишки повадились ему всяческую живность за леденцы таскать. И те и другие довольны потом. Дескать, надули друг друга.