Шаукар

— Мне нужно время, — проговорил Оташ и зашагал к выходу из темницы.

— Помни о том, что у Юргена его не так много! — крикнул ему вслед Ермек.

Шоно поспешил к лекарю, который как раз закончил осмотр Юргена. Вытащив его в коридор, Оташ сразу перешёл к делу:

— Юрген может быть отравлен?

— Не понимаю твой вопрос, великий шоно. Кто мог его отравить? Он же в лазарете.

— Яд мог быть на кинжале?

— Теоретически да, но ни одного симптома у белого брата не наблюдается. У него была небольшая лихорадка, но его молодой и достаточно крепкий организм быстро с ней справился. Заживление раны проходит довольно успешно.

— Это может быть медленный яд?

— Это какой же? — задумался лекарь. — Три дня и ни одного симптома? И каково тогда должно быть его количество? Нет, я пока решительно не признаю такой возможности. Но дай мне немного времени, великий шоно, я хочу обратиться к книгам.

— Ступай. Я жду твоего ответа.

Затем Оташ направился к Альфреду. Брунен и Акст, как и обещали великому шоно, задержались в Шаукаре, чтобы помочь организовать сыскное дело. Оташ нашёл обоих в их покоях, норты только что закончили завтракать.

— Ермек заявляет, что Юрген отравлен, — проговорил шоно и пересказал свою беседу с Улыченом и также упомянул мнение лекаря.

— Есть вероятность, что Ермек блефует, — ответил Альфред, — но полностью отрицать, что он мог сказать правду, нельзя. Кинжал ведь остался в его покоях?

— Боюсь, что я приказал там убраться, а это значит, что кинжал могли протереть, — сказал Оташ.

— Значит так. Кинжал я всё-таки хочу отправить в Нэжвилль на экспертизу. При тайной канцелярии служат два талантливых химика, так что есть шанс, что они смогут отыскать остатки яда, если кинжал всего лишь протёрли тряпочкой. Другое дело, что на это потребуется время. Хотя Ермек сам утверждает, что яд медленный.

— Разве существуют настолько медленные яды?

— Увы. Если не упоминать, к примеру, мышьяк, но тут явно не он, то существуют и другие яды. Есть одно химическое соединение, крайне ядовитое, но его действие наступает не ранее, чем через месяц. Я знаю о нём, так как в Нэжвилле мы столкнулись однажды с подобным преступлением. Вот только, Оташ…

— Что?

— Если предположить, что это именно тот яд, то он смертельный.

— Стой, Альфред, — вмешался Элинор. — Хочешь сказать, что ты знаешь все существующие в мире яды?

— Не все, но многие. И ты тоже, Элли. Мы изучали этот вопрос.

— Вот именно, что не все. Так что рано делать выводы. Сам говоришь, может, Ермек блефует.

— Отошлите кинжал своим химикам, — сказал шоно. — И побыстрее.

— Элли, займись этим, — распорядился Альфред. — А ты, Оташ, должен снова поговорить с Ермеком, либо позволь мне сделать это. Если это такой сильный яд, то он должен был где-то раздобыть его. Нужно, чтобы он подробно рассказал об этом, иначе мы можем не поверить ему. Если не расскажет, значит, блефует.

— Поговори с ним сам, — кивнул Оташ. — Я не хочу больше видеть его рожу, потому что я могу просто не сдержаться и убить его на месте. Мне каждый раз хочется это сделать. Знал бы ты, скольких усилий мне требуется, чтобы держать себя в руках.

— Хорошо, я немедленно поговорю с ним. И ещё… мой совет тебе — не скрывай это от Юргена.

Оташ только молча кивнул. Не сразу, но он всё-таки направился в лазарет, где его ждал Юрген.

— Доброе утро, Таш, — с улыбкой поздоровался Шу. — Спасибо за то, что вчера разрешил Сабире навестить меня.

— И тебе доброе утро, эне. Как спалось?

— Нормально спалось. Почему у меня такое чувство, будто ты хочешь сказать мне что-то неприятное?

— Я тут говорил с Улыченом, — сев рядом, проговорил Оташ.

— Мне уже не нравится.

— Он утверждает, что отравил тебя.

— Чего? Это как?

— Ну, будто бы на кинжале был медленный яд.

— Это чушь, ты же понимаешь?

— Понимаю.

— По твоему лицу так не скажешь.

— Но ведь есть вероятность, что он говорит правду?

— Да скорее Омари выступит перед нами с танцем живота, чем Улычен скажет правду. Или как там его… Ермек.

— Эне, — Оташ не смог сдержать улыбку. — Крокодилы не умеют танцевать, сам знаешь.

— Надо на досуге спросить Омари об этом.

— Я рассказал о своём разговоре с Улыченом Альфреду и Элинору. Они отправляют кинжал в Нэжвилль каким-то химикам. Мол, если на нём был яд, они разузнают.

— И сколько времени пройдёт до тех пор? Таш, Ермек же что-то попросил у тебя, так?

— Так.

— Свободу?

— Отмену казни и свободу. Взамен он скажет название яда, чтобы мы могли тебе помочь.

— Не вздумай соглашаться!

— А если он не врёт?

— Улычен врал, врёт и будет врать, пока палач ему голову не отрубит. Прикажи казнить его уже сегодня, и забудем об этой истории. Я не хочу, чтобы он продолжал морочить тебе голову.

— Эне, он додумался притащить во дворец ядовитую змею и подбросить её Зульфас. Почему он не мог смазать ядом свой кинжал? Помнишь книгу про парня, который мстил за гибель своего отца?

— Ты про «Хэмиша», что ли?

— Точно, так его звали. Ну, вот он же тоже погиб из-за отравленного клинка. Когда ещё эта книжка была написана? Может, и Улычен её читал. Он ведь довольно умный.

— Только Хэмиш и умер почти сразу же, а я вон живой и на тот свет не собираюсь.

— Альфред рассказал, что бывают такие яды, от которых первые симптомы только через месяц проявляются. Я могу пойти на сделку с Улыченом, дать ему то, о чём он просит, написать эту бумагу, которая даст ему право покинуть Шаукар. Но я же потом могу и отменить своё распоряжение и приказать схватить его и казнить на месте.

— Мне кажется, это ты зря, Таш.

— Разрешите? — в дверях показался Альфред.

— Ты говорил с ним? — спросил шоно.

— Говорить-то я говорил, вот только…

— Что?

— Почему-то он не выдержал нашей беседы и потерял сознание. Так что я ничего не успел толком разузнать.

— Всё, я принял решение, — проговорил Оташ. — Улычен получит, что хочет. Но потом я прикажу его схватить.

— Альфред, что ты сделал с Улыченом? — спросил Юрген.

— Допросил, — развёл руками Брунен.