Синие звезды
Шрифт:
— Вай!
– закричал, подскочивший к нему матрос. — Ты что творить, идиот?
Джейк поднялся на ноги и, извиняясь, что-то сконфуженно забормотал под смешки наблюдающих за ним детей.
— Ты есть не получать часть драхм, — посмотрев ему в лицо, сказал матрос и, держась за голову, воскликнул, глядя на разбитые фрукты: — Какой убытка! Какой убытка!
«Как штраф? Что я скажу дома?» — с грустью подумал Джейк.
Он встал и вновь двинулся к стоящему у самого берега серебристому кораблю ройзсцев, стараясь не обращать на обидчиков внимания, чтобы на душе не было так паршиво.
Кто-то
Бесконечный день подходил к концу, и Джейк уже было вздохнул с облегчением, когда почувствовал, как ему за шкирку кто-то подкинул несколько водяных клопов, мерзко щекочущих голую спину. Мальчик закричал, выворачивая наизнанку заношенный, растянувшийся от времени плащ, доставшийся ему от отца, под новый взрыв хохота находящихся здесь детей.
— Почему вы так со мной? — не выдержав, в который раз закричал он. Что я вам сделал? Что? — продолжил кричать Джейк с покрасневшими щеками, вызывая новые смешки над собой. — Над чем ты смеешься? Над чем? — подпрыгнув к стоящему ближе всех к нему мальчику, он затряс того за плечи.
Несколько ребят плюхнули Джейка в грязную воду и, плеснув мутной жижей в лицо, заставили отплевывать попавшую в рот вонючую жидкость.
— Как же он похож на вонючую мерзкую крысу, которая по ночам прибегают копошиться в отходах! — прокричал кто-то из ребят.
— Заткнись! — заорал раскрасневшийся Джейк.- Ты за это ответишь, урод!
Но его снова свалили с ног. Сидя в грязной воде, мальчик чуть не плача смотрел на своих обидчиков. Один на один он справился бы с любым, и тому стало бы не до смеха. Но толпа победит любого, что бы он собой не представлял.
— Ты чего на ногах не держишься? — с ехидной усмешкой спросил у него кто-то из ребят. — Так же, как и твоего отца, ноги не держат?
— Да отстаньте вы от него! — злясь, закричал Джейк. — Отстаньте!
— Почему? — недоумевая, спросил кто-то из детей. — Помню, как он ходил здесь пьяный, цокая тростью по пристани, и падал на колени перед ройзсцами, умоляя подать ему на пропитание, такому же моряку, как они.
Джейк сжал кулаки, каждый день он проклинал своего покойного отца. «Зачем нужно было меня так позорить?» — не понимал он.
Как-то давно мальчик попытался с ним поговорить, но, получив пару крепких затрещин, был вынужден со всем смириться. Отец был жалким ничтожеством перед незнакомыми людьми и грозным моряком у себя дома, вымещая кулаками накопленную за жизнь обиду. Когда-то потеряв на корабле ногу и навсегда лишившись мечты всей жизни, он превратился в обычного пьяницу, став рабом дурманящего зелья. И теперь за грехи отца был вынужден расплачиваться Джейк.
— Но я-то здесь при чем? — злясь, закричал мальчик, вспоминая те дни, когда он был готов сгореть со стыда и просил Акилина, чтобы отец провалился на месте, только бы не видеть этого позора.
— При том и при этом, — передразнили его. — Ты такое же отродье, как и твои родители! — прокричал кто-то из детей.
— Не смей их трогать! — кипя от ярости, заорал Джейк, схватив стоящий рядом с ним тяжеленный ящик, и швырнул его вперед. Из разбитого о камни ящика во все стороны брызнул оранжевый сок.
— С меня есть хватит! — услышал он крик подбежавшего
матроса.– Каждый день от тебя один беспорядка. Больше не сметь здесь появляться! Ты не получать свой драхм, совсем убираться отсюда!
Джейк сплюнул и двинулся прочь с набережной, видя, как радуются его обидчики.
Настроение было на редкость мрачным, потеряв работу, и даже не получив драхмы за уже отработанные дни, он не знал, как сможет взглянуть матери в глаза. Его заработок был последним, что продлевало жизнь брата.
«Потерпи, это необходимо» — говорила мать, и он, видя, как стонет и задыхается его младший брат Артур, забывал обо всем, соглашаясь терпеть любые унижения, лишь бы облегчить его страдания от этой проклятой Синей чахотки, не прекращающей мучить того с самого рождения.
Мелодичный звон городских часов напомнил мальчику о предстоящем походе в школу Акилина, которую три раза в неделю были обязаны посещать дети простолюдинов. Толпа ребят уже собралась рядом с входом в храм, ожидая начала урока.
— Помоещник, — донеслись до его ушей чьи-то слова.
«Думайте что хотите» — вздохнул Джейк, чувствуя, как от его плаща несет запахом тухлой воды. Мальчик, как обычно, остался стоять в одиночестве.
На пороге класса появились двое: учитель, полный старик с реденькой бородкой, и худой, словно палка, жрец. Учитель заискивающе улыбался перед нависающим над ним жрецом.
— Да, ваша милость, все сделаем. Вы знаете, как я детей люблю, — проворковал учитель. — Так же, как и они меня, уверен, все пройдет хорошо.
— Смотри, Желяст, если его святейшество попечитель останется недоволен, Акилин получит к себе еще одного никчемного раба, -недовольно буркнул жрец.
— Он останется всем доволен, даже не сомневайтесь.
Жрец промолчал и, окинув хмурым взглядом рассаживающихся за лавки детей, вышел из класса.
Джейк уселся в самом конце комнаты на одну из деревянных лавочек, на которую больше никто не захотел садиться. «Мне же удобнее будет», — подумал он, облокачиваясь к стенке.
Лицо учителя мгновенно преобразилось, игравшая на нем улыбка бесследно исчезла, словно ее никогда и не было. И он, стукнув кулаком по столу, заорал:
— А теперь затихли, бездельники, здесь имею право говорить только я! Чтобы до конца занятия ни один из вас, грешных рабов, не смел открывать своего поганого рта.
В классе мгновенно воцарилась абсолютная тишина, лишь прерываемая легким потрескиванием горящих по стенам свечей, да редкими осторожными вдохами, застывших по струнке смирно детей, боящихся сделать любое неверное движение, словно они находились в клетке с диким зверем, готовым кинуться на них в любой момент.
Учитель удовлетворенно взглянул на замерший класс и, плюхнувшись на стул, раскрыл лежащую на столе толстую книгу.
— Начнем наш урок нравственности, — прокряхтел он, с шелестом перелистывая страницы, ища нужную главу. — Сегодня мы поговорим о качествах людей, которые больше всего неугодны Акилину. Сможете назвать их?
— Злость! — крикнул кто-то из детей.- Трусость, зависть, гордыня! — послышались со всех сторон возгласы.
Учитель отрицательно покачал головой и, пренебрежительно взглянув на класс, усмехнулся: