Системный администратор

Он утверждал, что Зинка не ведётся на провокации, но вода камень точит. Надо или нет вытащить землю? Или это будет бунт, особенно нежелательный после новости о кандидатуре Васина на роль сисадмина?

Может, как-то расспросить Зинку осторожно — типа пофилософствовать — о том, что она ожидает после смерти? И как относится к внеурочной работе?

Вообще, может или нет Зинка хотеть стать ангелом?

Решать ничего столь глобального не имелось никакого желания. Видимо, Пашка был близок к лосевскому пониманию раскаяния.

Около нужной двери сердце начало стучать барабаном. Но Пашка всё равно дал себе слово не воздействовать на учительницу игрой. Даже если она не поймёт. Даже если выставит его без права возвращаться.

— Здравствуй ещё раз, Соколов, — сдержанно сказала Зинка, отперев дверь. И посторонилась, пропуская гостя в квартиру.

— Я… сказать хотел сразу… вот, это вам. — Пашка неловко сунул ей пакет с пирожными. — В общем, вы, наверное, думаете, что я пришибленный после того случая. Ну, после видео у меня на стене. Только я ничего такого не планировал! Мне плохо стало. А все смеялись, снимали. И мне посоветовали… я придумал… Ну, сделать вид, что я специально. Я чужой видос скачал, его до меня в инет выкинули. Но я подумал, что меня затроллят, вот и попробовал, ну, типа я сам и специально. Мне надо было вам объяснить сразу. Но столько всего навалилось.

— Ох, Соколов, я, признаюсь, очень нехорошо о тебе подумала, — проговорила Зинка, закусив губу. — Позорить себя и школу ради сомнительного внимания — такое я не люблю. Конечно, всё — личный выбор каждого. Но я рада, что ты устроил это не нарочно. В мои времена люди выказывали своё мнение иначе. Да ты проходи, разувайся. Я чайник поставила. Помянем Игоря Максимовича. Очень это всё печально. Настроение меланхоличное сегодня… Ну ты мой руки, что мы стоим на пороге…

Пашка с таким облегчением стянул кроссы, будто выслушал помилование прямо перед смертной казнью.

Завернув в ванную, он шарахнулся от отражения в зеркале так, что ёкнуло сердце, потом, на обратном пути помедлил перед единственной комнатой и бросил туда тревожный взгляд.

Постель застилало покрывало. Но… Зинкина кровать была не очень широкой, а всё-таки двуспальной, и раньше на ней имелось два холмика в изголовье, а сейчас — только один, с того края, который не придвинут к стене. Вторая подушка отсутствовала. Но кресло, на котором раньше спал Пашка, стояло собранным, на нём высилась стопка белья. Рядом пристроилась гладильная доска с утюгом.

А где ещё подушка? Какой нет? Земельной? Или второй? Как это могло получиться?

— Соколов, тебе чай или кофе? — позвала Зинка, и он оставил на время эту странность, двинув на кухню.

Там ждала очень большая неожиданность!

— Машенька, вот, теперь со мной живёт, познакомься, — объявила Зинка, возясь с чашками и заварником. — Ты устраивайся. Чай или кофе?

— Чай, — растерянно брякнул Пашка.

Та самая толстая тётка, толкавшаяся рядом с математичкой на кладбище, сидела теперь на её кухоньке за столом. Пашка вскинул брови и запоздало кивнул ей. Тётка прищурилась.

Посторонние совсем не входили в Пашкины планы. И что значит живёт?!

— Как любопытно, — произнесла неведомая Машенька, впиваясь в гостя цепким взглядом.

— Ты поступил очень находчиво, — говорила Зинка, отсыпая чаинки в съёмное ситечко заварника. — Молодёжь сейчас жестокая. За такой казус травить могли много лет. Может быть, стоит переговорить с директором? Она стала к тебе очень скверно относиться. У нас было несколько педсоветов по твоему поводу. Со здоровьем всё в порядке? Ты отравился?

— Съел что-то не то, — промямлил Пашка. — Сейчас нормас.

— Спасибо, что ты мне разъяснил.

Пашка неловко сел напротив Машеньки на табуретку. Зинка же вроде говорила, что совсем одинокая. Почему у неё поселилась какая-то тётка? Уж не мошенница ли? И не приложился ли к этому Лавриков?

Из-за присутствия женщины было как-то неуютно и тревожно. Надо будет её просканить. На всякий случай. На предмет дурных намерений.

— Некоторые плохие поступки можно исправить. Но не все пользуются своей возможностью, — глубокомысленно изрекла Машенька.

Они что, обсуждали с ней Пашкин обсёр?!

Математичка загрохотала пластиком коробки от пирожных и принялась выкладывать их на тарелку.

— Спасибо за гостинцы, Соколов. Может, даже и Машенька отведает. У неё есть к сдобе некоторая слабость, — засмеялась Зинка и от одного эклера отрезала край. — А у меня совсем ничего не имеется к чаю сейчас. Сама не своя всю неделю, с тех пор как про Игоря Максимовича стало известно. Такое горе. Такой молодой и перспективный мужчина, царство ему небесное. Работу начал так мастерски, душа радовалась смотреть! Паренька его жаль. Очень озлобленный, наверное, жизнь у него непростая.

— Всякий сам выбирает, как реагировать на испытания, — сморщила нос Машенька, не сводя с Пашки пристального цепкого взгляда. У неё был неприятный, скрипучий какой-то голос. Эта тётка нравилась Соколову-младшему всё меньше с каждой секундой.

— Надеюсь, супруга и матушка Игоря Максимовича отыщутся всё-таки, — продолжала Зинка. — И помогут пареньку справиться. Думать такое об отце — ужасный груз…

— Не отыщутся, — скривилась Машенька. — Но Вадима то не оправдывает. Он наказывает себя сам. Но это был его осознанный выбор — привлекать к себе внимание. А любой поступок несёт за собой последствия. Ты же согласен, Павел?

— Да, наверное. — Гостить у Зинки с этой бабенью совсем расхотелось.

— Наверняка, — вздохнула Зинка. — Без причины никто бы на подобное выступление не отважился. Но вот анализировать верно то, что кругом тебя происходит, мало кто умеет. Но не нам судить других.

Зина повернулась, поставила на стол две чашки с дымящимся чаем, перенесла тарелку с эклерами, а потом подхватила отрезанный уголок пирожного двумя пальцами и шагнула от кухонной тумбы.

— Ну что же ты с Машенькой не знакомишься, Соколов? — уточнила она, наклоняясь к тётке. — Нет у тебя аллергии? Иди сюда, красавица, буду выпечкой угощать. Любишь такое? Хлеб трескает только так!

И вдруг Зинка протянула руки и сунула их буквально в толстую тётку с пристальным взглядом, из которой (на самом деле поднимая с табуретки) вынула тощую бело-чёрную кошку с обрубком хвоста.

Пашка разинул рот и отшатнулся, чуть не свалившись на пол.

— С тех пор как моя Маркиза умерла, всё не могла заставить себя взять котёнка, но с Машенькой мы как-то сразу друг друга полюбили, — продолжала Зинка, поднося к мордочке кошки уголок эклера.

Пашка выпучил глаза на саркастично ухмыляющуюся тётку, которая не сводила с него глаз.