Скальпель для шейха

Поклонилась низко, с уважением. Дордже не изменился. Невысокий, с коротким седым волосом в малиновом кашае, перекинутом через плечо. Под ним теплый халат, в руках чётки. Кроткая улыбка при виде дочери.

На столе маленький чайник. Рядом белёная дровяная печь, окошко, вышитые на атласе узоры с мантрами, календари с праздниками и хуралами. В углу стоит домашний алтарь с репродукциями святых лам, учивших отца.

– Мэндэ, басанган (Здравствуй, дочь).

Я молча села на скамью напротив, наблюдая, как отец спокойными движениями разливает чай по пиалам. Молча пили его, наслаждаясь сквозящей между ними гармонией. Затем он, убрав посуду в сторону, положил руки ладонями вверх на колени. Я тоже.

Лама начал читать длинную мантру. Звук вибрировал в его груди, будто в аэродинамической трубе, басовым речитативом бил гудящим дрожанием по ней, пропускал звуки по солнечному сплетению, по энергетическим каналам чакр, пока не обрушился через маленький колокольчик, очистив всё пространство вокруг.

На душе успокоилось. Мир отступил и перестал существовать. Безмятежная умиротворенность окутала, и я открыла глаза, посмотрела на отца.

– Ты знаешь, что такое Сангэ?

– Освобождающее вдохновение, – выбрала буквальный перевод с тибетского.

Отец едва заметно кивнул. Многие утверждали, Лама Дордже Баргузинский, давно достигший просветления, обладает даром ясновидения.

– Еще община, басанган. Собрание учеников или Арья.

Я не совсем понимала, к чему он. Но, видимо, мне нужно было знать. Арья – человек, постигающий пустоту напрямую, не опирается на какие-либо косвенные признаки. Отец сам такой. Поговаривали, он продвинулся в духовных практиках, как никто из живущих ныне. А мои сложности, карма, он не будет осуждать. Всё равно и так жутко стыдно.

– Мне нужен совет.

– Ты о мужчине?

Я кивнула, заметно потеряв душевное равновесие.

– Мне предложили работу, – я говорила сумбурно, волнуясь, надеясь хотя бы на подсказку.

– Твои испытания очень опасны, басанган. А ты продавец Сангэ.

Такое слышать пусть и от приемного отца обидно. Сердце сдавилось тяжестью, кольнуло. Противна сама мысль: отец считает меня не человеком, спасающим чужие жизни, а обыкновенным торгашом.

– Разве ценно только Учение?

– Вы не делаете бесплатно.

Бесплатно не делаем. Мы вообще ничего не делаем без контроля государства. Это противозаконно и неправильно. Да и зарплату никто не отменял, жить тоже на что-то надо. И вообще не ругал он меня, а констатировал факт. И пусть я не всегда понимала смысл сказанного, как показывала жизнь, он потом доходил. Я же приехала за советом, стоит ли ехать в Москву или нет.

– Как будто это помогает изменить мир, – проворчала я, понимая, что веду себя неблагодарно, но всё равно ничего не могла с собой поделать.

Он едва заметно вздохнул, наверное, подумав, что я безнадежна. Губы великого Ламы дрогнули в легкой усмешке.

Запомни, Басалган, достаточно лишь одной молитвы, чтобы что-то узнать.

— Ну да, ну да, хорошо сидеть в стенах дацана и говорить об этом. Я покорно склонилась в поклоне, получила его благословение, поклонилась Янжиме, а затем собралась обратно. Вот и ответ. Можно съездить, но не стоит браться за предложение и переезд.

Отец вышел проводить меня до ворот дацана, неторопливо шагая по мощёной плитке, не обращая внимания на вьющихся под ногами собак, коих при любом дацане водится множество.

— Я вернусь? — обернулась я, решив на всякий случай уточнить.

— Вернёшься, — он ласково погладил меня по плечу. — Без мужа.

Уже у машины отец сунул руку в свой кош (в таких обычно носят санг для благовоний) и достал оттуда крошечный мешочек.

— Подарок.

Глядя на него, я с удивлением взяла подарок. От отца принимают с благодарностью. Он редко что дарил мне в детстве, да и вообще.

— Что это? — спросила я, разглядывая выцветшую печать на потёртой ткани.

— Ключ к успеху, — произнёс он, впервые на моей памяти неожиданно улыбнувшись.

— Спасибо.

Пару секунд я обдумывала услышанное, затем тряхнула головой и села в машину. Андрей завёл мотор.

Мы двинулись в обратный путь, зная, что отец ещё некоторое время будет стоять у ворот и читать защитную мантру. А Ярикта будет ждать. Она раскрыла материнские объятия густым зимним лесом, подмигивала проносящимися блестящими на солнце речушками и провожала своих детей в дальний и опасный путь.

— Ну и что он сказал?

— Сказал съездить. Но если ты поедешь со мной, — я посмотрела на него серьёзным взглядом, видя, как Андрей сгорает от нетерпения, — то уже не вернёшься сюда. Никогда.

35

Через несколько недель, отдохнув с дороги, я вошла в московскую операционную и поздоровалась с присутствующими там тремя мужчинами и одной женщиной. Донор, молодая дама, пожертвовала часть печени.

Пересадка.

Трудились мы не покладая рук восемь часов, и новая печень заработала в реципиенте. Пусть и не сразу.

В раздевалке телефон показал пятнадцать пропущенных от Андрея.

Следующие сутки я отсыпалась. Оставалось дело за малым: явиться в клинику и убедиться, что с пациентом все хорошо, написать финальный отчет о проделанной работе, получить расчет и вернуться в Улан-Удэ.

Компания не скупилась на расходы. В свободное время я гуляла по главной площади страны, заглядывая по дороге в бутики и магазины в поисках подарков для мужа, отца, Курумканского, Катерины и еще парочки знакомых. С Катей они дружили давно, деля общую слабость к красивому белью.

Я заглядывала во все бельевые, включая ГУМ. В одном из них мне приглянулся кружевной черный комплект боди с высоким вырезом бедра. Я взяла его в примерку, зная, что наши с Катей размеры совпадают. Собираясь покинуть примерочную, я отодвинула шторку и увидела в центре магазина мужчину.

Не узнав его толком, я застыла.

Марс Брицкриг стоял ко мне боком, изучая комплекты из бюстгальтеров и трусиков.

Тело прошиб озноб, сердце забилось как сумасшедшее, заходясь смятением. Сделав шаг назад, я оставила маленькую щель для наблюдения, борясь с внутренним страхом. Пытаюсь определить, что я ощущаю? Хочу встретиться или нет? Хотелось все бросить и бежать до самого Байкала, не обращая внимания на вспотевшие ладони, ослабевшие ноги и шум в ушах.

В магазине играла успокаивающая музыка, пахло нежными ароматами, и прибавлялось покупательниц. А я тряслась за висящей тряпкой, парализованная встречей.