Сказ о Владе-Вороне

Олег никак не мог понять, почему игольчатые зубы монстра не спешат вгрызаться в тело. Тьма словно упивалась именно его страхом и преследовала цель не растерзать, а довести до сердечного приступа. Боль доставляли только щупальца и слизь, судя по всему, содержащая какую-то кислоту и яд, уж слишком сильно начала кружиться голова, а сознание постепенно начало уплывать. Олег прикрыл глаза и, уже соскальзывая в спасительную и такую уютную темноту, услышал хлопанье крыльев.

Беспамятство манило к себе, обещало укрыть и от страданий, и от страхов, сулило безграничный покой, однако присутствие рядом не просто кого-то постороннего, а именно той птицы, которая скрашивала его существование последние дни, заставило Олега вновь открыть глаза и попытаться сопротивляться хоть немного. Он не размышлял над тем, как мог оказаться здесь его Птиц, — почему бы и нет, раз уж возникли существа, вовсе в природе не существующие, — гораздо больше занимал вопрос, как теперь ему помочь.

Ворон рвал существо лапами и клевал. О тишине больше не могло быть и речи. Карканье, подхваченное гулким подвальным эхом, делалось поистине громогласным.

В распахнутую дверь сунулось еще одно чудище, и Олег понял, что ворону в одиночку против двух противников точно не выстоять.

— Карр, — ободряюще разнеслось по подвалу.

Тогда же Олег пристальнее вгляделся в своего мучителя, и тот неожиданно начал терять форму. Еще мгновение назад пожирающий его взглядом мутный зрачок стал полупрозрачным, а затем и вовсе превратился в сгусток тьмы. Олег продолжил смотреть, и одно из щупалец исчезло, оставив в покое его левую руку.

— Прочь! — голос повиновался и зазвенел, разогнав душную хмарь безмолвия.

Страх уполз сам собой, а Олег очень быстро обрел свободу.

— Кыш, проклятые! — выкрикнул он, поднявшись, и добавил слово, которое тотчас забыл.

Чудища потянулись в его сторону и… развеялись. Стали обычными тенями и шмыгнули по углам, впитавшись в стены. Ворон каркнул в последний раз и вылетел за дверь.

Так быстро Олег давно уже не бегал: пешком и без лифта, потому что находиться в замкнутом пространстве сейчас оказалось бы невыносимо. Он не помнил, как открыл дверь, ворвался в прихожую, не скидывая ботинок, влетел в комнату и замер.

На полу ничком лежал человек. Из одежды на нем имелись одни лишь шорты, позаимствованные у того же Олега. Мощным телосложением он не отличался, но и худоба его не уродовала. Густая копна черных волос застилала плечи и скрывала лицо.

Олег рассматривал незнакомца, а вот длинную и узкую полоску алого заметил не сразу. Кровь казалась неестественно яркой и странно неуместной, в отличие от лежащего без сознания человека. К нему Олег приблизился на негнущихся ногах, присел на корточки и осторожно коснулся плеча. Реакции не последовало. Даже стона. Кожа показалась прохладной, и только спина медленно вздымалась, обозначая дыхание.

Перевернуть его было мгновенным делом. Тело, казалось, вообще ничего не весило.

«Вероятно, потому, что у птиц кости полые», — подумал Олег и абсолютно не удивился этой мысли; перенес незнакомца на диван и пошел искать аптечку. Вернулся он нескоро, но тот еще не пришел в себя.

Кровь пузырилась, когда Олег прикасался к ней ваткой, смоченной в перекиси водорода. Рана, довольно глубокая, была узкой и длинной, как царапина, и шла вдоль всего плеча, заканчиваясь у локтя. Казалось, ее нанес когтем какой-то хищник — может, так и было. Олег не хотел думать об этом. Он и в лицо незнакомца вгляделся не сразу — все боялся, сам не зная чего.

Старомодные черты — пожалуй, лучшее определение. Причем, такие даже в фотоальбомах не встретишь. На портретах в Третьековке если только, и то не факт. Эталоном красоты парень, конечно, не выглядел, но отказать ему в привлекательности не получилось бы при всем желании. Узкое худое лицо с непривычно большими глазами казалось бледнее наволочки. На нем чернильными росчерками выделялись брови — черные и прямые у переносицы, загибающиеся полукружьями к вискам. Ресницы — тоже черные, длинные и загнутые на кончиках, как ни у одной модели, какой бы профессиональной тушью они ни пользовались, — отбрасывали на щеки темные тени. Или это были синяки под глазами? Носу более всего подошло бы прозвание клювом. Губы же казались вполне обычными: не пухлыми и не тонкими, с красиво очерченной верхней и слегка бесформенной нижней. Ну и подбородок — разумеется, не квадратный, как у какого-нибудь мордоворота, а треугольный и острый.

Как же Олегу хотелось, чтобы он пришел в себя! Пусть даже ничего не рассказывает: просто посмотреть в глаза интересно. Казалось, нужно лишь взглянуть в них, чтобы вспомнить и себя прежнего, и, возможно, будущего. Но, увы, в аптечке не было ничего вроде нашатыря, и оставалось лишь ждать, когда гость соблаговолит очнуться сам… или не соблаговолит, но эту мысль Олег отогнал подальше.

Он как можно аккуратнее — все же последний раз делать перевязку его учили в школе на уроке с забавным названием из трех букв — наложил бинт и занялся собой. Кожа на запястьях и щиколотках покрылась волдырями и щипала. Более всего ощущения напоминали те, что оставались в детстве после близкой встречи с крапивой — неприятно, но пережить вполне можно. Так что Олег просто вымылся, а выйдя из душа, не нашел на диване никого.

Сердце пропустило несколько ударов, пока он не догадался: гость обязательно обнаружится в кухне, на своем любимом месте — подоконнике. Бред еще тот, конечно, но Олег с этим смирился. Большего абсурда, чем с ним уже произошел, вообще трудно представить. Главное, он знал точно: никакой ЛСД он не принимал. Да и вообще ко всякого рода стимуляторам Олег был совершенно равнодушен: алкоголь брал его плохо; табак не вызывал вообще никаких ощущений — с тем же результатом, что и от выкуренной сигареты, по загазованному проспекту пройтись можно; что-нибудь крепче приводило к неизменной ночи с «белым другом» и твердому обещанию «больше никогда», данному разобиженному на хозяина желудку.

Парень действительно обнаружился на подоконнике. Сидел, уперев подбородок в колено, которое подтянул к груди, и являл собой олицетворение печали. Одет он по-прежнему был только в шорты. Повязка снова окрасилась кровью, но внимания на это он не обращал.

— Ну здравствуй, Птиц, — может, когда обнаружил «гостя» в комнате, Олег еще и сомневался, но точно не теперь.

Тот, кто был человеком и при этом остался птицей, склонил голову к плечу, а Олег подошел вплотную, всматриваясь в темные и совершенно непонятные глаза. Сложно сходу определить, какого они цвета. Поначалу, наткнувшись на вполне обычный грязно-серый взгляд, он даже слегка разочаровался, но тот сразу же расцветили карие пятна, словно некто невидимый капнул на радужку коричневой акварелью. Цвета смешались, и получился зеленовато-болотный. А еще через мгновение тот стал полночно-синим, в котором вновь принялись вспыхивать серые звездочки. И так по кругу.

— Не смотри, — предупредил Ворон. Голос звучал хрипло и сильно напоминал карканье. — Я могу и не хотеть, но заворожу ведь все равно.

Олег был готов махнуть рукой на это предупреждение, но все же отвел взгляд.

— И как мне звать тебя теперь? — поинтересовался он. — Птиц больше не подходит.

Ворон пожал здоровым плечом.

— Корвин? — вспомнив какое-то иностранное прозвание этой птицы, а может и имя книжного героя, спросил Олег.

— А ты вспомни.

— Как мне вспомнить то, чего не знаю?

Ворон пожал плечами и на этот раз слегка поморщился.

— Болит? — спросил Олег, скорее чтобы не молчать, чем стремясь узнать ответ на вполне очевидный вопрос.

— Это неважно. Гораздо хуже, что летать я теперь не смогу долго.

— Ты поэтому в человека перекинулся? — посмотреть со стороны — диалог двух сумасшедших или каких-нибудь ролевиков, но Олегу до этих «со стороны» никогда дела не было. Гораздо больше его сейчас волновал ответ.