Сквозь тьму

Она пожаловалась на это Эалстану, когда он пришел вечером домой. Он рассмеялся, что разозлило ее. Затем он поднял успокаивающую руку. “Я сожалею”, - сказал он ей, хотя в его голосе не было особого сожаления. “Это напоминает мне кое-что, что иногда говорил мой отец: ‘Любой ребенок может это сделать - при условии, что у него есть двадцать лет практики“.

Ванаи справилась с этим, затем невольно улыбнулась. “Это действительно похоже на твоего отца, или на то, что ты говорил о нем”, - ответила она. Затем ее улыбка исчезла. “Я бы хотел, чтобы мы снова услышали о нем”.

“Я тоже”, - сказал Эалстан, его собственное лицо напряглось от беспокойства. “С уходом Леофсига он, должно быть, сходит с ума. Вся моя семья, должно быть, сходит с ума, если уж на то пошло”.

Она потянулась через маленький обеденный столик, чтобы положить свою руку на его. “Я бы хотел, чтобы ты смог что-нибудь сделать со своим кузеном”.

“Я тоже”, - прорычал он. “Но его полк, или как там они его называют, покинул лагерь за пределами Эофорвика как раз перед тем, как я получил новости. И даже если бы это было не так...” Он поморщился. “Что я мог сделать? Сидрок для альгарвейцев ценнее, чем я когда-либо буду, поэтому они наверняка поддержат его, проклиная их. Силы Внизу съедят их и навсегда оставят во тьме.”

“Да”, - горячо прошептала Ванаи. Но альгарвейцы должны были быть невосприимчивы к проклятиям. Так много было нацелено в их сторону с тех пор, как началась дерлавайская война, но, казалось, ни один не укусил.

“Я думаю, что, возможно, именно это и означает взросление”, - сказал Эалстан, - “осознание того, что есть вещи, с которыми ты ничего не можешь поделать, и никто другой тоже”.

С одной стороны, Ванаи была на год старше его. С другой - она была намного старше этого. Второй способ проявлялся не всегда, но это был один из таких случаев. “Каунианцы в Фортвеге впитали это с молоком своих матерей”, - сказала она. “Они впитывали это с тех пор, как пала Каунианская империя”.

“Может быть и так”, - сказал Эалстан. “Но это не заложено в тебе, так же как и в нас. Ты тоже учишься этому по очереди”.

Ванаи вспомнила майора Спинелло. “Да, это так”, - тихо сказала она, надеясь, что рыжеволосый, который получил удовольствие от общения с ней, чтобы не дать ее дедушке измотать себя до смерти, встретил ужасный конец в Ункерланте.Затем она выпалила то, что больше не могла сдерживать: “Что мы будем делать, если Олгарве выиграет войну?”

Эалстан встал, сходил в буфетную и вернулся с кувшином вина. После обливания он ответил: “Я слышал, - говорит Этельхельм, - что остров Зувайза высаживает каунианцев на своих берегах”.

“Зувайза?” Голос Ванаи был испуганным писком. “Они...” Она взяла себя в руки. Она собиралась сказать, что зувейзины были ничем иным, как совершенно черными варварами. Ее дедушка, несомненно, сказал бы именно это. Она попыталась сделать что-то еще: “Они в союзе с Мезенцио, так как долго это может продолжаться?”

“Я не знаю”, - сказал Эалстан. “Хотя Этельхельм говорит, что альгарвейцы сходят по этому поводу с ума”.

“Откуда он знает?” Спросила Ванаи. “Рыжеволосые шепчутся ему на ухо? Почему ты веришь ему, когда он говорит тебе подобные вещи?”

“Потому что он не так уж часто ошибается”, - сказал Эалстан. “То, чего не слышит он, делают люди в его группе”.

“Может быть”, - сказала Ванаи, все еще сомневаясь. “Но где они их слышат?Альгарвейцам не нравится музыка Этлиельхельма”.

“Нет, но Бригада Плегмунда знает, помнишь?” Ответил Эалстан. “Он играл за них, помни, как бы сильно я это ни ненавидел. Я все еще ненавижу это, но это правда ”.

“Может быть”, - сказала Ванаи, на этот раз совсем другим тоном. Она потянулась к кувшину с вином и налила себе полную кружку. “Я не знаю, почему я просто не остаюсь пьяным все время. Тогда мне было бы все равно”.

“Тяжелая работа все время оставаться пьяным”, - сказал Эалстан. “И это тоже вредит, когда ты начинаешь протрезвляться”.

“Я знаю”. Что Ванаи также знала, но не сказала, так это то, насколько больно оставаться трезвой. Эалстан не понял бы - или не понял бы до того, как Оф Зиг был убит. Теперь он мог бы.

Ванаи вымыла посуду после ужина, затем вернулась к своим книгам. Она читала рассказ о приключениях и исследованиях в джунглях Экваториальной Азии. Раньше, когда она жила в Ойнгестуне, она бы за такую плату подняла свой нос. Но когда ее мир был ограничен тесной квартиркой и тем, что она могла видеть из окна - при условии, что она не подходила слишком близко к стеклу, - история исследований, происходящих на тропическом континенте, заставляла ее чувствовать, что она путешествует, даже когда на самом деле это было невозможно. Леопарды и великолепные, сверкающие бабочки и свисающие лианы, покрытые муравьями, казались ей достаточно реальными, чтобы подойти и потрогать их. И когда она прочитала об огромном грибе, тогда местные жители варились в желудке буйвола . . .

Когда она прочитала об этом грибке, она начала плакать. Она думала, что она молчит по этому поводу, но Эалстан поднял глаза от новостного листа, который он читал, и спросил: “В чем дело, милая?”

Она повернула к нему пораженное лицо. “Когда наступит осень, я не смогу отправиться на охоту за грибами!”

Он подошел и обнял ее. “Я даже не знаю, смогу ли я, за исключением, может быть, парка или чего-то еще. Это большой город, вокруг которого не так уж много открытой местности. Но я привезу самые лучшие, которые смогу купить, я обещаю тебе это ”.

“Это уже не будет прежним”. Ванаи говорила с печальной уверенностью. Она достала из кармана носовой платок и высморкалась. Слезы все еще текли по ее щекам. “Я ходила за грибами каждую осень с тех пор... с тех пор, как мои мать и отец были еще живы”. Она очень долго не могла придумать более убедительного способа сказать.

“Прости”, - сказал Эалстан. “Если бы ты был заперт в каунианском квартале здесь или вернулся в Громхеорт, как ты думаешь, смог бы ты тогда отправиться на охоту за грибами?”

С одной стороны, это был совершенно разумный вопрос. С другой, это приводило в бешенство. Ванаи уткнулась носом в свою книгу и оставила ее там. “Когда Эалстан сказал ей что-то еще несколько минут спустя, она проигнорировала его. Она взяла за правило игнорировать его и продолжала делать это, пока они не легли спать той ночью.

Когда он наклонился, чтобы поцеловать ее на ночь, она позволила ему, но не поцеловала его в ответ. Он сказал: “Я ничего не могу с этим поделать, ты знаешь. Я хотел бы, но не могу ”.

Ванаи тоже начала игнорировать это. Она обнаружила, что не может. Обнаружив, что не может, она пожалела, что не может, потому что слезы защипали ей глаза. “Я тоже ничего не могу с этим поделать”, - сказала она, слегка задыхаясь от слов. “Я ничего не могу поделать с тем, что альгарвейцы сделали с нами, и я бы очень хотела, чтобы я могла. Это просто делает все...это...это намного труднее принять ”.

“Я знаю”, - сказал он. “Я бы тоже хотел что-нибудь сделать с этими головами, но я просто не могу, будь это проклято”. Он ударил кулаком по матроске, достаточно сильно, чтобы Ванаи немного подпрыгнула.