Следователи

Из допроса потерпевшей

— Врач не разрешил вам долго говорить...

— Я знаю. Но мне лучше, когда я выговорюсь. Геннадий был очень послушный мальчик. Тихий. Не капризничал. Не требовал особого внимания, как некоторые дети. Рано осознал свое положение. Только в последнее время постепенно стал отходить. Мой второй муж, Паламарчук, его никогда не наказывал, не унижал. Правда, был требователен в вопросах воспитания. Хотел, чтобы Геннадий рос правдивым, честным, опрятным, физически развитым. Готовил к службе в армии. Благодаря ему мальчик научился плавать, занимался гантелями и на турнике. Несмотря на то что у нас есть ванная, водил в баню, в парилку. Разговаривал с ним всегда как со взрослым, не сюсюкал. Говорил, что привык к этому, когда был на срочной службе.

— Как было четырнадцатого?

— Утром Геннадий, как всегда, пошел в школу. Я уходила к двенадцати. Приготовила обед. Оставила на плите первое, чтобы он подогрел. На столе в кухне поставила сковородку — курицу с картошкой. Компот. Написала Геннадию записку, чтобы сразу, как придет из школы, переоделся и сбегал в магазин за тетрадями. Оставила пятьдесят копеек, серебром и медью.

— Вы звонили ему с работы?

— Обычно я звоню в восемнадцать, перед тем как закрывают диспетчерскую, где у нас телефон. Сын старается в это время быть дома, чтобы меня не расстроить... В этот раз к телефону никто не подошел. У меня сразу упало сердце. Еле тянула до конца смены. И вдруг: «Ольга Ивановна! Иди! У тебя дома несчастье...»

— Как вы думаете, кому Геннадий мог открыть дверь?

— Муж много раз предостерегал его. Рассказывал разные истории. Поэтому я думаю, что чужого Геннадий в квартиру не впустил бы.

— Известно, что у вас хранились в квартире ценности. Золотые вещи, деньги.

— Это все принадлежит матери. Она боялась держать у себя.

— Кто был дома, когда она перенесла это к вам?

— Никого. Только я и муж. Геннадий ничего не знал. И тем более не знал, где все хранилось.

— Давно ценности у вас?

— С месяц.

— Вспомните: кто был у вас в доме после этого?

— Только близкие.

— Только?!

— Постойте. Вы правы: один человек! Он пришел с братом мужа, с Бориславом. Недели три назад...

— Пожалуйста, подробнее.

— У меня совершенно вылетело из головы... Высокий, крепкий. Лет тридцати. Разговаривал с Геннадием об авиамоделях.

— Днем? Вечером?

— Поздно вечером. Был он немного выпивши. Геннадий еще не спал. Заинтересовался... Он увлекался техникой. Долго сидел со взрослыми за столом. Борислав рассказывал мужу о своих делах, они редко видятся. А Геннадий расспрашивал о моделях. Знаете, о чем я сейчас подумала? Меня даже затрясло... Сын мог ему открыть! Уж очень сразу они подружились!

— Гости долго оставались у вас?

— Мы с Геннадием ушли спать. Они всё сидели. Утром муж сказал, что они проболтали всю ночь.

— Выпивали?

— Очень мало. Муж достал бутылку из бара. Не знаю, допили ли они ее втроем. В основном пили кофе.

— Этот человек заходил к вам после того?

— Нет. Брат мужа заходил один раз. С сыном. Нас не было дома. Он оставил Геннадию ножи для мясорубки. Брал наточить... Постойте! Я вспомнила! Тот человек работает с Бориславом... Мастером! Зовут его Юргис! Вы уже уходите, следователь?

— Я скоро вернусь. Очень скоро.

Шивене прошла в ординаторскую к телефону, набрала номер райотдела. К счастью, инспектора уголовного розыска, входившие в ее группу, оказались на месте. Трубку снял Репин.

— Есть срочная работа, — сказала Геновайте. — Самая срочная!

Но это все потом...

Пятнадцатое марта. Место происшествия. Продолжение осмотра

Дверца антресоли со стороны ванной оказалась раскрытой. Домашняя аптечка скинута на пол. В коридоре валялась сброшенная с антресоли старая дамская сумка — ридикюль. Под потолком между распахнутыми створками виднелись пакеты стирального порошка, пылесос.

Шивене поднялась на стремянку, чтобы самой все лучше увидеть.

— Резиновые сапоги, рюкзак, бак для белья...

Она попросила Паламарчука подойти.

— Что хранилось на антресоли? Вспомните...

Он молча хрустнул переплетенными пальцами.

— Может, это ключ ко всему. Кроме того, мы не собираемся ни о чем широко оповещать...

— Мы боялись, что могут залезть... — Паламарчук взглянул на понятых, они сочувственно закивали. — Жена кое-что припрятала. Все было завернуто в платок...

— Какой-то платок я видел в спальне, — вставил Антоновас. — Под пуфом. Сейчас.

— Это он! — сразу сказал Паламарчук, увидев платок. — Жена заворачивала в него свои украшения: два кольца, кулон. Еще несколько вещей. Значит, их взяли!

— В доме были еще ценности? — спросила Шивене.

— Теща принесла. У них в квартире содом и гоморра. Сын разводится, делит имущество с женой. Старуха боялась, что все пропадет, принесла к нам... — Паламарчук показал на антресоль. — В пылесосе лежат.

С помощью Паламарчука Антоновас спустил круглый, похожий на мяч пылесос, обвитый гофрированным шлангом. Паламарчук снял пылеприемник. Под ним оказался тряпичный сверток, второй такой же лежал внутри шланга.

— Вот! Все цело!

— Развяжите, — предложила Шивене.

Под тряпицами оказались целлофановые пакеты, под ними еще тряпки. В обоих свертках лежали золотые вещи. Несколько колец, золотой обруч, несколько изумрудов в оправе, похожих на выпученные глаза глубоководных рыб. Кроме того, здесь находилось завещание, свидетельство о смерти стоматолога, около тысячи рублей наличными и две сберегательные книжки на полторы и две тысячи.

— Мальчик знал о ценностях? — спросила Шивене.

— Только о тех, что принадлежат нам. Про эти, в пылесосе, не знал.

— Кто, по-вашему, мог еще знать о сберегательных книжках, о золоте?

— Только мы с женой! Ничего не могу вспомнить. Как во сне, — сказал Паламарчук. — Жена вам все скажет...

— С нею разрешат говорить еще не завтра. И даже не послезавтра... — видя, что ей ничего не добиться, Шивене перевела разговор. — Где обычно лежали деньги?

— В шифоньере. Иногда в спальне. Определенного места у жены не было. Могла положить в шкаф. Но она всегда знала, где они лежат сегодня. Небольшие суммы могла оставить в баре.