Следы говорят

метровые удилища с жилковыми или волосяными лесками, – такие не обмерзают.

Опускают в прорубь и подпуск с грузом. Конец подпуска закрепляют.

Вытащить налима из лунки – дело простое, рыба не сопротивляется. Только вот при

снимании с крючков возня: глубоко заглатывает налим насадку. На крепком морозе,

брошенный на лед, он быстро замерзает.

Придешь домой, опустишь налимов в корыто или ванночку с холодной водой, чтобы

оттаяли, а станешь вынимать, – они уже плавают, копошатся.

БОЙ НА ЛЬДУ

В этом краю голубая полынная степь сливается с шумящими камышами Прикаспия. Вот

где издавна водилась разная дичь! Только не берегли её. Прежние порядки и «господская»

жадность так опустошили эти охотничьи просторы, что здесь, на своей родине, дикие

животные стали уже редкостью.

А теперь откуда что и взялось! Нет у нас хищнической охоты, с разбором стреляем, и

опять в степях расплодились антилопы-сайгаки, в камышах – благородные олени, козы,

кабаны. А сколько лебедей, гусей, дроф, стрепетов... Всего не перечесть. Это меня и

привлекало сюда...

С ружьем в руках тихо иду по следам камышевого кота. На снегу, по опушке тростников,

отпечатки круглых лап, баз меток от когтей. У других зверей когти всегда на виду. Дикая же

кошка, как и домашняя, держит их втянутыми, прячет до поры до времени, чтобы не

тупились, и выпускает наружу лишь в драках, на быстрых скачках.

Буровато-серая с легкой желтизной шерсть хищника почти незаметна в камышах. Не

выдают его и темные кисточки на острых концах ушек.

Ночной зверь, он, если голоден, непрочь и днем поохотиться. Вижу, шел с остановками,

часто залегал, наверное что-то высматривал. Дальше он продвигался ползком, – осталась

полоска. Острейший слух и зрение кота поглощены слежкой за добычей, и я бесшумно

крадусь за ним. Вот-вот покажется...

Вдруг впереди под вербой красным пламенем взметнулся над снегом копавшийся в

сугробе фазан и в тот же миг упал под тяжестью кошки и затрепыхался. Петух бьет

крыльями. В белой пыли клубятся золотистые перья.

Стреляю. Кот бросается на дерево, мелькнул по стволу и прижался на вершине. Бью ещё

раз. Зверь валится, но зацепился когтем за ветку и повис. Потом падает на лапы, прыгает

через канаву и скрывается в камышах. Беру оставленную мне дичь.

Справляюсь с компасом (в море однообразных тростниковых зарослей легко

заблудиться) и начинаю выслеживать тяжело раненного хищника. Казалось бы, он не должен

далеко уйти, а уже порядочно времени ищу его. Полежит кот, наберется сил и, оставляя ямки

в снегу, уходит всё дальше и дальше.

Шел, шел и... что за чудо! Отпечатки круглых лапок превратились в огромные следы

широких лап. Приглядываюсь – волк пробороздил снег, еле волоча ноги.

Бросаю ход кота. Перезаряжаю ружье картечью. Слежу серого... Впереди заворочалась

волчья башка, – бирюк и бежать не в силах. Кто-то постарался располосовать бок у волчины.

Так и надо этому заклятому врагу всего живого! И я ему спуску не дам...

Следом волка возвращаюсь и попадаю на озеро. Здесь волчьи следы переплетаются с

кабаньими. Со льда хоть и сдуло снег, но слегка запорошенная скользкая поверхность ничего

от меня не утаила.

Тут произошло целое побоище: два волка сражались с вепрем-секачом. В плотных

упругих зарослях хищникам было не развернуться, а кабан-одинец своим острым рылом без

труда проникал в камышовую крепь. Звери применили обычный в таких случаях маневр:

наседая на кабана, выжали его из густых тростников на льдистый простор, чтобы здесь без

помехи расправиться с ним. Волки оттеснили одинца на озеро, и он с разбегу шагов двадцать

задом проехал по льду. Кабану трудно бежать, копыта разъезжаются в стороны, зато волкам

здесь вольнее драться с вепрем. Они норовили распороть ему бок, да только вепрь – не

теленок! Грозно защищается секач, машет клыками-кинжалами, а сам, сидя, колесом

кружится. Наметился волк вцепиться ему в пах – в самое уязвимое место, ринулся вперед, а

верткий одинец успел клык подставить. Серому впору себя спасать, – изо всех сил пытается

отпрянуть, но поздно: когти, царапаясь по скользкому льду, не могут затормозить разбега.

Ноги сами несут зверя на штык. Секач легким рывком нанес удар – и покатился смертельно

раненный враг...

Второй волк уклонился от боя. Ушел и победитель.

Мне досталась волчья шкура. А когда я нашел и кота, то порадовался, что двумя

хищниками меньше стало.

ПО ВОЛЧЬИМ ТРОПАМ

Я бегу на лыжах по проселку. Легко скользить по накатанной дороге! В морозном

воздухе навстречу мне плывет аромат душистого сена. Догоняю сани, груженные

тимофеевкой. Возчик вдруг останавливается, грозно размахивая кнутом, улюлюкает и

кричит:

– Ах ты вор, разбойник! Вот я тебе, злодею!

– На кого это ты, дядя Вася, так ополчился? – окликаю знакомого колхозника.

– Да вон там, гляди, зверь! – указывает он кнутовищем.

И в самом деле: темный клубок катит по белой луговине, – заложив уши и поджав хвост,

волк удирает к березнякам. Он знает, что это вслед ему несется враждебная брань.

Отбежав на безопасное расстояние, волк оборачивается, – навострив уши, пытается

разгадать наши намерения. Пристально наблюдавший за ним Василий Петрович говорит:

– Надо думать, это старый бродяга, опытный. Разобрался, что сейчас мы за ним не

охотимся. Видишь, не спеша, трусцой уходит. Молодой, тот без оглядки бы наутек бросился.

Петровича уважают в колхозе за разумную его деловитость. Он и охотником толковым

слывет, хорошо знает нрав зверя.

Тронулись мы дальше. Василий Петрович поясняет, что его бранные слова как нельзя