Смертельно безмолвна - 2

Поджимаю губы и отворачиваюсь. Наверно, со стороны кажется, что я спятил; никто не

поймет моих мотивов, не сочтет меня умным. Но, возможно, нет ничего умного в том, чтобы

умереть ради кого-то, страдать ради кого-то. Умный человек держится в стороне от всего, что

связано с чувствами, потому что чувства делают из нас глупцов. Но чувства, это не только

любовь и не только дружба. Это еще смелость, самоотверженность, милосердие. Ни одно из

этих чувств не делает человека умнее. Но они делают человека человеком.

– Понятия не имею, что творится в голове у девушки, которой стала Ари. Но я знаю, чего бы

хотела прежняя Ари. И она бы хотела защитить вас. – Перевожу взгляд на Мэри и решительно

киваю. – У нас нет времени. Идите за сестрой, а все остальное оставьте мне.

Я еще не придумал, как я буду бороться с Ариадной. Но, как мне кажется, валяться в грязи и

давиться сухими листьями, пока она издевается и болтает о жизни - тоже неплохой способ

отвлечь ее от действительно важных вещей.

Мэри-Линетт в последний раз прожигает меня взглядом и срывается с места.

Я достаю из-за спины металлическую стрелу, нервно сжимаю в пальцах лук и делаю

несколько шагов вперед, надеясь, что ни Ари, ни Меган меня не заметят. К счастью, они в мою

сторону даже не смотрят. Ариадна неотрывно наблюдает за тетушкой, которая до сих пор сидит

на коленях перед фон Страттен и покачивается от завывающего ветра; с каждой секундой кожа

Меган становится ярче и румянее, дыхание выравнивается, судороги вдруг перестают сковывать

ее тело. Меган внезапно улыбается, обнажая окровавленные губы, на что я настороженно

хмурюсь.

– Жалкая, – сиплым голосом, протягивает фон Страттен, сморщившись от боли.

Норин приподнимает голову, а ведьма скалится еще шире.

– Твой пес был бы весьма расстроен, узнай он, что именно ты спасла меня.

– Что?

Меган смеется, давясь кровью, а я стискиваю зубы. О чем она говорит?

– Джейсон? – Не своим голосом спрашивает Норин, сгорбив плечи.

– Джейсон, – передразнивает Меган фон Страттен, откинув назад голову, – жаль, что жить

ему осталось совсем недолго.

Старшая Монфор замирает, а я слышу, как в голове у меня что-то щелкает.

Почему она так сказала? Что она имела в виду? Я понимаю, что сейчас глупо рваться вперед,

привлекать к себе внимание, ведь нужно услышать больше, узнать больше, но уже в следующее

мгновение фон Страттен выпрямляется, что обозначает лишь ее исцеление, и выбора у меня не

остается. Я ловко поднимаю лук и натягиваю тетиву, я делал это столько раз, что выпускаю

стрелу непроизвольно, на автомате. Все происходит слишком быстро.

Я никогда не промахиваюсь, я всегда бью точно в цель, словно вижу мишень гораздо ближе,

чем она находится на самом деле, и стрела несется ровно в лоб фон Страттен, и она бы пронзила

ее череп, расколола бы на две части, будто грецкий орех. Да, стрела бы убила Меган, если бы

прыткие пальцы Ариадны не перехватили ее в воздухе.

– Черт.

Ари стремительно оборачивается, встречается со мной взглядом и отрезает:

– Как же ты мне надоел.

Она взмахивает рукой, и я подлетаю в воздух, маня за собой груду желтых листьев.

Стрелы валятся вниз, кислород застревает где-то в глотке! Я округляю глаза и уже в

следующее мгновение несусь навстречу земле. Я не успеваю сгруппироваться, не успеваю

прикрыть руками лицо, я лечу вниз и со всей силы падаю на спину, услышав, как согнутая под

неестественным углом рука, трескается от удара. Мои глаза распахиваются еще шире, губы

приоткрываются, колючая судорога прокатывается по легким, заставив их сжаться и сморщиться,

как сушеный виноград! И я испускаю гортанный стон, ощутив такую дикую боль в ключице, какую давно уже не испытывал.

Вот же черт! В глазах мельтешат черные точки. Я ворочаюсь, стиснув зубы, скрипя ими, как

малоразвитый кретин, не способный вымолвить и слова, и прижимаюсь щекой к влажным

листьям, вдыхая землю, вдыхая пыль. Чьи-то ледяные пальцы внезапно хватают меня за

подбородок, дергают на себя, и я прищуриваюсь, часто дыша, увидев Ариадну.

– Не стой на моем пути, Мэттью, – отрезает она металлическим тоном и неожиданно

впивается пальцами в мое плечо. Боль по телу проносится такая адская, что я издаю вопль и

раскрываю глаза до рези, до исступления. – Ты сломаешься, поверь мне.

Ударяюсь головой о землю и выплевываю:

– Посмотрим.

– Не бросай мне вызов. – Она оказывается напротив моего лица, и ее безумные глаза, эти

знакомые, любимые глаза, прожигают дыру в моей башке, в моей груди. Она пытается принудить

меня, я знаю, и потому резко отворачиваюсь. – Не смей.

– Я не боюсь тебя.

– Тогда посмотри на меня. Взгляни мне в глаза, Мэтт. Взгляни.

– Нет. – Я стискиваю зубы и громко сглатываю. – Не взгляну.

– Ты будешь смотреть на меня, – восклицает Ари, грубо потянув мой подбородок на себя, и

приближается к моему лицу так близко, что наши носы едва не сталкиваются. – Ты будешь

смотреть на меня, когда я убью всех твоих друзей и всех твоих знакомых. Будешь смотреть на

меня, когда я сравняю Астерию с землей. Ты будешь смотреть на меня, когда я уничтожу тебя,

Мэттью Нортон. И ты будешь любить меня.

Она улыбается, а у меня внутри все переворачивается. Становится паршиво, голова с новой

силой вспыхивает от боли, но я не подаю вида. Я все-таки гляжу ей в глаза.

– Я не допущу этого, Ари. – Я через силу подаюсь вперед и замечаю растерянность в

малахитовом взгляде девушки. – Я спасу тебя.

– Попробуй. Попробуй спасти чудовище.

– Ты не чудовище.

– Правда? – Ее пальцы вновь врезаются в мою ключицу. Звучит новый хруст. Звезды перед