Снег для продажи на юге
Шрифт:
Между тем вдруг обнаружилось, что машины, скопившиеся было вблизи, разъехались и, кроме самого Игоря, возле самолёта остались только двое – он встречал их в научных отделах и знал в лицо: Пелихов и Платонов.
– Пойдём на бетонку, проголосуем, – сказал Пелихов, старший из них.
По пыльной каменистой земле они, сопротивляясь встречному морозному ветру, зашагали к проволочному ограждению.
За шлагбаумом начиналась бетонная дорога, и Аратов решил, что здесь, на обочине, они и остановятся, но его повели дальше, мимо складов, гаражей, цистерн, каких-то мастерских или ангаров, мимо строящихся зданий, и так как автомобили не обгоняли, можно было подумать,
Пейзаж походил на обычный для городских промышленных окраин, но Игорь, не забывавший, что идёт не по столичным задворкам, а по ракетному полигону с присущими тому романтическими тайнами, был весь внимание. Разговор о постороннем, заведённый коллегами, казался ему кощунственным.
– Начинаешь вспоминать: то не сделал, этого не сказал… – проговорил Пелихов.
– Что за беда? – отозвался с сухим смешком Платонов. – Вернёшься и доскажешь, всего-то месяца через полтора. А я, знаешь, сумел расставить все точки: как ни торопили с вылетом, а успел-таки провернуть устный журнал.
«Так я и не увидел, что это за чудо природы», – подумал Аратов о журнале, афиши которого попадались ему ещё в прошлом году, не возбуждая, однако, интереса; то, что называлось журналом, в действительности не печаталось на бумаге, а происходило на эстраде, отличаясь от обыкновенного концерта лишь строгим разбиением на рубрики: новости науки, поэзия, музыкальная страница… Игорь вообще чурался любительских затей, к каким относил и эту – видимо, несправедливо, оттого что, судя по словам его нынешних попутчиков, там и о политике рассуждали специалисты, и стихи читали сами поэты, и для бесед приглашались настоящие знаменитости; например, в последнем выпуске, о котором зашла речь, участвовал старый мхатовец Яншин. Ко всему этому Игорь, предпочитавший книги читать своими глазами, а на актёров смотреть – в спектаклях, оставался равнодушным; он и сейчас не стал, используя случай, выведывать у Платонова подробности.
– Публика так и думала, – сказал Пелихов, – что придётся ждать до Нового года. Володя Смирнов, бедняга, боялся, что ты улетишь, всё бросив, и везти воз придётся ему.
– Ему – не увезти, да он и не взялся бы. Поди-ка, пригласи того же Яншина, если ты не знаком с ним лично. Нет, всё хорошо, что хорошо кончается, но мне урок: не откладывай до последнего.
– Что ты так убиваешься? В этот раз обошлось – и прекрасно, и вряд ли дело стоит подобных волнений. Честно говоря, я давно сомневаюсь, есть ли в нём вообще смысл: знаешь, родила царица в ночь не концерт, не лекцию, а…
– Народ-то идёт, зал всегда полон.
– У твоего народа просто нет выбора. Куда деться вечером в нашем городишке? И согласись, что без доброй половины номеров…
– Страниц, – сухо поправил Платонов.
– …без половины страниц можно было б обойтись. Один твой композитор чего стоит.
– Кто ж знал… В быту, между прочим, интереснейший человек. Сейчас набрал заказов выше головы – для театра, для кино – жить некогда. И каков же выход? Нанял двух талантливых ребят – и они делают за него всю черновую работу. Он задаст им тему, а сам идёт спать. Платит по тысяче двести… и они счастливы.
– Не густо.
– Для тебя. Столько ты получал молодым специалистом. А они-то счастливы. Да и не в том дело, сколько получают они, а в том, сколько может легко вынуть из кармана он.
– Да, я всё забываю предложить… Хорошо бы пригласить на журнал Агреста.
–
А вот это уже не моя епархия. Это как раз Смирнов может.Под такую беседу, в которой Аратов, чувствуя себя посторонним, не принимал участия и даже нарочно старался не слушать (хотя упоминания о древних космонавтах – модной теме, которой занимался Агрест, – не упустил и насторожился), под эти разговоры они прошли с километр, до пересекавшего их пустую дорогу шоссе.
– Настоимся мы здесь, – вздохнул Пелихов.
Движение было небольшим, но и те редкие машины, что шли мимо, даже не притормаживали подле них. Лишь через полчаса, густо запылив по обочине, остановился тяжёлый грузовик с закрытым кузовом, в каких обычно устраиваются мастерские-«летучки».
– Коломбина, – с облегчением сказал Пелихов. – Нам повезло.
Аратов и тут не попросил объяснения, не поинтересовался, в чём же заключалось их везение – ещё не понимал здешнего пристрастия к этим вездеходным сарайчикам.
– В аул, – крикнул Платонов шофёру, и тот, не спрашивая, в который из аулов, кивнул.
Аратов занял место у крохотного, размером с тетрадную страничку, окошка. Стекло было запылено до желтизны – находись за ним люди, машины или постройки, он увидел бы вместо них лишь неясные пятна, но настолько-то хватало прозрачности, чтобы обнаружить именно отсутствие каких бы то ни было предметов: пустынная поверхность, такая же, как и на аэродроме, простиралась на многие километры или, возможно, сотни километров, до конца земли; глядя окрест, можно было потерять всякое представление о пространстве. Вслушиваясь в жёсткое качение коломбины, он, не находя ориентиров, не мог даже оценить скорости; изо всех движений доступным наблюдению осталось одно лишь перемещение во времени, отчего езда напомнила давешний скучный перелёт.
Машина, постепенно разогнавшись, наполнилась звуками: гудели огромные, с глубоким рисунком, шины, свистел в щелях ветер, двигатель и передача тоже давали знать о своём участии в движении, а всё, что могло дребезжать, дребезжало: стёкла, замки, задвижки, плафоны, обшивка, ржавое ведро в углу. Это было уже слишком после гудения и дребезжания в самолёте, и он не мог дождаться остановки.
Когда коломбина наконец затормозила, Игорь угадал за окном белёную будку и красно-белый шлагбаум.
– Приехали? – спросил он – недоверчиво, потому что за будкой была всё та же пустота.
– Приготовь документы, – ответили ему.
Он приготовил и предъявил, и машина тронулась, и нельзя было понять, для чего же посреди голой степи устроили этот пропускной пункт, если он не отделял ничто ни от чего, и пространство за ним не отличалось от пространства – перед. Только, наверно, спустя ещё десяток минут Аратов, приоткрыв дверь, разглядел на очередном холме ряды бараков, обнесённых низенькими, по колено, заборчиками из штакетника. Бетон к этому времени незаметно сошёл на нет, и дорога теперь представляла собою всё ту же землю, что вокруг, но утрамбованную сапогами и колёсами; машину, катившуюся здесь медленно и нешумно, раскачивало плавно, как лодку.
– Ну, по нашей улице поехали, – сообщил Платонов. – Да только где он остановится? Не проскочить бы гостиницу.
Видя всё те же бараки, Аратов подумал, что посёлок что-то не похож на аул и что до гостиницы, наверно, ещё ехать и ехать; то же, что этот пейзаж назывался «Наша улица», его озадачило.
Словно услышав Платонова, шофёр затормозил, и пассажиры засуетились, вскакивая и хватая вещи.
– Прыгай, прыгай скорее, пока не тронулась. Увезёт незнамо куда.
Они едва успели вылезти.