Соблазны бытия
Шрифт:
– Не знаю, смогу ли я поехать. После этого чертова перелета я никак не могу прийти в себя.
– Дорогой, тебя никто не неволит. Останешься здесь, отдохнешь. А я поеду. Венеция говорит, там соберется много молодежи.
– И какой молодежи! – воскликнула Венеция. – Тебе нужно увидеть Дженну, дочь Барти. Потрясающая девочка. А моя племянница Нони стала международной знаменитостью… Прошу прощения, опять телефон. Сегодня он не умолкает. Я быстро.
После телефонного разговора Венеция вернулась расстроенной.
– Звонила Адель. Она… Словом, у нее возникла небольшая проблема. Вы не против, если я оставлю вас на час-полтора?
– Он обязательно захочет, – ответила Лили. – Он сказал, что хороший обед улучшит самочувствие. Точнее, пара хорошеньких девушек. Венеция, раз ты там понадобилась, поезжай к сестре. Мы ничуть не обидимся.
– Спасибо. К половине восьмого вас будет ждать машина. Тут ехать недалеко. Вы еще не забыли тот дом?
– Конечно нет, – ответил Джек. – Чудесный старый дом. Как хорошо, что теперь в нем живет Адель. Она была такой дивной малышкой.
– Она и сейчас… малышка, – сказала Венеция и поторопилась к выходу.
Адель встретила ее в слезах, молча повела к себе в спальню и закрыла дверь.
– Смотри. Я нашла это в подвале, в старом стенном сейфе. Мамины дневники.
– Дневники? Я и не знала, что мама вела дневники.
– Оказывается, вела. И они… Ой, Венеция, их так ужасно читать.
– Почему ужасно?
– Сама поймешь. У меня было очень странное чувство. Казалось, мама пишет, а я заглядываю ей через плечо. Я даже слышала ее голос. Там есть очень радостные записи, но есть такие… Садись. Это мамин дневник за тысяча девятьсот девятый год. Ты не поверишь, сколько тогда было печальных событий. Очень печальных. И – шокирующих. А вот этот…
– Вот что, Делл, – перебила ее Венеция, говоря твердым и властным тоном, – сделай нам по чашке чая. Пока ты возишься на кухне, я почитаю и хотя бы пойму, о чем ты говоришь. И не надо реветь. Наверное, не все было так уж плохо, как тебе кажется.
Адель послушно отправилась готовить чай, а когда принесла его в комнату, глаза самой Венеции были круглыми от ужаса и распухшими от слез. Она крепко обняла сестру:
– Делл, теперь я понимаю, почему ты так расстроилась. Как все это ужасно! Даже подумать страшно. А ведь мама была тогда совсем молодой. И все записывала. И как она только не боялась рисковать?
Адель высморкалась и вытерла глаза тыльной стороной ладони:
– Ты же знаешь: если мама что-то считала правильным, то действовала и ничего не боялась. Но ты права: риск был, и значительный. Ее дневники мог найти кто угодно.
– Только не там.
– Сомневаюсь, что дневники лежали там годами, – сказала Адель. – По-моему, их туда спрятали сравнительно недавно. Внутри сейфа довольно чисто. Сейф был загорожен старым кукольным домом. Помнишь его? Обложки дневников тоже без пыли. Я уверена: таких книжек было намного больше. Но где они? Где, Венеция?
– Где угодно. Возможно, мама их уничтожила… Делл, ты почитай это. Самая последняя ее запись.
– Я еще не дошла до этого места, – призналась Адель, снова смахивая слезы.
«Если мой конец стремительно приближается, что ж, пусть так оно и будет. Я бы даже предпочла, чтобы кончилось именно так. Альтернатива мне ненавистна. Днем я на всякий случай попрощалась с моим дорогим. Он, как всегда, поддерживает во мне мужество. Пока еще никто не знает, за исключением Банни. Он отнесся
ко мне с нежностью и пониманием. Сожалею, что не была поласковее с ним. И со всеми тоже. Они заслуживали большего внимания с моей стороны. Единственное, о чем я сожалею…»Близняшки сидели и, плача, читали отрывки из истории великой любви, попутно узнавая о своей матери такое, чему бы не поверили и за тысячу лет.
Глава 45
Тайны чем-то похожи на хамелеонов. Меняя хранителей (или владельцев) и места своего пребывания, они меняют собственные форму и характер. И тогда исключительная по красоте история любви превращается в сенсационный роман на стороне, акт милосердия становится преступлением, невинная любовь – инцестом, верность выглядит мошенничеством, великодушие – слабостью, а осторожность – трусостью.
И тщетно самому первому хранителю тайны говорить: «Нет, вы это превратно поняли. Все было совсем по-другому». Раскрытая тайна вырывается из-под контроля и начинает жить собственной жизнь. Она пускается в странствия, стремительно убыстряя свой бег, видоизменяется, принимая все более опасные обличья и делаясь все более неузнаваемой по сравнению с ее первоначальным обликом…
Все это Джайлз Литтон знал почти на уровне интуиции. Его усердное стремление защитить дневники Селии Литтон, его бесконечная осторожность и почти маниакальная предусмотрительность оказались не напрасными. За считаные часы эта тайна была вырвана из его надежных рук и беспечно брошена во внешний мир.
Близняшки позвонили Себастьяну. Они считали его главным хранителем тайн Селии и были почти уверены, что он знает местонахождение остальных томов или даже держит их у себя. Он вздохнул и признался лишь в одном: он знал, что их мать на протяжении всей жизни вела дневниковые записи.
– Сам я их, разумеется, никогда не читал. Она не позволяла… кроме тех, что вы нашли. Их она показала мне в тот, последний день. – Его голос дрогнул, и в трубке стало тихо. – Я предупреждал ее об опасности подобных записей. Но у нее это было что-то вроде наркотического пристрастия. Она писала в дневник по вечерам и не ложилась спать, пока не запишет события прошедшего дня.
– Наш отец тоже знал о существовании дневников?
– Да. Она говорила, что они тревожили его даже сильнее, чем меня. Хотя вряд ли он подозревал, насколько они изобилуют подробностями. Позвольте узнать, как вы их нашли?
– Делл понадобилось вино для сегодняшнего обеда. Джейми вызвался ей помочь. Они спустились в подвал. Ему захотелось рассмотреть кукольный дом… из нашего детства. Дом сдвинули с места и увидели… стенной сейф. Делл решила, что мама спрятала туда дневники.
– Не она. Это сделал я.
Себастьян был у Селии накануне ее отправки в больницу.
– Думаю, она знала, что может и не вернуться оттуда. Ее снедало беспокойство. Я бы сказал, несвойственное ей беспокойство. Селия тревожилась за ребенка Клемми. Она взяла с меня обещание проследить, чтобы Клемми поместили в Лондонскую клиническую больницу и чтобы там присутствовала ее гинеколог. Селию ужасала сама мысль о родах в какой-нибудь муниципальной больнице. Я обещал, хотя, зная характер Клементайн, понимал: настаивать бесполезно. Селию тревожило будущее Дженны. Она сказала, что не доверяет Чарли. Я пообещал ей следить за судьбой девочки.