Соблазны бытия
Шрифт:
– Ничего удивительного, – сказала Венеция. – Мама его раскусила.
– Не понимаю, почему вы все так ополчились на Чарли, – встала на его защиту Адель. – Не каждый родной отец так заботится о дочери, как он – о Дженне. И не каждая падчерица так любит своего отчима.
– Допустим. Еще вашу мать очень тревожили отношения Элспет и Кейра. Вероятность их разрыва. Селия искренне хотела им помочь и переживала, что лишь все испортила. Она передала мне послание для Кейра на случай, если она…
– Вы говорили Кейру об этом? – спросила Венеция.
– Пытался, но уже после того, как он ушел от Элспет и из «Литтонс». Я позвонил
Вид у Себастьяна был опечаленный и обескураженный.
– Нечего о нем беспокоиться, – решительно сказала Венеция. – Пусть набьет себе шишек.
– Я тоже так думаю… И конечно же, ваша мать беспокоилась о дневниках. Не обо всех томах. Об этих трех. Думаю, вам понятно почему. Как я уже сказал, она очень волновалась. Она принесла эти три тома из своего рабочего кабинета и попросила меня убрать их в подвальный сейф. Она хотела обойтись без моей помощи, но ей было не сдвинуть кукольный дом. Я предложил ей сжечь дневники, но Селия отказалась. Она была убеждена, что там их никто никогда не найдет. Адель нашла. Что ж, вы обе всегда были сообразительными девочками. У Селии был замысел сделать из своих дневников роман. Естественно, с тщательным редактированием. Но тома за девятый и девятнадцатый годы она считала особо опасными, если они попадут в чужие руки. К счастью, эти дневники в надежных руках.
– Да, – вздохнула Адель, поглаживая кожаный переплет. – Я сделаю то же самое, когда наступят мои сумеречные годы. Или сумеречные месяцы. А идея интересная. Себастьян, я рассчитываю на вашу помощь.
– Постойте. Вы говорили, что дневники хранились у мамы в рабочем кабинете? – спросила Венеция.
– Да. В небольшом черном сейфе. Там она хранила рукописи произведений и несколько старых контрактов.
– И об этом никто не знал?
– Нет. Никто. Я уверен. Я никому не рассказывал, а ваша мать и подавно.
– Постойте! – воскликнула Венеция. – Джайлз говорил, что он очистил сейф от всех бумаг. Это было в тот день, когда он нашел свидетельство о браке мамы с Банни… Боже мой! Ну наш братец и мерзавец! Редкостный мерзавец.
Явление близняшек состоялось в тот момент, когда Джайлз сосредоточенно работал над тезисами своей речи. Он не слышал, как они вошли. Обе были изрядно сердиты. Джайлз вжался в кресло. К нему вдруг вернулся давний, детский страх перед их напористостью. Тогда Джайлз постоянно боялся, что сестры наябедничают матери о каких-то его проделках. Бывало, они даже поколачивали старшего брата. Хотя по отдельности он был сильнее каждой, но близняшки брали натиском, и тогда ему доставалось от двух пар худеньких ручек, двух пар худеньких, но крепких ножек и двух ртов, усеянных острыми зубками.
– Где дневники? – спросила Венеция.
– Почему ты нам не сказал? – спросила Адель.
– Что в них?
– Кто еще знает о существовании дневников?
– Кто дал тебе право распоряжаться их судьбой?
– Ты кому-нибудь рассказывал?
– Как насчет Кита?
Вопросы сыпались на Джайлза, как удары. Повзрослевшие сестры уже не дубасили его. Но их голоса звучали все пронзительнее, а в глазах все сильнее разгоралась отчаянная злость.
– Прекратите, – устало произнес Джайлз. – Пожалуйста, замолчите.
–
Это почему мы должны молчать? – удивилась Адель.– Почему ты не желаешь отвечать на наши вопросы? – допытывалась Венеция.
– Да потому, что вы не даете мне слова сказать!
– Хорошо. Говори!
Несколько секунд Джайлз молча смотрел на сестер.
– Простите. Я виноват. Я просто не знал, что делать с этими дневниками.
– Ах, не знал! А что же нас не спросил?
– Потому что я был сам не свой. Боялся возможных последствий, когда о дневниках станет известно.
– Надо же, как трогательно! – язвительно бросила Адель.
– Впору заплакать, – в тон ей добавила Венеция.
– Джайлз, неужели ты думал, что мы, узнав про дневники, начнем болтать о них направо и налево? Или ты думал, мы позовем газетчиков и устроим сенсацию?
– Не говорите глупостей! – не выдержал Джайлз. – Я не этого боялся. Дневники изобилуют… весьма опасными подробностями.
– Это можешь нам не рассказывать. Мы и сами поняли. Хотя прочитали всего три тома.
– Три? – ошеломленно переспросил Джайлз.
– Да. Незаконченный, за этот год. Последнюю запись мама сделала за день до больницы. Еще том за тысяча девятьсот девятнадцатый. А третий… Ой, Джайлз! Там такое! Это тот год, когда у матери Барти родился ребенок.
– Какой ребенок?
– Ты что, издеваешься? – хотела было рассердиться Венеция, но поняла, что брат не шутит, и даже села. – Так ты не видел этих записей?
– Откуда я мог их видеть? Я терялся в догадках, куда могли деться недостающие три дневника.
Близняшки переглянулись.
– У меня же через час гости соберутся, – спохватилась Адель. – Мне пора домой.
– Кто-нибудь еще знает о дневниках?
– Себастьян. Он всегда знал о них. И Джейми.
– Джейми Эллиотт?
– Да.
– Боже мой! Ему-то зачем было рассказывать? Только еще не хватало…
– Заткнись! – оборвала брата Адель. – Мы с ним спускались в подвал за вином и случайно обнаружили там сейф. Джейми знает лишь, что это дневники, и только. Он не проявил никакого любопытства. – Адель пошла к двери, но через несколько шагов обернулась и с улыбкой сказала: – Сегодня вечером мне будет трудновато кое к кому относиться по-прежнему. Я уже не смогу смотреть на Фелисити Бруер, как на святую.
– Почему? – спросил Джайлз.
– Потому что у нее был роман с папой. Мама об этом узнала. Теперь понятно, почему она с такой холодностью относилась к Фелисити.
Джайлз схватился за голову:
– Боже мой! Час от часу не легче.
– Ничего подобного, – возразила Венеция. – Думаешь, он этого не заслужил?
– Ты восхитительно выглядишь, – сказал Маркус Форрест. – Просто неотразимо.
– Чуть получше, чем утром, – улыбнулась Элспет.
– Значительно лучше.
Маркус держался гораздо спокойнее. Наверное, успел привыкнуть к ее новому положению.
– Надеюсь, что да. Я на это потратила кругленькую сумму. Она перекочевала к месье Рене с Саут-Одли-стрит.
– И что же делает этот месье? Надеюсь, ничего французского.
Элспет всегда забывала о его своеобразном чувстве юмора.
– Это смотря что ты называешь французским. Месье Рене занимался моими волосами.
– Ну, такое не возбраняется. – Маркус поцеловал ее в щеку. – А почему я не ощущаю аромата «Шанель» номер пять?