Соболиная вершина

Ещё несколько лет назад, когда он только встретил Уинн, такие вечеринки длились всю ночь, и кто-то из нас непременно ночевал в гостевой комнате. Но теперь, когда у всех появились дети, мы прощались уже в восемь вечера, чтобы вернуться домой.

— Эллоиза действительно встречалась с парнем, который засунул себе в штаны огурец в супермаркете? — спросила Вера, когда мы ехали домой.

— Ага, — ответил я. Это была одна из множества историй, которые мы рассказывали сегодня вечером. Я хотел, чтобы Вера узнала их все, чтобы чувствовала себя частью нашей семьи, чтобы это наполнило её сердце.

Она всегда будет скучать по своим сёстрам. Но, возможно, со временем боль станет не такой острой.

Она мельком взглянула в зеркало заднего вида на Алли, пристёгнутую в детском кресле.

Моя дочь громко и протяжно зевнула.

— Она точно уснёт ещё до того, как мы доедем домой, — нахмурилась Вера. — А ей правда нужен душ перед сном.

После ужина дети играли в песочнице. На лице Алли остались следы грязи, а ноги были в пыли.

— Может, она продержится, — сказал я.

— Никаких шансов, — ответила Вера. И она была права. Когда мы припарковались у домика рядом с моим грузовиком, Алли спала, свесив голову вперед и приоткрыв рот, а ее тело было в вертикальном положении только благодаря ремням безопасности автокресла.

— Ненавижу её будить.

— Я занесу её, а ты начни набирать ванну, — сказал я, наклонившись к Вере, чтобы быстро поцеловать её в уголок губ, и отстегнул ремень.

Алли тут же закапризничала, когда я вытащил её из машины. Она попыталась снова заснуть у меня на плече, но я слегка встряхнул её, чтобы она не отключилась окончательно.

— Пора купаться.

— Нет, — она пнула ногой и попыталась вывернуться. Но я снял с неё ботинки на ходу и бросил их на пол, когда мы вошли в дом. Звук льющейся воды доносился из ванной.

Когда мы добрались до двери, Вера уже стояла на коленях у ванны.

Алли протянула к ней руки: — Ве-ва.

— Мама, — тихо поправил я, чтобы Вера не услышала сквозь шум воды. Пора было прощаться с «Ве-ва». — Это мама.

Алли прижалась ко мне, её тёмные бровки нахмурились.

— Мама, — повторила она.

Щелчок произошёл быстрее, чем я ожидал. Наверное, потому что моя девочка, даже в свои два года, была очень умной. Она понимала, какое нам всем счастье иметь Веру рядом.

Когда-нибудь я расскажу ей о Мэдисон. Когда она станет старше и я найду нужные слова, я объясню, что Вера не её биологическая мать. Но в каждом другом смысле, в любом, который действительно имеет значение, Вера была её мамой.

Я поцеловал Алли в лоб, поставил её на пол и начал снимать с неё одежду.

— Готова? — спросила Вера, протягивая руки, чтобы поднять Алли и посадить её в ванну. Вода всё ещё лилась, а пузырьки всё ещё поднимались.

Алли была сонной, глаза у неё едва держались открытыми. Когда Вера взяла чашку, чтобы набрать воды для её волос, Алли просто запрокинула голову и закрыла глаза.

Я облокотился на дверной косяк, достал телефон из кармана и быстро сделал снимок их двоих. Потом взял полотенце и лосьон с тумбы, чтобы всё было под рукой, когда купание закончится.

Вера помыла Алли и вытащила пробку из ванны, а я уже принёс чистый подгузник и пижаму.

— Давай я, — сказал я, когда волосы Алли были расчёсаны.

— Хорошо, — Вера поднялась на носочки, чтобы поцеловать меня в щёку, и выскользнула в гостиную, пока я нёс нашу дочь в её кроватку.

Пять минут спустя, когда Алли уже спала, я увидел Веру у приоткрытой входной двери. Она стояла, глядя в ночное небо.

— Твоего пикапа нет.

Я обнял Веру, положив подбородок ей на голову.

— Он вернёт его.

— Сегодняшняя записка, — она протянула мне сложенный пополам клочок бумаги. Это был чек на покупку стройматериалов. — Она для тебя.

Я взял записку. Моё имя было нацарапано на лицевой стороне. Когда я развернул её, в верхнем углу стояло одно слово: Хорошо.

Я усмехнулся и скомкал бумагу.

Эти записки были нашим единственным способом общения с Кормаком. Каждый день Вера оставляла записку для него под камнем, спрятанным у крыльца, вместе с ручкой. Он приходил по ночам, пользуясь покровом темноты, читал её и писал ответ.

Иногда он пропускал день или два. Но в целом, Вера могла каждый день общаться с отцом. Если ему что-то было нужно, он оставлял список.

На прошлой неделе это был список стройматериалов.

Сегодня он возьмёт мой пикап и отвезёт его на заброшенную двухполосную дорогу, которая не использовалась уже несколько лет. Оттуда он выгрузит доски и понесёт их больше двух миль до маленькой хижины, которую он строит.

Это место было достаточно уединённым, чтобы случайный турист не наткнулся на него. Участок, который он выбрал, находился у скалистого утёса, а добраться туда можно было только через ранчо.

А так как я не собирался пускать кого-либо на свою частную территорию, Кормак должен был быть в безопасности. По крайней мере, пока что.

Эта договорённость была новой. Нервы у всех были на пределе, и он категорически запретил нам с Верой навещать его больше одного раза. Тот визит был лишь для того, чтобы мы знали, где он находится. Но он дал нам строгие инструкции держаться подальше.

С тех пор он виделся с Верой всего один раз. Пару недель назад он пробрался к ней глубокой ночью, и они провели час у костра, разговаривая.

Кормак рассказал ей о Йосемити. Он отправился туда сразу после того, как Вера уехала с Вэнсом. Он хотел исчезнуть и дать ей пространство, зная, что СМИ и власти устроят охоту на девушку, которую считали погибшей, а потом нашли живой.

Он хотел быть как можно дальше от Айдахо и Монтаны, поэтому вместо того, чтобы рисковать и пересекать границу с Канадой, направился на юг. Как я и предполагал, он намеренно оставил рюкзак, надеясь, что кто-то найдёт его, решит, что он погиб, и оставит его в покое.

Может быть, этот трюк сработал бы, если бы дело вёл кто-то другой. Но бывший агент ФБР Свенсон оказался настоящей занозой.

Когда Вера рассказала Кормаку о Свенсоне, это напугало его настолько, что он настоял на минимальном контакте. Только записки.

Надеюсь, со временем мы сможем немного расслабиться. Не полностью, но хотя бы немного.

Агент Свенсон уехал из Монтаны после того, как устроил засаду на Веру в холле гостиницы. Счастье, если мы больше никогда его не увидим. Но у меня было предчувствие, что он вернётся.