Собрание сочинений в 4 томах. Том 1. Стихотворения

Кате

Дождь с утра. Разбилась чашка. Неприятности — кругом. Гибнет новая рубашка Под электроутюгом. Ты в окно глядишь на тучи, Говоришь, что всё — не впрок, Говоришь, что невезучий Нынче выдался денек. «Радуйся таким печалям, — Возражаю я тебе. — Мелочами, мелочами Платим пошлину судьбе».

1982

Из зала

В старом фильме совсем молодые По экрану артисты снуют, На пригорки взбегают крутые, Довоенные песни поют. И костры разжигают в долине, И дурачатся, прячась в тени, И не знают герой с героиней, Что на пенсии нынче они. Значит, молодость не отмерцала И навеки осталась при них... Мы подсматриваем из зала, Как целует невесту жених. Вместе с ними и мы торжествуем, У чужого пригревшись костра, — Мы ведь тоже в былом существуем, Но никем не заснята игра.

«Припомнится давний мотив...»

* * *

Припомнится давний мотив, Базарная, нищая песня, — И, душу за шкирку схватив, Уносит тебя в поднебесье. Уносит от писем и книг, От прочных земных декораций, От мнений, которым привык Уверенно повиноваться. Без груза надежд и тревог На несколько тайных мгновений Возносишься ты, как дымок Над пеплом своих достижений; Не к свету и не в темноту, Не в райскую тишь и отраду, — Возносишься в ту высоту, Где даже и счастья не надо.

Археология души

На вокзалы надежд и стремлений, На мечтаний твоих города Оседали песчинки мгновений, Наползали барханы-года. Что обрушилось, что там осталось, Что хранит сокровенная глушь? Призадумайся. Все мы под старость Археологи собственных душ. Пусть вонзается памяти заступ В глубину спрессовавшихся дней: Может, в прошлом и нечем похвастать, — Но грядущее станет видней.

Том XX

На задворках эпох и на свалках забытых событий Бродит мудрый историк — и ждет небывалых открытий. В его памяти книги большими лежат штабелями, О минувшем он пишет, то черня его, то обеляя. А история длится, отвергая каноны и схемы. Мы творим ее сами, — выходит, историки все мы. Только жаль, что свой век оценить мы при жизни не сможем: Том XX прочтут те, которые нас помоложе.

1983

С залива

Бормочет вода за кормою, Волна набегает на мель; Закат полукруглый над морем — Как вход в межпланетный тоннель. И город, в сиянье вечернем Встречающий ночи приход, В таинственно-вечном значенье Отсюда душе предстает. Как встарь — золоченые шпили И мирные окна вдали... А что, если не уходили Все те, что навеки ушли? И может быть, если вглядеться, — С залива увидеть смогу Друзей довоенного детства, Что ждут меня на берегу? Явились из тьмы сокровенной — И молча на пирсе стоят, И в должное время мгновенно Подхватят причальный канат.

Опасная осторожность

У мирного домашнего огня Со мной присядьте на закате дня — Об Осторожном выслушайте басню. Он для себя построил прочный дом; Один, один он поселился в нем — Ведь одному живется безопасней. Грабителей он ждал со всех сторон, — Поэтому стальные брусья он Вмонтировал в оконные проемы; Он врезал в дверь четырнадцать замков, Чтоб от двуногих оградить волков Свои единоличные хоромы. Казалось бы, от всех дурных гостей, От всех воров, от всех плохих вестей Он защищен средь своего уюта... В тот вечер спать он преспокойно лег, — Но выпавший из печки уголек Бедняга не приметил почему-то. Он был разбужен дымом и огнем, И понял, что покинуть нужно дом, Что на учете — каждое мгновенье... Но не сумел он выйти за порог, Поскольку дверь открыть никак не мог: Ключи он перепутал от волненья. ...Тогда решил он выпрыгнуть в окно, Он выломать хотел решетку, — но, Внося в вопрос итоговую ясность, Скажу: когда бы ожил мой герой, Он сам бы вам признался, что порой Чрезмерная опасна безопасность.

Древняя керамика

Мне флейты родниковый снится голос...

А. Кушнер

На вазе — флейтист, окруженный врагами, Стоит, бессловесную песню слагая. Пусть он безоружен и жизнь быстротечна, — Поет его флейта о радости вечной. Себя он от гибели не защищает, — Убийцам он душу свою завещает. «Сегодня меня вы убьете, убьете, — А завтра слова к моей песне найдете! Плясать — не впервые и петь — не впервые Под музыку мертвого будут живые. В меня свои стрелы нацельте, нацельте, — А я вам — на флейте, а я вам — на флейте! Убейте, сожгите и пепел развейте, — А я вам — на флейте, из пепла — на флейте!»

Одуванчик

В старом сквере у вокзала Доживает дни Одуванчик запоздалый, Выросший в тени. На него ты глянешь мельком, Чтоб забыть навек, — А состав, минуя стрелки, Ускоряет бег. Но, быть может, из-под спуда В день твоих невзгод Тот цветок случайным чудом В памяти всплывет; Расцветет перед тобою, Будто вещий сон; Что-то светлое, былое Вдруг напомнит он. И, себя тебе вручая, Он без похвальбы Перевесит все печали На весах судьбы.

Спасительное кладбище

Провижу это кладбище — оно нужнее нужного, — Там будет похоронено всемирное оружие. Под музыку негромкую, под песню безмятежную Плясать там будут дети над бомбой обезвреженной. Там в склепах твердокаменных навек уснут спокойненько Ракеты дальнобойные — желанные покойники. Провижу осененные густой зеленой чащею Стволы орудий ржавые, из-под земли торчащие; Сквозь почву надмогильную лафеты вижу ржавые, Схороненные бывшими военными державами. Там будут танки мощные в бетон по пояс вдавлены, Чтоб в бой вовек не ринулись, как в годы стародавние; Летать там будут голуби, воркуя по-домашнему, Над бронетранспортерами, над броневыми башнями. А чтоб с морей не веяло смертельными печалями, Линкоры будут к берегу там намертво причалены, И станут для желающих (я верю в диво дивное!) Авианосцев палубы — площадками спортивными. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Чтоб под ударом атомным, под огненною плазмою Людским не стала кладбищем Земля — отчизна разума, — Я верю — будет кладбище военного оружия, Спасительное кладбище, для всех на свете нужное!

Аварийное наставление

Не надо к наядам, В морскую траву, — На дно ты не падай, Держись на плаву! Ты смерти незрячей Себя не дари, — Ты из неудачи Удачу твори! В минуту смятенья У смертной межи Набраться терпенья Себе прикажи! Пусть волны все круче, Ты помни, мой друг: Упорство — наилучший Спасательный круг! Все планы нарушив Злодейки-беды, Ты выйдешь на сушу Живым из воды!