Собрание сочинений в 4 томах. Том 1. Стихотворения

2. «Люблю тебя не без причины...»

* * *

Люблю тебя не без причины, Эпоха, в которой живу: Ты с мифов срываешь личины, Не веря в седую молву. Но венская выдумка эта Вела к обличению зла, — Она мудрецам и поэтам Тревожным сигналом была. И, как бы навек отраженный Системой волшебных зеркал, Развенчанный, но не сраженный Нам Зависти облик предстал. Пусть небыль о мертвом Сальери Скорей порастает быльем — Живут еще в мире сальери, Живых мы, живых узнаем!

Притча о слепцах

Ослепший воин в рыцарской броне На минном поле повстречался мне. Он шел, лица забралом не прикрыв, Был шаг его неровный тороплив. Я закричал: «Неладно ты идешь: Оступишься — костей не соберешь! Зачем стремиться к цели напрямки, Спокойному расчету вопреки? Иди за мною — вот моя рука, Ты здесь погибнешь без проводника!» А он в ответ: «В глазах моих темно, Но верю в Солнце — выручит оно: В меня объявшей горестной ночи Я чувствую порой его лучи. Свою тропинку для себя тори — Я Солнце взял себе в поводыри!» И он ушел, меня опередив. Я ждал: вот-вот недальний грохнет взрыв, Но час прошел, и час другой прошел — Над минным полем лишь гуденье пчел. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Идя к спасительному рубежу, Я под ноги внимательно гляжу. Молчит земля, и небеса молчат, Из почвы травы дикие торчат, Чуть видные неровности меж них — Как бугорочки в книгах для слепых. Я Осторожность взял в поводыри, Но черные летят нетопыри, Крадется к сердцу холод земляной, И Солнце гаснет за моей спиной. Чтоб поле перейти до темноты, Мне не хватило мудрой слепоты.

Детские праздники

Когда пытаюсь в давнее вглядеться, Ни в чем не вижу чьей-нибудь вины. Коротенькими радостями детства Невзгоды в темноту оттеснены. Забыты огорченья и леченья, Не помню ни врагов, ни синяков, А помню я подарки, и печенье, И праздники белее облаков, И мирный скрип шершавого паркета, И самовар, журчащий, как ручей, И елку, где дрожат комочки света На пальцах стеариновых свечей.

«Любовь минувших лет, сигнал из ниоткуда...»

* * *

Любовь минувших лет, сигнал из ниоткуда, Песчинка, спящая на океанском дне, Луч радуги в зеркальной западне... Любовь ушедших дней, несбывшееся чудо, Нечасто вспоминаешься ты мне. Прерывистой морзянкою капели Порой напомнишь об ином апреле, Порою в чьей-то промелькнешь строке... Ты где-то там, на дальнем, смутном плане, Но ты еще мне снишься временами — Снежинка, пролетевшая сквозь пламя И тихо тающая на щеке.

«Много верст у меня за спиною...»

* * *

Много верст у меня за спиною, Много радостей, бед и тревог. Кое-что было понято мною, Но чего-то понять я не смог. Есть в печалях былых и отрадах На минувшие тайны ответ, — Но и сам я собой не разгадан, И ключей к мирозданию нет. Я, как брата, весь мир обнимаю, Все обиды прощаю ему, — Но и в нем я не все понимаю, И, быть может, вовек не пойму. До сих пор — как во сне или в детстве — Жизнь в единое не сведена, И в цепочке причин и последствий Не сомкнуть основного звена.

1977

Память о сорок первом

О, рассвет после ночи бессонной, И трава в оловянной росе, И шлагбаум, как нож, занесенный Над шершавою шеей шоссе!.. Мы шагаем — и головы клоним, И знобит нас, и тянет ко сну. В дачном поезде, в мирном вагоне Лейтенант нас привез на войну. Нам исход этой битвы неведом, Неприятель все рвется вперед. Мой товарищ не встретит Победу, Он за Родину завтра умрет. ...Я старею, живу в настоящем, Я неспешно к закату иду, — Так зачем же мне снится все чаще, Будто я — в сорок первом году? Будто снова я молод, как прежде, И друзья мои ходят в живых, И еще не венки, а надежды Возлагает Отчизна на них...

Последнее фото

Там, на фото размером с открытку, Госпитальный виднеется сад; Пациенты — шинели внакидку — У забора махоркой дымят. А земля еще в снежных заплатах, Но уже наступает весна, Санитарочки в белых халатах, Улыбаясь, стоят у окна. И в беседке сидит на перилах Мой товарищ с заплечным мешком, В том саду, где мгновенье застыло, Как у пропасти — перед прыжком.

«Бывало, мне страшное снится...»

* * *

Бывало, мне страшное снится, Но я пробуждаюсь в ночи — И рушатся сны-небылицы, Громоздкие, как кирпичи. И няня, склонясь над кроваткой, Спокойные шепчет слова, И, если все выразить кратко, Родная планета — жива. А после за мною глядела Суровая няня — судьба; Война меня в хаки одела, Блокада взяла на хлеба. Во сне не увидеть такого, Что я повидал наяву, И все-таки — пусть бестолково — Доныне я в мире живу. Всю книгу земных сновидений Запомнив почти наизусть, Я страшных боюсь пробуждений, Я страшного сна не боюсь.

Девушка на перроне

Утром садясь в электричку на новом просторном вокзале, на мгновение вижу старый вокзал, где паутинами копоть свисает с усталых железных конструкций; поезд, измученный дальним пространством, прибыл под темные своды; из облезлых вагонов, где пробоины в крышах залатаны ржавою жестью, все уже вышли, слившись с толпой ожидавших; паровоз серии «Н» сокрушенно вздыхает, состав отводя на запасный. Девушка с бедным букетом одна стоит на перроне, не дождавшись кого-то, угля частицы, как черная изморозь, ложатся на платье в аккуратных заплатах... Утром, садясь в электричку, перед тем как уткнуться в дорожное чтиво, вижу в окно черный перрон опустевший; там одиноко, в беспомощном ожиданье девушка смотрит в туман; перед ней, словно холм надмогильный, тянется вдаль железнодорожная насыпь.

Фронтовому фотографу

И. Фетисову

Спасибо, фотограф газетный, Тебе доверяю вполне! О днях и событьях бессмертных Напомнил ты смертному мне. Я вспомнил иные рассветы, Я заново как бы возник; Ведь суть фотографии — это На вечность помноженный миг. Былое становится близким На снимках твоих, где война Без ретуши и без подчистки Бесхитростно отражена. Я вижу землянок накаты, Наплывы блокадного льда — И тех, кто пред боем засняты Единожды и навсегда. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Фотограф армейской газеты, Поклон тебе и похвала! Стареют стихи и поэты — Твои не стареют дела. Склонясь над трудами твоими, Друзей фронтовых узнаю, — Там мертвые рядом с живыми Шагают в бессменном строю.

Римские впечатления

И. С. Кузьмичеву

Идем через жилой вечерний Рим. Почти всемирны и обыкновенны, Из вертикальных омутов витрин Глядят утопленники-манекены. Но дальше город старше и темней, Чем на парадно-лаковых буклетах; Усталые сцепления камней — Плотины, заграждающие Лету. Поклонимся неведомым рабам, Ночные впечатленья подытожим... На Колизея смолкший барабан Вселенная натянута, как кожа. Там, на арене, в толще темноты, Теперь приют четвероногих нищих; Рассвета ждут бродячие коты — Им римляне сюда приносят пищу. Дряхлеет каменная красота, Мирская слава — что песок сыпучий, А тихая людская доброта, Как кошка бесприютная, живуча.