Уйду навек, пришел на миг, — Но в чьи-то сновиденья Вступлю, как свой живой двойник, — А не загробной тенью;К кому-то — через Лету вплавь — Из вечного покоя Явлюсь в обыденную явь Страницею, строкою;Кому-то счастье предскажу Средь суеты привычной;Кого-то, может, рассержу,Не существуя лично.Он с книгой сядет у огня Полночною порою — И унаследует меня,Вступая в спор со мною.
1981
Автобиографический рапорт
Живу, сухопутный марала,За
строчки взимая рубли, — А деды мои — адмиралы — Умели водить корабли.Своих прибалтийских фамилий На службе у русских царей Ничем они не посрамили,Мотаясь по хлябям морей.Морячили с полной отдачей И были России верны, — И Шефнера мыс обозначен На картах Советской страны.А я все на суше работал,Прокладывал берегом путь,И к славе военного флота,Увы, не причастен ничуть.Но в дни обороны авральной,В годину военной страды,Я, если сказать фигурально,Не прятался в трюм от беды,Врагу не показывал спину, Блокаду изведал сполна;В шкатулке фамильной старинной Хранятся мои ордена.В бушующих бурях событий Я память берег о родне, — И пусть гимнастерку, не китель Пришлось мне носить на войне,Пусть с морем встречаюсь я редко, — Но знаю: судьбину мою Не надо оплакивать предкам В скупом лютеранском раю.
Сухой паек
Я громкой не ищу хвалы Своим негромким книжкам,И пиршественные столы Влекут меня не слишком.Иная слава мне нужна — Ее приму охотно.Отвесь мне славу, старшина, Сухим пайком пехотным!Не жирным лакомым куском, Не тортом сладковатым — Сухим пайком, сухим пайком, Надежным концентратом!Мне это нужно не сейчас,Я подожду немного.Отвесь мне славу про запас, Сухим пайком — в дорогу.
Память двадцатых годов
Жил на улице Стремянной Безработный инвалид,Для мальчишек — друг желанный, Друг, не помнящий обид.В нищете несуетливой Процветал он, а не чах, — И варил себе крапиву,Медный примус подкачав.«Все сомнения излишни, — Толковал он сам с собой, — Пусть нога — под Перемышлем, Ведь башка твоя — с тобой!Тяжело — не значит плохо,Не сгибайся без горба, — Неуютная эпоха,Да счастливая судьба!». . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .Дни толпятся, годы мчатся, — Но хоть раз в любом году Я пешочком с Петроградской На Стремянную бреду.Я шагаю, будто в гору,С грузом будничных обид Прямо к флигелю, в котором Жил счастливый инвалид.Постою у подворотни,У знакомого жилья, — И немного беззаботней Жизнь мне кажется моя,И уютнее эпоха,И светлее путь земной,И не все на свете плохо,И башка моя — со мной!
Благодарность старому знакомому
Исполнен помыслов благих, Скажу на склоне лет,Что равнодушие других Нам не всегда во вред.Когда мне очень не везло И жизнь горька была,Он мог вполне мне сделать зло — Но он не сделал зла.Он не помог мне в трудный час, Хоть мог помочь вполне, — И все-таки меня он спас, Оставшись в стороне.Пусть он не выручил меня,Не протянул руки — Но все-таки и на меня Не поднял он руки.Теперь-то мне, на склоне лет, Яснее, что к чему.За каменный нейтралитет Спасибо шлю ему.
Радиотехника
О,
чудодейственный протез Для слуха и для зренья!Уже за тридевять небес Глядим без удивленья.Весь необъятный окоем,Весь мир — с доставкой на дом.Но слышать вдруг перестаем И видеть вдруг перестаем Того, кто плачет рядом.
«Старея, живу в нестареющем мире...»
* * *
Старея, живу в нестареющем мире.Как встарь, в своих частностях он необъятен. Что будет со временем в этой квартире,Вот в этом объеме, вот в этом квадрате?Истории ход — хоть вчерне — предсказуем, Фантасты грядущее предугадали, — Но как подступиться мне к той амбразуре, Откуда просматриваются детали?Что будет вот здесь, где пишу эти строки,Где их перестукиваю на машинке, — Высотного зданья цементные блокиИль просто пространство, где вьются снежинки?
«У холодного моря встал на ночлег...»
* * *
У холодного моря встал на ночлег Листву потерявший лес.Ветки — черные русла рек На карте ночных небес.Ни птиц, ни зверья, ни людья в нем нет, Ни капканов, ни волчьих ям;Там друг не аукнет тебе в ответ,И врагов ты не встретишь там.Там давно под мышиной шкуркой золы Чей-то костер погас.И деревья — ноги небесной мглы — Вкруг огня не пустятся в пляс.Никакие опасности не грозят Тебе в том лесу ночном, — Но именно тем он и страшноват,Что бояться некого в нем.
Предпоследние сутки Помпей
Зданья рушатся, как при бомбежке, — И не выручит здесь ПВО,И никто не пришлет «неотложки»,Да и мне не спасти никого.И так странно, так странно знакомы Лица этих несчастных людей, — Будто я уже был у них дома В их нормальный, не гибельный день.Нет, не я, — то Брюллов самолично Расстоянье веков превозмог;До картины проник он в обычный, В деловой их, предсмертный денек.А они бытовали, трудились, Покупали подарки родне, Экономили, пели, судились,И богам доверяли вполне,И раскачивали колыбели,И беседы вели у огня... Предпоследние сутки Помпеи Пострашнее последнего дня.
Космическая легенда
Расстрига, бездомный бродяга Шагал по просторам Земли.Вдруг видит: хрустальная фляга Мерцает в дорожной пыли.Он поднял. Прочел на сосуде: «Здесь влага — волшебней вина, Бессмертно-счастливейшим будет Ее осушивший до дна».В кусты он отбросил находку, Промолвив себе самому:«Добро б там вода или водка,А счастье такое — к чему?Коль смертны все люди на свете — Бессмертья не надобно мне...»И дальше побрел по планете С надеждою наедине.В лохмотьях, в немыслимой рвани, Побрел он за счастьем своим. Всплакнули инопланетяне, Следившие тайно за ним.Им стал по-семейному близок Мудрец, не принявший даров, — И Землю внесли они в список Неприкосновенных миров.
Птахи
Г. Горбовскому
Вьются в дворике больничном От рассвета дотемна Воробьишки и синички — Поднебесная шпана.Из-за зерен, из-за крошек Ссорятся они, — а всё ж Злых, коварных, нехороших Ты меж ними не найдешь.Спорят птахи-недотроги, Подымают кутерьму, — А потом замрут в тревоге,Не понятной никому.И по общему решенью Вдруг взмывают в высоту, — И земные отношенья Забывают на лету.