Собрание сочинений в шести томах. Т. 5: Переводы. О переводах и переводчиках

Король Клавдий

Черный лес, черный сад.Я еду с охоты, черный и злой,а там, за спиной, – золотой закат.Так всегда, брат, убивший брата.А всему виною – ты, королева.Взойдем на башню, посмотрим на море.У берега лодка, из лодки выходит Гамлет.Он сумасшедший или просто устал?Сойдем, Гертруда, заглянем ему в душу.В лестнице шестьсот ступеней.С каждой смертью солнце все ниже.Крысы из нор смотрят на луну.Оботри ему лоб, Гертруда: мальчик простудится.Он увидит: я буду сидеть спокойно,ему понравится такой конец.Спасибо, государыня: я пью до дна!

Гамлет

Гамлет,наскучив чужим безумьем,объехал мири видит при лунном свете,что он не покидал Эльсинора. Гамлет объехал мир, в уме он объехал мир.Гамлету стены, обращенной к Риму,слушает соловья,и прах двенадцати цезарейблестит ему из камней. Гамлет объехал мир, в уме он объехал мир.Гамлеттри раза обходит замок —вот и весь мир!А луна – это бедный Йорик,безмозглая голова. Гамлет объехал мир, в уме он объехал мир.Башнябросила тень на террасу,по террасе гуляет призрак.– Ах, отец,давай путешествовать вместе: чтобы тебя найти, я трижды объехал мир!

Фортинбрас

Я, Фортинбрас, кого ждали так долго,выхожу на миг для последних слов.Я один заключаю драму,мои войска полегли за сценой.Синий плащ мой тяжел от крови.Занавес рушится на трубный звук.Раз, два, три — Эльсинор разобран.Мы с Шекспиром уходим за кулисы.

Лондонская башня

Это так —граф Варвик погиб:наконец-то, наконец-то погиб!Но, увы – живстарый Генрих, старый Шестой —выжил из ума,но жив.На блеклый лобпадает седина,он откидывает ее вновь и вновь,и слюни текут из губ.Он сидитв Тауэре над рекой,он в тюрьме,крысы и мыши кишат вокруг,но они не тронут его —он так бледен, что нагоняет страх.Он как лунный лучиз решетчатого окна,за которым звездная рябь.И ему не вернуться ввысь,потому что большой паукпереткал ему дорогу назад.Призраки – не для крыс,лунные лучи – не для мышей.Кругом темно, и нечем дышать —а король все жив.Ни еды ему, ни воды —а король все жив.И понадобится добрый Ричард Глостер,чтобы вдруг испустил он дух, —разумеется, только от меланхолии.

Шарль Орлеанский в Лондонской башне

В целом мире нет места краше, чем графство Блуа, над которым Шарль.В черной башне над мутной Темзой он плачет песней о своей Луаре.Английской ночью он плачет песней о ясных звездах над милым Блуа.Невольник слова, он плачет, спящий, и сны его – по-французски.Вспоминает Францию, города и сельщину, двор и замок.А тюремщик лязгает, крыса пробегает по полу, звонят к английской заутрене.Слабо слово, сдавлено слово, и все-таки сон поет.О любви, о юности, о былом, не о будущем, пленник памяти, тоскует Шарль.

Горе

Ласточка летит. Вечер.За ласточкой летит ястреб.Над зыбким прудом – месяц,На месяце две тени.А камышам нет дела:Жизнь там или смерть в небе?Небеса кричат горем,А вода едва дрогнет.

Морское прощание

На суше – люди и люди.Как нам найти друг друга?А впереди – море,А в море – острова. Ты говоришь: ты ждешь Меня на тех островах? Ах, не смейся: Разлука – это ведь больно.Я отплываю в море,От меня отплывает берег,Отплываешь ты. Ты на берегу – как точка. И уже ничего не видно. И все.

Морская любовь

Маленькая жизнь и большое море.Ты меня любишь, а я матрос.А в море буря, а в море тишь: надо плыть.Маленькая жизнь и большое море.Тебе так страшно,ты очень меня любишь.Кабы ты бы любила большое море,ты сказала бы тоже: надо плыть.Мне плыть на смерть,а тебе — на мою любовь.Маленькая жизнь и большое море —понимаешь, милая, надо плыть.Буря и тишь, причал и отчал,черная скала и морская пасть,кораблю не выплыть, а надо плыть.А ты меня любишь и будешь ждать.А там придет другая любовь.

ПОДРАЖАНИЯ ДРЕВНИМ

Это перевод заказной и поэтому точный. Для Эзры Паунда «Оммаж Сексту Проперцию» был упражнением в академическом авангардизме. Здесь четыре стилистических слоя: мотивы римских любовных элегий; косноязычный прозаизм учебных английских подстрочников; эпатирующие вульгаризмы авангардной поэтики; и сквозь них серьезное, даже подвижническое стремление встроить античную классику в небывалый синтетический grand art XX века, на сотворение которого он положил всю жизнь. Комментировать античные имена и реалии этого сочинения было бы слишком долго; я прошу читателя поверить, что все они употреблены Паундом безукоризненно. Только во всеядном верлибре, изломанном на разный лад, мог такой проект рассчитывать на успех. Когда этот перевод печатался в журнале, эту изломанность в нем ликвидировали: каждая строка была набрана как сверхкороткий абзац – вроде прозы Дорошевича или Шкловского. Текст сразу стал казаться гораздо бессодержательнее, чем он есть: видимо, читательская установка на прозу автоматически заставляет ждать чего-то гораздо более умного, чем в стихах. Вот что значит графический облик текста.

ЭЗРА ПАУНД Оммаж Сексту Проперцию

Orfeo

«Quia pauper amavi» 4

I

Дух Каллимаха, косская тень Филета,В вашу сень я иду,Первым из чистейшего родникаПочерпнув для Италии греческие оргии и греческие пляски.Кто учил вас, где слышали вы такие ритмы?Чья стопа отбивала вам такт, чья вода орошала вам свист?Пусть томители Аполлона тянут свои Марсовы генеральности — Мы скребницами выскребем их страницы.Нынче новую квадригу тащат кони в венках —Юная Муза в сонме юных любовей возносит меня к созвездьям:Нет для Муз мощеных дорог.Анналисты не кончат свидетельствовать римские доблести,Закавказские знаменитости скажут славу знаменитостям Рима,Развернут пределы империи, —Но чего бы почитать просто так?Хоть бы пару непачканых страниц с двувершинного взгорья!Не хочу венка, который плющит голову. Не спешу —После смерти и так мне будет слава.Потому что издали все видно крупней, независимо от качества.Кто бы знал про башни, рушенные досчатым конем,Про Ахилла поперек струй Симоису,Про Гектора в грязи у колесных ободьев,Про Полидаманта, Гелена, Деифоба? Клянусь Скамандром,Их с Парисом не знали бы даже в их собственных дворах!«О Илион! о Троя! дважды в этейском полоне!» —Это лишь потому, что за вас заступился Гомер.Так и будет мой зенит меж римских правнуков:Без плиты на моем постылом гробеПрозвучу я из Фебова храма в Патарах (Ликия),Мои песни в должный срок пойдут в мирВ радость полудевам, когда те свыкнутся.Так Орфей укрощал зверей и уздал фракийскую реку,Киферон тряс в пляс глыбы для фивских стен,И к твоим, Полифем, взмыленным коням под ЭтноюНе клонилась ли жесткая Галатея на голос песни?Нужно смотреть в суть.Бахус и Аполлон – за.Молодые дамы сбегутся читать мои разглаголы,Хоть мой дом не на тенарских столпах из Лаконии (где Нептун и Цербер),Хоть и не под золочеными он стропилами,И сады мои не так разлеглись, как рощи Феакии, такие роскошные, такие ионийские,И на гротах моих не сплошь лоза из Марки,Погреба мои не от Нумы Помпилия,И не дыбятся винными бочками,И не снабжены патентованными холодильниками, —Но друзья Камен, сунув в мои книги свой общий носИ устав от реалий, обратятся к моим напевам.Счастлив, кто попал в мою хронику:Мои песни – славное надгробье их красоте. Что сравнится?Ни звездоскребы пирамид под небесными орбитами,Ни хоромы, как Зевсов дом в восточной Элиде,Ни колосс Мавзола не озарят нам смерть.Пламя жжет, а ливень втекает в щели,И под копытами годов – все трещит по швам.Только высится гений – бессмертная краса, и года не изотрут его имя.

4

«Ибо любил я, убог…» (лат.).

II

Я воочию возлежал под сенью, Геликон мне был как подушка,И сочился след Беллерофонтова коня.Альба! к твоим царям и державе, воздвигнутой с толиким усердием,Воззывает моя лира с толиким же усердием.И мой маленький рот будет булькать в больших потоках,Из которых пил оный Энний, воссев до меня.Я примерился к братьям Куриям, я сделал зарубкиНа Горациевом дроте у книжных полок Кв. Г. Ф.:О державной Эмили с достопамятным челном,О победной медленности Фабия и о том, что вышло при Каннах,И о ларах, бегущих от очага, и о Ганнибале,И о Риме под защитой гусей, – обо всем я спел.Но взглянул на меня Феб с Кастальского древаИ сказал: «Дурак! На кой тебе этот ручей?Кто заказывал тебе книгу о героях? НечегоТебе думать, Проперций, о такой репутации. Маленьким лугам – маленькие колеса.А страничкам твоим – путь в постель к девице,Поджидающей любовника. Не сбейся с цели!Не потонет корма с твоим гением: оставь чужим весламВоду и чужим колесам арену. В толпе не лучше, чем в море».Так сказав, он смычком указал мне место:Виноградные оргии, глиняные СиленыС тростником внутри для крепости, тегейский Пан,Кифереины птички, их пунические клювы, красные от горгонских вод,Девять девок с девяти сторон с приношеньем ей в нетвердых руках, —Вот моя свита и рампа. Венера, по локти в розах,Обвила Вакхов тирс плющом, напрягла мои струны в песне,А одна из Муз, обиженно глянув, —Каллиопа – сказала: «Твое дело – белые лебеди!Ни божьи кони не ринут тебя к битве,Ни глашатай не вструбит к тебе в классический рог,Ни Марс не кликнет тебе в Эонийской чаще, Ни там, где римляне рушат германское добро, Ни где Рейн течет варварской кровью и влечет тела израненных свевов.Нет: любовники в венках перед чьими-то дверьми,И ночные псы, и следы пьяных драк —Вот твои образы: твое дело —Очаровывать юных затворниц и язвить суровых стариков». Так сказала госпожа Каллиопа,Сполоснувши руки в ручье, а потом для бодростиБрызнув мне в лицо обмывками косского Филета.

III

Полночь, и письмо от моей госпожи:Быть к ней в Тибур: мигом!«Розовые пальцы встали в небо над башнями,В плоский пруд впадает с всхолмий куцая Анио».Что мне делать? ввериться ли невернойТьме, где каждый разбойник меня прищучит?Но промедлить по этой уважительной опаске —Значит: слезы и попреки хуже разбоя,Значит: я же виноват, и не меньшеЧем на целый год: ее руки ко мне безжалостны.Нет богов, не жалостливых к влюбленным в полночь, На скрийской дороге!Кто случится влюблен, ступай хоть в Скифию,Никакому варварству не хватит духа ему во вред.Свечкой ему – луна, а звезды осветят выбоины,Все дороги ему спокойны во всякий час:Кто, зловредный, прольет чистую кровь ухаживателя? Поводырша ему – Киприда.Пусть разбойники нападут на след – умереть не жалко:Ведь она придет к могиле с ладаном и венками, Ведь она воссядет статуей у костра.С божьей помощью прах мой ляжет не в людномМесте, где толкутся прохожие толпы,От которых гробам влюбленных всего похабней.Пусть лесной заказник прикроет меня листвою,Или холмик, или не значащийся в описях песок, —Только бы не эпитафия на большой дороге.