Собрание сочинений. Том 3

Упала, кажется, звезда,Или, светя с вершины,Сквозь ночь спускается сюдаС горы автомашина?Вокруг палатки — темнота,Бездонная, ночная,Не слышно шелеста листа,Умолкла речь речная.Я в лампе не зажгу огня,Чтоб летней ночью этойСоседи не сочли меняЗвездой или планетой.

1962

* * * [175]

175

Стихотворение написано в 1962 году. Выражает мое мнение по этому важному вопросу

В годовом круговращенье,В возвращенье зим и лет,Скрыт секрет стихосложеньяПоэтический секрет.Это ритмика ландшафтов,Самобытные стихи,Что строчит безвестный авторЧернотала и ольхи.Музыкален, как баллада,Как чередованье строк,Срок цветенья, листопада,Перелетов птичьих срок.В смене грома и затишья,В смене света и тенейКолесо четверостишья,Оборот ночей и дней.

1962

* * * [176]

Не в Японии, не на Камчатке,Не в исландской горячей земле,Вулканическая взрывчаткаНа заваленном пеплом столе.И покамест еще примененьяК отопленью сердец не нашло,Застывает, утратив движенье,Бередившее душу тепло

1962

* * *

Костер сгорел дотла,И там, где было пламя,Лиловая золаОстужена камнями.Зола добра и зла,Исписанной бумаги,Лишенная тепла,Сметенная в овраги…

1962

176

Написано в 1962 году в Москве. Продолжает мой поэтический дневник. Образ считаю своей находкой, удачей.

* * * [177]

У деревьев нет уродов,У зверей уродов нет,Безупречна птиц порода,Соразмерен их скелет.Даже там, в камнях пустыни,В беспорядке диких скалСовершенством мягких линийПодкупает минерал.

1962

НАД СТАРЫМИ ТЕТРАДЯМИ [178]

Выгорает бумага,Обращаются в пыльГордость, воля, отвага,Сила, сказка и быль.Радость точного слова,Завершенье труда, —Распылиться готоваИ пропасть без следа.Сколько было забытоНа коротком веку,Сколько грозных событийСотрясало строку…А тетрадка хранилаСтолько бед, столько лет…Выгорают чернила,Попадая на светВытекающей кровьюИз слабеющих вен:Страстью, гневом, любовью,Обращенными в тлен.

177

Написано в 1962 году в Москве. Вслед за Бернардом Шоу я не считаю людей лучшей разновидностью живых существ.

178

Написано в 1962 году в Москве после грустного чувства при переборке моих тетрадей. Запись давних лет сама становится поэтическим мотивом. А сейчас я с почти тем же чувством листаю тетрадь 1962 года, где написано стихотворение «Над старыми тетрадями». Эта тетрадь тоже пожелтела.

1962

* * *

Я под облачной грядою,В улетающем пару,Над живой морской водою,Остывающей к утру.Хорошо ночное лето,Обезлюдел каждый дом,Море вечером нагрето,Утопили солнце в нем.Потонул в пучине темнойИ согрел ее собойРаскаленный шар огромный,Закипел морской прибой.

1963

* * *

Стихотворения — тихотворения,И это — не обмолвка, нет,Такие они с рождения,С явленья на белый свет.Стихотворения — тихотворенияИ требуют тишины,Для тонкости измерения,Длины, высоты, ширины.Стихотворения — тихотворения,Поправок, доделок — тьма!От точности измеренияЗависит и жизнь сама.

1963

* * *

Да, театральны до концаДвиженья и манерыАптекаря, и продавца,И милиционера.В горячий праздник синевыНа исполинской сценеНе без участия травыИдет спектакль весенний.И потому, забыв про боль,Пренебрегая бором,Подснежник тоже учит рольИ хочет быть актером.Не на земле, не на песке,А встав в воротах лета,Зажатый в чьем-то кулакеОбразчиком букета.

1963

* * * [179]

Я думаю все время об одном —Убили тополь под моим окном.Я слышал хриплый рев грузовика,Ему мешала дерева рука.Я слышал крики сучьев, шорох трав,Еще не зная, к го не прав, кто прав.Я знал деревьев добродушный нрав,Неоспоримость всяких птичьих прав.В окне вдруг стало чересчур светло —Я догадался: совершилось зло.Я думаю все время об одном —Убили тополь под моим окном.

179

Написано в 1963 году в Москве. Стихотворение это — одна из удач моего пейзажно-поэтического дневника. В обзорах «Литературной газеты» его хвалил С. С. Наровчатов, а в письмах — Ф.А. Вигдорова и В. Л. Андреев. В. Л. Андреев хвалил изображение света как зла — новинку в русской лирике.

1963

* * * [180]

Я вовсе не бежал в природу,Наоборот —Я звезды вызвал с небосвода,Привел в народ.И в рамках театральных правилИ для людейВ игре участвовать заставилЛес-лицедей.Любая веточка послушнаТакой судьбе.И нет природы, равнодушнойК людской борьбе.

1963

180

Написанное в 1963 году, стихотворение это — ответ на многочисленные рецензии, зачислявшие меня в «певцы природы», в пейзажные лирики, в продолжатели линии Баратынского, Тютчева, Фета, Пастернака, Анненского.

Немалая честь — быть продолжателем поэтической линии этих русских лириков. Однако круг моих поэтических идей, понимание пейзажа, погоды и природы в искусстве отличается от поэтических формул названных русских поэтов. Принципиальное отличие я и пытался передать в этом коротком стихотворении.

Привлечение, вовлечение мира в борьбу людей, в злободневность считаю своей заслугой в русской поэзии. Тут речь идет не об антропоморфизме моей поэзии (какой поэт не антропомор-фист?), как сказано Г. Г. Краснухиным в рецензии на мою книжку (журнал «Сибирские огни», № 1, 1969). Тут речь идет о более сложном и важном. То наблюдение, что «Пока пейзаж не говорит по-человечески,//Его пейзажем я не назову», — тоже не исчерпывает сути этой поэтической идеи.

В «Этике» Спиноза делит природу на «природу природ-ствующую» и «природу оприродованную», оговоренную для человека. Природа же природствующая, по мысли Спинозы, — это камень, ветер, облака, живущие сами по себе, вне человека.

Вопрос этот — о двух природах — всегда интересовал поэтов. Михаил Кузмин в сборнике «Форель разбивает лед» написал даже особое стихотворение на эту тему, так и названное «Природа природствующая и природа оприродованная». Однако Кузмин, истый горожанин, ничего не мог предложить в качестве природы оприродованной, как городские вывески на улицах.

Зачем искать зверей опасных. Ревущих из багровой мглы, Когда на вывесках прекрасных Они так кротки и милы.

Пейзажи Пастернака — это пейзажи по памяти. Кроме того, в них нет возможности орешнику высказаться, как кусту орешника, как явлению природы. При всем моем уважении и любви к Пастернаку-пейзажисту я не могу в его кустах слышать голос самого орешника, Пастернак — горожанин.

Роберт Фрост, пишущий всю жизнь пейзажи американские, тоже остановился на простом описании, не проникая в душу дуба или секвойи.

Я, пробывший столько лет наедине с природой, с камнем, с облаками, с травой, я пытался выразить их чувства, их мысли на человеческом языке, пытался перевести на русский язык язык травы и камня. При ближайшей, лобовой встрече с природой оказалось, ч го она вовсе не равнодушна. Что пресловутой пушкинской, равнодушной природы — в мире нет. А природа всегда или за человека, или против человека. Природа всегда активная сила. И не только в космических далях, но и за окном, за порогом дома, во время грозы, бури. Природа необыкновенно связана с душой человека, с его духовным миром, с его нервной системой. Совершенно не изучена роль метеорологических факторов в борьбе человеческих воль. Тут речь идет не о ботанике. Наоборот, знание ботаники угробит поэзию. В каких пределах поэт должен знать ботанику — неясно. Но в очень небольших, иначе не будет угадывания, поэтических сюрпризов и находок.

Этот голос камня и реки переведен на человеческий язык. В этом — единственная возможность ввести этот огромный мир в стихи.

Научная революция последних десятилетий показала, как безграничны человеческие возможности и как легко открывать в наше время. Искусство и наука живут по разным законам, и сближение этих законов — напрасная грата времени. «Конвергенция» — это утопия. В моих стихах речь идет не о том, как прославить науку или не разойтись с ее модными оценками или популяризировать космонавтику. В моих стихах речь идет о новой стороне мира, которую осваивает поэзия, о пути, предсказанном в прошлом только Тютчевым в его озарениях. И ветер, и камень, и река еще не говорили своим языком в русской поэзии. Русские пейзажные лирики привлекали природу для своих художественных аргументов. Но это была не природа природы, а природа человека.

* * *

Кровь солона, как вода океана,Чтоб мы подумать могли:Весь океан — это свежая рана,Рана на теле земли.Помним ли мы, что в подводных глубинахКровь у людей — зелена.Вся в изумрудах, отнюдь не в рубинах,В гости нас ждет глубина.В жилах, наполненных влагой соленой,Мерных ударов толчки,Бьет океан своей силой зеленойПульсом прилива — в виски.

1963

АМУНДСЕНУ

Дневники твои — как пеленг,Чтоб уверенный полетК берегам любых АмерикОбеспечивал пилот.Это — не руины Рима,А слетающий с пераСвежий, горький запах дымаПутеводного костра.Это — вымысла границы,Это — свежие следыПо пути за синей птицей,Залетающей во льды.Мир, что кажется все чащеНе музейной тишиной,А живой, живущей чащей,Неизвестностью лесной.

1963

РЯЗАНСКИЕ СТРАДАНЬЯ [181]

Две малявинских бабы стоят у колодца —Древнерусского журавля — И судачат…О чем им судачить, Солотча,Золотая, сухая земля?Резко щелкает кнут над тропою лесною —Ведь ночным пастухам не до сна.В пыльном облаке лошади мчатся в ночное,Как в тургеневские времена.Конский топот чуть слышен, как будто глубокоПод землей этот бег табуна.Невидимки умчались далеко-далеко,И осталась одна тишина.Далеко-далеко от московского гамаТишиной настороженный дом,Где блистает река у меня под ногами,Где взмахнула Ока рукавом.И рукав покрывают рязанским узором,Светло-бронзовым соснам под лад,И под лад черно-красным продымленным зорямЭтот вечный вечерний наряд.Не отмытые храмы десятого века,Добатыевских дел старина,А заря над Окой — вот мечта человека,Предзакатная тишина.

181

Написано в Солотче осенью 1963 года.