Собрание стихотворений

351

Владимиру Маркову

Полутона рябины и малины, В Шотландии рассыпанные втуне, В меланхоличном имени Алины, В голубоватом золоте латуни. Сияет жизнь улыбкой изумленной, Растит цветы, расстреливает пленных, И входит гость в Коринф многоколонный, Чтоб изнемочь в объятьях вожделенных! В упряжке скифской трепетные лани — Мелодия, элегия, эвлега… Скрипящая в трансцендентальном плане, Немазанная катится телега. На Грузию ложится мгла ночная. В Афинах полночь. В Пятигорске грозы. …И лучше умереть, не вспоминая, Как хороши, как свежи были розы.

352

Солнце село, и краски погасли. Чист и ясен пустой небосвод. Как сардинка в оливковом масле, Одинокая тучка плывет. Не особенно важная штучка И, притом, не нужна никому, Ну, а все-таки, милая тучка, Я тебя в это сердце возьму. Много в нем всевозможного хлама, Много музыки, мало ума, И царит в нем Прекрасная Дама, Кто такая — увидишь сама.

353

Стало тревожно-прохладно, Благоуханно в саду. Гром прогремел… Ну, и ладно, Значит, гулять не пойду. …С детства знакомое чувство, — Чем бы бессмертье купить, Как бы салазки искусства К летней грозе прицепить?

354

Так, занимаясь пустяками — Покупками или бритьем — Своими слабыми руками Мы чудный мир воссоздаем. И поднимаясь облаками Ввысь — к небожителям на пир — Своими слабыми руками Мы разрушаем этот мир. Туманные проходят годы, И вперемежку дышим мы То затхлым воздухом свободы, То вольным холодом тюрьмы. И принимаем вперемежку — С надменностью встречая их — То восхищенье, то насмешку От современников своих.

355

Роману Гулю

Нет в России даже дорогих могил, Может быть, и были — только я забыл. Нету Петербурга, Киева, Москвы — Может быть, и были, да забыл, увы. Ни границ не знаю, ни морей, ни рек. Знаю — там остался русский человек. Русский он по сердцу, русский по уму, Если я с ним встречусь, я его пойму. Сразу, с полуслова… И тогда начну Различать в тумане и его страну.

356

Еще я нахожу очарованье В случайных мелочах и пустяках — В романе без конца и без названья, Вот в этой розе, вянущей в руках. Мне нравится, что на ее муаре Колышется дождинок серебро, Что я нашел ее на тротуаре И выброшу в помойное ведро.

357

Полу-жалость. Полу-отвращенье. Полу-память. Полу-ощущенье, Полу-неизвестно что, Полы моего пальто… Полы моего пальто? Так вот в чем дело! Чуть меня машина не задела И умчалась вдаль, забрызгав грязью. Начал вытирать, запачкал руки… Все еще мне не привыкнуть к скуке, Скуке мирового безобразья!

358

Как обидно — чудным даром, Божьим даром обладать, Зная, что растратишь даром Золотую благодать. И не только зря растратишь, Жемчуг свиньям раздаря, Но еще к нему доплатишь Жизнь, погубленную зря.

359

Иду — и думаю о разном, Плету на гроб себе венок, И в этом мире безобразном Благообразно одинок. Но слышу вдруг: война, идея, Последний бой, двадцатой век… И вспоминаю, холодея, Что я уже не человек. А судорога идиота, Природой созданная зря — "Урра!" из пасти патриота, "Долой!" из глотки бунтаря.

360

Свободен путь под Фермопилами На все четыре стороны. И Греция цветет могилами, Как будто не было войны. А мы — Леонтьева и Тютчева Сумбурные ученики — Мы никогда не знали лучшего, Чем праздной жизни пустяки. Мы тешимся самообманами, И нам потворствует весна, Пройдя меж трезвыми и пьяными, Она садится у окна. "Дыша духами и туманами, Она садится у окна". Ей за морями-океанами Видна блаженная страна: Стоят рождественские елочки, Скрывая снежную тюрьму. И голубые комсомолочки, Визжа, купаются в Крыму. Они ныряют над могилами, С одной — стихи, с другой — жених… …И Леонид под Фермопилами, Конечно, умер и за них.

361

Я хотел бы улыбнуться, Отдохнуть, домой вернуться… Я хотел бы так немного, То, что есть почти у всех, Но что мне просить у Бога — И бессмыслица, и грех.

362

Все на свете не беда, Все на свете ерунда, Все на свете прекратится — И всего верней — проститься, Дорогие господа, С этим миром навсегда. Можно и не умирая, Оставаясь подлецом, Нежным мужем и отцом, Притворяясь и играя, Быть отличным мертвецом.

363

Я научился понемногу Шагать со всеми — рядом, в ногу. По пустякам не волноваться И правилам повиноваться. Встают — встаю. Садятся — сяду. Стозначный помню номер свой. Лояльно благодарен Аду За звездный кров над головой.

364

Уплывают маленькие ялики В золотой междупланетный омут. Вот уже растаял самый маленький, А за ним и остальные тонут. На последней самой утлой лодочке Мы с тобой качаемся вдвоем: Припасли, дружок, немного водочки, Вот теперь ее и разопьем…

365

Сознанье, как море, не может молчать, Стремится сдержаться, не может сдержаться, Все рвется на все и всему отвечать, Всему удивляться, на все раздражаться. Головокруженье с утра началось, Всю ночь продолжалось головокруженье, И вот — долгожданное счастье сбылось: На миг ослабело Твое притяженье. …Был синий рассвет. Так блаженно спалось, Так сладко дышалось… И вновь началось Сиянье, волненье, броженье, движенье.

366

Стоят сады в сияньи белоснежном, И ветер шелестит дыханьем влажным. — Поговорим с тобой о самом важном, О самом страшном и о самом нежном, Поговорим с тобой о неизбежном: Ты прожил жизнь, ее не замечая, Бессмысленно мечтая и скучая — Вот, наконец, кончается и это… Я слушаю его, не отвечая, Да он, конечно, и не ждет ответа.