Собрание Стихотворений

VII. ПЕСНЯ

Ах! зачем меня Не дождалася! Для чего с другим Обвенчалася? Где я был, когда Алым цветиком Ты — тиха — цвела, И невестилась? Когда девичьи Очи томные Зеленым огнем Разгоралися? Как шатался я По чужим людям. Прозевал тебя, Проморгал тебя. А на родину Воротился я, Посреди села Вижу новый дом. Тот построен дом На две стороны, И шумит над ним Зелень вешняя. Не сводил бы глаз С того домика, Где столяр живет С молодой женой. Как размыкаю Жизнь проклятую? Где найду сосну, Чтоб повеситься?

VIII. ОБМАНУТАЯ ДЕВУШКА [125]

Мне уж трудно встать с кровати, Я — что день — слабей. Не ругай меня ты, тятя, И не больно бей. Ах! беда моя — забава Для всего села. Про меня худая слава Далеко прошла. Я пред каждой встречной бабой Потупляю взор: Всё боюсь, не поняла бы Девичий позор. Ах, уж эта ночь под дубом! Выдь из мыслей вон! Кто бы думал, кто бы думал, Что обманет он! Он прижал меня, пылая, К сердцу своему. Как могла я, как могла я Отказать ему? Только слышал дуб зеленый, Да густа трава Поцелуй и вздох влюбленный, Тайные слова. Провела часок веселый Девка с молодцом… Обещался до Николы Всё покрыть венцом. До зари мы с ним сидели. Что ж мой дорогой? Не прошло и две недели, Загулял с другой. Много слез у темной ночи Осенью сырой: Больше слез струили очи Позднею порой. Только слышен колотушки Частый стук с гумна… Плачу, жмусь лицом к подушке, Ночь темна, темна. Снова милый голос слышу Средь зеленых рощ, А в соломенную крышу Бьет осенний дождь. День проплакавши напрасно, Утерев лицо, Я в Покров на зорьке ясной Вышла на крыльцо. Было холодно и сыро. С песнею лихой Вышли парни из трактира Пьяною толпой. Вечер ясен, вечер пышен Перед злой зимой. Громче всех твой голос слышен, Ненаглядный мой! Лишь услышала, его я, Плачу, мочи нет… Хоть бы в омут головою, Чтоб не видеть свет! Приползу я, как щеночек, К милым воротам: Поцелуй, ну хоть разочек, Как бывало… там! Я позором стала, тятя, Дому твоему. Ах! могла ли отказать я, Отказать ему?

125

Обманутая девушка (с. 297). До Николы — видимо, Никола Вешний (22 мая), праздник в память перенесения мощей св. Николая из Мар Ликийских в Бар. Покров — православный праздник Покрова Пресвятой Богородицы (14 октября), установлен в русской церкви с XII в.

IX. ФЕДЯ [126]

А. А. Оленину

I Тятя замерз, как ходил на медведя, Круглым остался сироткою Федя. Рос без присмотра у дяди в избе, Сызмала был предоставлен себе. Вырос мальчишка бедовый, чумазый, Всё ему шутки, игра, да проказы. Дядя ходил побираться с сумой, Редко заглядывал дядя домой. Был он какой-то чудак и блаженный, Стих распевал он, слепцами сложенный. Снегом покрыты поля, не росой, Дядя всё ходит по селам босой. Вот уж настали морозные святки, Снег облипает распухшие пятки. Дядя идет по дороге в Москву И распевает канон Рождеству. Впроголодь жить приходилося Феде, Только и сыт; коль накормят соседи. Нечем топить и в морозы избу: Только метелица плачет в трубу. Как проживешь без родных и без денег? Вышел из Феденьки первый мошенник, Пьяница вышел, картежник и вор. Сдохла скотина, разрушился двор, Ветер и снег проникают сквозь дыры, Парень с гармоньей обходит трактиры, Песни играет, и курит, и пьет, В праздники тешит крещеный народ. Бабы унять не умеют мальчишку. «Пусто в кармане? Давайте на книжку!» И вырастают в трактире счета. Федя, что лето, меняет места. Парень смеется проклятому горю, Хвастает: «всякого я объегорю». К барам придет, разведет: «так и так, Дайте на бедность», — и разом в кабак. Больно хитер был на выдумки парень, Долго ругался обманутый барин, Федя хвалился на целый кабак: «Рубль мне пожаловал барин — дурак!» Старшие Федю ругали и били. Девки-то, девки зато как любили! Пусть паренек — и пьянчужка и гол, Женский был падок до Феденьки пол. Песни ли пел он особенно складно Ночью июньской, пахучей, прохладной Бойко ль подмигивал черным глазком: «Я не с одною, мол, девкой знаком!» Только бежали к нему и девицы, И от немилых мужей молодицы! Муж молодой по вечерним зарям На версту Федю не пустит к дверям. Часто видался ночами украдкой Федя с одною пригожей солдаткой. Песен уже не слыхать с деревень. Федя с солдаткой залез под плетень. Вспыхнет порою его папироска, Яблоня дрогнет, зашепчет березка… Ах! приходилось и мне подстеречь Смех, поцелуи, любовную речь. Бегло над рожью дрожала зарница, Плакала в поле полночная птица. Тыкался пьяный по улице зря, А уж над лесом краснела заря. Ох! и любила же Федю солдатка. Много ночей провели они сладко. Но из Варшавы вернулся солдат, Он не особенно Феде был рад. Разом смекнул. Не пускаясь в расспросы, Женку схватил он за русые косы, И, богатырские сжав кулаки, Ей на лицо посадил синяки. Делом затем он почел непременным Федю хватить по височку безменом. Хряснули кости, и брызнула кровь… Будешь солдаткину помнить любовь! Федя в больнице лежал три недели, Бледный и хмурый поднялся с постели. В узел связавши всю кладь, что была, Скоро ушел из родного села. Видел во сне он церковные главы, Шел в монастырь преподобного Саввы. 2 Федя постится, смиряючи плоть. Воду качать и дровец наколоть Послушник каждое утро обязан, Часто бывает игумном наказан. К первому звону встает на заре, Сор выметает на грязном дворе. «В хор выбирают, кто будет почище, — Мыслит игумен, — а это ведь — нищий». Кто-то однажды игумну донес: «Послушник новый, сгребая навоз, Дивно поет-распевает стихиру». Федю позвали, приставили к клиру. Новый монах, по скончанье поста, Шел на побывку в родные места. Пухом зеленым леса зеленели, Жавронков сыпались звонкие трели. Редко виднелись из трав и кустов Желтые глазки апрельских цветов. Ива склонялась над лужей зеркальной, Девичий хор раздавался Пасхальный. Издали Федя узнал голоса: «Это Мавруша! девчонка краса! Думала замуж идти мясоедом: Эх! даже час нам грядущий неведом. Жизнь — суета, как раскинешь умом». Девичий хор замолчал под холмом. Федя Пасхальную зачал стихиру. Песнь широко растеклася по миру, Жавронком песня взвилась к небесам, Полой водой разлилась по лесам. С краю села, под березкой зеленой — Парни с хоругвями, девки с иконой. Жарко на солнце горят образа, Солнце смеется Мавруше в глаза. Девка наряднее писаной крали, В новых калошах и розовой шали. Федя подходит, отвесил поклон, Сел на пенечек у самых икон. «Здравствуйте, девки! Здорово, голубки Что усмехаетесь, кажете зубки? Блудный и грешный от вас я ушел, Бог вразумил, ко спасенью привел. Дядя не даром, старик богомольный, Слушать водил меня звон колокольный. Мир я покинул, бежал из тюрьмы, Век буду петь тропари да псалмы. Душу мою не поймет лукавый В тихом дому преподобного Саввы».

126

Федя (с. 300). Посвящение — неустановленное лицо. Монастырь преподобного Саввы — Саввино-Сторожевский монастырь в Звенигороде под Москвой (основан в 1377). Послушник — лицо, готовящееся к пострижению в монахи; воспитанник в монастыре. Игумен — настоятель монастыря. Хоругвь — вертикально свисающее полотнище с изображением Христа или святых, укрепленное на длинном древке и носимое при крестных ходах. Тропарь — стих или церковная песнь, изображающая жизнь Святого, смысл и событие праздника.

ПОСЛАНИЯ И МАДРИГАЛЫ [127]

С мольбой моей печальной и мятежной, С доверчивой надеждой первых лет, Друзьям иным душой предался нежной; Но горек был небратский их привет.

Пушкин

I. ПАМЯТИ А. А. ВЕНКСТЕРНА [128]

127

Эпиграф — из ст-ния А. С. Пушкина «19 октября» (1825).

128

Памяти А. А. Венкстерна (с. 306). Венкстерн Алексеи Алексеевич (1856–1909) — поэт; переводчик, цензор. Соловьев учился в гимназии вместе с его сыном Володей, очень часто бывал у Венкстернов, особенно в их тульском имении Лаптево. На смерть А. А. Венкстерна (15 февраля 1909) он написал прочувствованный некролог (В. 1909. № 6. С. 89–92). Трубицыно — подмосковное имение двоюродной бабушки Соловьева С. Г. Карелиной (1826–1916), у которой поэт часто гостил.

Умолкнул шум блистательных пиров, Исчезли соловьи, увяли розы, Пришла зима, и лютые морозы Одели мир в безжизненный покров. Блажен, блажен, кто умер в шуме пира, Кто до конца был пламенен и юн, Кого пленяла Пушкинская лира, Кто сам ее касался дивных струн. Спокойно спи, учитель дорогой! Пусть для толпы твой голос был негромок, Настанет день: признательный потомок Оценит труд, исполненный тобой. Не вынес ты забот житейских груза, — Поэт во всем, ты, как поэт, угас. Что смерть тому, кого ласкала Муза, Кто с ней вдвоем беседовал не раз? Как вспомнить мне теперь без теплых слез Ту ночь с тобой, в уютном кабинете? Весь дом притих; давно уж спали дети, И редко доносился стук колес. Тогда был март; весенний месяц влажный Светил сквозь тучи в небе голубом. Ты показал мне, ласковый и важный, Твои бумаги, старый твой альбом. И предо мной открылся целый мир, Скрываемый тобою так ревниво: Я слышал стон безумного порыва, Воскресший звук давно замолкших лир. Как Пушкина бесценному наследью, Молитвенно я внял стихам твоим, И облачился кованою медью Мой скудный стих, расплывчатый как дым. А летнею беспечною порой Я посещал твой сад, где рдели розы, Твои холмы и юные березы И светлый ключ, бегущий под горой. Ах! только там я забывал страданья! Там жизнь текла изящно-весела, Как стих Козьмы Пруткова, как преданья Лицейских дней и Царского Села. Но сердце благородное разбил Удар судьбы. Ты мирно спишь, усталый. Услышь теперь привет мой запоздалый, Я выбрал стих, который ты любил. Моей мечте, блуждающей и сирой, Ты дал приют, ты и никто другой… Куда пойду с моей ненужной лирой, Куда пойду, учитель дорогой?

1909. Август, Трубицыно

II.МАДРИГАЛ [129]

Сиянье глаз твоих звездой горит, О нимфа нежная! Не о тебе ли Напевы я слагал в моем апреле? Явилась ты, и лира говорит. Гомер, Софокл и легкий Феокрит, Ионии кифара и свирели Авзонии тебя согласно пели, Цветок весны, соперница харит. И рифмами хочу я, как венками Нарциссов, гиацинтов, лилий, роз, Тебя венчать, царица первых грез О Греции, завещанной веками. В тебе слились все краски и черты Античной совершенной красоты.

129

Мадригал (с. 308). В. 1909. № 10–11. С. 142. Ст-ние является не только мадригалом, но и акростихом, посвященным Софье Владимировне Гиацинтовой (1895–1982), известной актрисе театра и кино, двоюродной сестре В. А. Венкстерна и племяннице А. А. Венкстерна. Соловьев знал ее еще ребенком. «Мадригал» вначале был записан в альбом С. В. Гиацинтовой (РГАЛИ. Ф. 2049. Оп. 1. Ед. хр. 328. Л. 17) под загл. «Акростих», а затем опубликован. Феокрит (кон. IV — 1-я под Ш вв. до н. э.) — др. — греч. поэт, основатель жанра идиллии.

III. В. А. ВЕНКСТЕРНУ [130]

Ты помнишь светлые недели Прогулок легких и безделий В дни голубые октября? Белели рощи в тверди синей, Дышал мороз, и падал иней, Холмы и долы серебря. В пустынных храминах древесных Еще я видел ног прелестных Благоуханные следы. Вставал пред взором сон недавний, И заколоченные ставни Я воспевал на все лады. Потом всё было бурей смято: Отец от сына, брат от брата, Все разбежались, кто куда. Дымилась кровь, зияли гробы… Что за смешенье лжи и злобы, Какие темные года! Ты верен был домашним ларам: С твоим Гомером и Ронсаром Надолго скрылся ты в глуши, И городская опьянелость Не тронула благую целость Твоей классической души. Я в общий омут был затянут, Был опрокинут, был обманут В моем незрелом мятеже. И вдруг воскресло всё, что было» И нас судьба соединила На новом жизни рубеже.

130

В. А. Венкстерну (с. 309). Венкстерн Владимир Алексеевич — товарищ Соловьева по гимназии. Потом всё было бурей смято… — имеются в виду события первой русской революции 1905–1907. Лары — в римской мифологии божества семьи, домашнего очага, усадьбы.

IV.ГИАЦИНТИИ [131]

Мой нежный друг, внимавший благосклонно Моим стихам, не оттого ли ты Хранишь следы античной красоты, Что предок твой — любимец Аполлона? Из крови отрока во время оно Пурпурные и белые цветы, Кудрявясь, расцвели; а их черты Вещают нам о сыне Теламона. В Лакедемон толпами шел народ На праздник Гиацинтий, и Эврот Был песнями святыми оглашаем. И из дворца, при звоне лир, к реке Сходила в гиацинтовом венке Елена с златокудрым Менелаем.

131

Относительно происхождения цветка гиацинта существуют две мифологические традиции. По одной — гиацинт произошел из крови юноши Гиацинта, любимого Аполлоном. По другой — из крови Аякса Теламонида. Грекам казалось, что на лепестках гиацинта начертаны буквы AI, которые принимались или за междометие, выражающее горе, что согласно с первой традицией, или за первые буквы имени Аякса, что согласно со второй традиций. Гиацинт был особенно любим и почитаем в Спарте, где справлялся праздник Гиацинта (прим. С.М. Соловьева).

Гиацинтии (с. 310). Ст-ние посвящено С. В. Гиацинтовой. Теламон — царь о. Саламина, отец Аякса и Тевкра, героев Троянской войны. Лакедемон — область на юго-востоке Пелопонеса со столицей Спарта, владение царя Менелая.

V. С.Н. ВЕЛИЧКИНУ [132]

Ni te plus oculis meis amarem,

Jucundissime Calve…

Catullus

Какой, скажи мне, благосклонный демон Соединил нас, милый друг и брат? Как Менелай в родимый Лакедемон, Вернулся я в отчизну. Как я рад! О прошлом всё поет полузабытом, И ты, кого люблю я больше таз, Со мной летишь по колеям размытым В вечерний, жемчугом миротворимый час. Овсами нежно зеленеют пашни, Сквозь белый дым не проблеснет заря! И странно вспомнить яркий сон вчерашний: И горы гордые, и пышные моря. Устала от дождей туманная окрестность… Как мы одни в тоскующих полях! Вновь впереди тяжелая безвестность, Опять в душе печаль и тайный страх. Чем рок завистливый нам угрожает снова? Воспрянет ли поэт печальный твой? Но крепнет грудь от воздуха лесного… Как пахнет хвоями, березовой листвой! Скудеет день. По меркнущим дорогам — Туман. О, что еще мне суждено На бедной родине, давно забытой Богом, Где так пустынно, жутко и темно?

132

С. Н. Величкину (с. 311). Эпиграф — из Катулла (Carmina. 14). В переводе Я. Голосовкера: «Если б света очей моих сильнее / Не любил я тебя…».

VI. МАДРИГАЛ ПО СЛУЧАЮ БОЛЕЗНИ ГЛАЗ [133]

Цветов благоухающие связки Тебя венчали, юную как день, И только тот, в ком сердце — как кремень, Тебя не обожал во время пляски. Но твой триумф не избежал огласки, И месть Венеры, словно злой слепень, Ужалила тебя, послав ячмень, И узкие порозовели глазки. А я, увидев пурпур глаз твоих, Молитвенно шепчу Катуллов стих: Flendo turgiduli rubent ocelli. Киприда злобная посрамлена И на Олимп к отцу спешит она Рыдать о том, что не достигла цели.

133

Мадригал по случаю болезни глаз (с. 312). Ст-ние посвящено С. В. Гиацинтовой, записано в ее альбом под загл. «На болезнь глаз. Сонет» (РГАЛИ. Ф. 2049. Оп. 1. Ед. хр. 328. Л. 25). Flendo turgiduli rubent ocelli (лат.) — от плача краснеют распухшие глазки. Катулл Гай Валерий (ок. 87 — ок 54 до н. э.) — римский поэт.

VII. ПАМЯТИ ЮРИЯ СИДОРОВА [134]

Я вижу гор шотландских властелина, Я слышу лай веселых песьих свор. Под месяцем, теней полна долина, Летит Стюарт и грозный Мак-Айвор. В тумане вереск. Мрачен разговор Столетних елей. Плачет мандолина, И шепчет ветр над урною: Алина! О, темных парк жестокий приговор! Но се алтарь. Клубится ладан густо. Какая радость в слове Златоуста! Выходит иерей из царских врат, И розами увит его трикирий. Я узнаю тебя, мой брат по лире, Христос воскрес! мы победили, брат.

134

Памяти Юрия Сидорова (с. 313). Сидоров Юрий Ананьевич (1887–1909) — поэт, товарищ Соловьева по университету. Стюарт, Мак-Айвор — герои произведений В. Скотта, любимого обоими друзьями.