Соль под кожей. Том третий

Я ставлю еще один плюсик напротив решения сваливать из «ТехноФинанс».

Если я останусь, даже если мне удастся вышибить Завольского за порог, это все равно будет война. Непрекращающаяся война на изнурение, на истощение. Война, в которой выживет только тот, который… первым схватится за нож.

— Я не обязана обсуждать с вами свои вопросы к собранию, Юрий Степанович. Мой рабочий день закончился час назад, так что я вообще не обязана обсуждать с вами рабочие вопросы. А с личными просьбами я в среду вечером уже не принимаю. Всего доброго.

Не жду, пока он рыгнет что-то в ответ, просто выключаю телефон и бросаю в сумку.

— Валентин, подожди, — останавливаю своего «киборга», когда он совершенно недвусмысленно выходит наперерез мокрому телу.

Даже в низко надвинутом на глаза капюшоне, я узнаю знакомое лицо.

Потрепанное, заросшее, со целой коллекцией разнокалиберных синяков. В таком тусклом свете плохо видно, но, кажется, у него еще и нос сломан. А судя по запаху, который слышу даже с расстояния в несколько метров — он не переодевался минимум… неделю? Кажется, ровно столько времени прошло с тех пор, как я передала Новаку всю подноготную его «второй личной жизни». Той, в которой он успешных, богатый, а главное — холостой.

— Валерия Дмитриевна? — Валентин стоит между нами, как мой личный «живой щит», хотя я от Наратова ничего такого и не жду.

Он, может, и хотел бы помахать ручонками, но только со значительно более слабым противником. И уж точно не перед глазами моего «бойцовского питбуля».

— Все хорошо, Валентин, — кивком показываю, что он может отойти.

Само собой, он занимает место всего в паре метров от нас. С такой дистанции Валентин успеет вырубить Сергея через секунду после того, как он хотя бы подумает о том, чтобы причинить мне вред.

— Плохо выглядишь, — говорю я, нехотя делая шаг к нему навстречу. Неприятный запах помойки становится сильнее.

Знакомый запах.

Я сглатываю горькие воспоминания, запрещая себе здесь и сейчас рефлексировать о прошлом.

— Перспективный молодой политик должен выглядеть как-то не так, вроде. Да?

— Зато ты, сука, просто цветешь, — цедит он сквозь зубы, и вместе с адским запахом дешевого бухла из его рта хлюпает желчь.

— Спасибо за суку — давно считаю это комплиментом, — ненавязчиво улыбаюсь. Вспоминаю, что раньше смотрела на него чуть ли не как на небожителя. Каждое слово из его рта ловила. Готова была хоть на задних лапках пританцовывать ради одобрения этого мудака. И маленькая Валерия Гарина вдруг лезет наружу из моего нутра. Так стремительно, что я даже остановить ее не успеваю. Или просто уже не хочу? — А что случилось-то… Серёженька?

Он подается вперед. Только корпусом, скорее плечами и головой, не зря опасаясь, что любое движение сверх этого будет стоить ему как минимум парочки зубов. Я даже не шевелюсь, хотя от амбре перегара прямо мне в лицо потом обязательно умоюсь с мылом. Наратов крутит мордой у меня перед лицом, изредка сцеживает маты в пустоту.

Отступает. Жмурится. Трясет головой. Снова разглядывает мое лицо, как будто щупает.

— Да быть не может… — Трет глаза грязными пальцами. — Да ну на хуй.

Он удивлен и ошарашен одновременно.

— Я тебя, блядь, узнал! Сука, узнал! — орет Наратов и хватается за голову, сдергивая капюшон.

На лбу у него здоровенный кровоподтек и глубокая рана.

Все это надо было обработать чем-то еще хотя бы несколько дней назад.

Я жестом снова притормаживаю Валентина.

— Ах ты… блядь! — Наратов топчется на месте, как сломанная заводная игрушка. — Сука, сука!

Вот он — мой… звездный час?

Семь лет ради одной минуты.

Ради взгляда глаза в глаза в лицо человеку, который однажды просто переступил через меня, как через дохлую собаку. Ради этого мгновения, в котором уже я проехалась по нему беспощадным катком.

А мне вообще никак.

Он такой жалкий.

Неужели я была такой же, когда хватала его за рукав пиджака и умоляла не отворачиваться от меня? Плакала, кричала «Сереженька, я же люблю тебя, я же твоя невеста!»

— Ах ты сука! — Наратов заканчивает метаться. Теперь просто столбенеет. Выпучивает по-кроличьи красные глаза. — Пиздец на хуй…

— Здравствуй, Серёженька, — улыбаюсь слегка натянуто. — Семь лет не виделись.

Это усталость.

Не триумф и не заслуженное злорадство.

Это просто тихая усталость с легким флёром отвращения.

— Лерка… — выдыхает новую порцию гнилого содержимого легких. — Лерка… Гарина.

— Валерия, — поправляю тоном снисходительной училки. А потом, вдруг просто плюнув вообще на все, «расшифровываю»: — Валерия Шутова.

Наратов зыркает на тачку у меня за спиной.

Снова на меня.

И опять пялится на тачку, на этот раз лапает ее таким взглядом, как будто это не дорогущий «Астон Мартин», а его персональный электрический стул.

Он, конечно, про Шутова знает.

Ну плюс-минус то же, что и все — гений, звезда IT-Олимпа, миллионер. Зверь.

— Да ты гонишь, — стонет Наратов, медленно сползая передо мной на корточки. — Да что же, блядь… Да как же… это…

— Бывают в жизни такие дни, Серёжа, когда покойники встают из могил и начинают срать тебе за шиворот. Относись к этому философски.

Он продолжает изрыгать разнокалиберные маты, ни один из которых меня абсолютно не трогает. Как будто между мной и этим унылым, и помятым клоуном прозрачная сетка, сквозь которую не просочится ни грамма грязи. Слова — и те не все долетают. А сам Наратов так дергается, словно часть из них моментально рикошетят обратно в него же.

Я всегда знала, что рано или поздно он меня узнает.

Когда-то давно множество раз представляла себе, какими мы будем в этот момент — я, со свершившимся возмездием наперевес, и он — размотанный моими интригами. И все это очень тешило мою душу, грело самолюбие. Как модно сейчас говорить — чесало эго. Я точно так же смотрела как человек, которого я однажды так слепо любила, ползает у моих ног, клянется в любви и раскаивается. А я просто отпихиваю его и иду в свою красивую новую жизнь, где меня ждет Лучший Мужчина на свете. Все в лучших традициях ста серийной женской мелодрамы в прайм-тайм.

И все именно так, если не вникать в незначительные нюансы.

Но пинать Наратова мне совсем не хочется.

Как, впрочем, и жалеть.

— Так вот зачем ты украла завещание, — гундосит Сергей. Медленно и грузно расправляется, но абсолютно точно не до конца. Вряд ли теперь он сможет горделиво распрямит спину вообще хоть когда-нибудь.

— Это ты его украл, Серёжа, а я просто вернула то, что принадлежит мне по праву.

От каждого моего «Серёжа» от дергается, как от удара плеткой.