Соль под кожей. Том третий

И улыбалась.

Но рассчитывать на это сегодня было бы слишком наивно. В то, что человек не может спокойно проглотить дерьмо прошлого и переключиться на свою реальность, я пиздец как ощутил на собственной шкуре. Мой собственный призрак совершенно заслуженно гонял меня несколько лет и чуть не свел в могилу.

На часах около трех, когда я чувствую, что Лори в моих руках стала немножко тяжелее, что ее руки на моих плечах расслабились и она дышит ровно и спокойно. Потихоньку переношу ее в кровать, ложусь рядом и она тут же инстинктивно закидывает на себя мою руку, пододвигается к боку. Однажды я проснулся посреди ночи, а ее половина кровати была пустой. И я пиздец как испугался, что у меня все-таки протекла крыша и все наше с ней счастье было просто беспощадным жестким глюком. Последним «подарком» от призрака Алины. Реально на секунду промелькнула такая мысль в моей тридцати семилетней голове, и если бы по какой-то насмешке судьбы это действительно оказалось правдой — я бы точно слетел с катушек полностью и бесповоротно. Но потом услышал шаги, а через секунду Лори шмыгнула под одеяло, закинула на меня руку и ногу, выдохнула мне в ухо и почти мгновенно уснула.

Теперь я знаю, что она никуда не исчезнет и не раствориться с первыми лучами солнца, но всегда, даже во сне, чувствую ее рядом. «Никаких двух одеял!» — сказала обезьянка, когда впервые осталась у меня ночевать, и я был чертовски с ней согласен.

Будильник срабатывает в пять тридцать.

У меня в голове не так, чтобы свежо и ясно, но чашка кофе и порция бодрости в качалке запускают все необходимые для нормального функционирования моего тела механизмы. Забираю наш завтрак у курьера — я решил немного набрать, так что содержимое моей тарелки раза в три больше, чем у обезьянки. Когда она сонная выходит из спальни в одной моей футболке и длинных до колен толстых гольфах-елочкой, я буквально залипаю на этот вид. Она такая маленькая, лохматая, точно как сова. И пиздец какая уютная. Если бы не опухшие глаза и потемневшие ранки на губах — забил бы болт на все дела и потащил в спальню. Если бы дотащил, что вообще не факт. А сейчас пододвигаю ее тарелку и быстро делаю кофе.

— Шутов, я хочу то, что у тебя, — зевает и воровато тянет мой хрустящий бекон. И на сырники косится.

— Они с белым шоколадом, обезьянка, — смеюсь, вспоминая, как она скривилась на мои гастрономические пристрастия.

— Надо тоже на массу садиться, чтобы не заливать твою тарелку своими голодными слюнями. Наприседаю себе еще пару сантиметров на филейной части. Как тебе такой план, муж?

— Отличный план, жена, только имей ввиду, что тогда мои слюни будут у тебя на заднице примерно… всегда.

Мы быстро разделываемся с главными тарелками, налетаем на десерт. Лори все-таки предпринимает еще одну попытку полюбить белый шоколад, но быстро сдается, включает телек и перебирает каналы, чтобы найти какую-то музыку для фона.

— … пожарные и спасательные службы закончили разбирать завалы… — слышу голос диктора новостей на заднем фоне.

Лори сидит напротив, смотрит мне за спину и медленно, как будто боится что-то испортить, кладет вилку на тарелку. Делает звук громче. Втягивает губы в рот — она всегда так делает, когда нервничает, как будто пресекает даже малейшую возможность издать любой разоблачающий ее чувства звук.

Оглядываюсь, краем глаза слежу за картинкой на экране.

— Это мой дом… — как-то очень сухо объясняет Лори. — Был… когда-то…

После того, как ее отца посадили, Угорич почти сразу завалился туда с хуй пойми откуда взявшимися хозяйскими правами. «Милостиво» дал Лори и ее матери сутки, чтобы освободить помещение. В тот же день Гарин повесился, а мать моей обезьянки уже вечером не смогла пережить эту новость. Братец вышвырнул Лори просто как мусор.

Эту часть истории она не любила больше всего и почти ничего об этом не рассказывала. Но мне всегда казалось, что она все равно ни за что бы туда не вернулась, даже если бы вернула свое имя и все законные права.

— Спасатели обнаружили тело одного пострадавшего, — продолжает вещать диктор. — Предположительно, оно может принадлежать владельцу дома — бизнесмену Константину Угоричу.

— Это он, — Лори не выглядит какой-то шокированной или вдруг внезапно несчастной. Новость о том, что от дома, в котором она провела двадцать лет своей жизни, теперь мало что осталось, расстроила ее куда больше, чем гибель «любимого» братца. — Это точно он. Завольский решил проблему.

— Эта проблема решалась сотней других способов, обезьянка. За этой мразью тянулся такой шлейф разнокалиберных подвигов, что парочки обнародованных фактов было бы вполне достаточно, чтобы навсегда заткнуть и Угорича, и его посягательства на кусок «ТехноФинанс».

— Завольский испугался, что если Угорич пойдет в суд, что история с «ОлмаГрупп» снова всплывет и привлечет к себе не нужное внимание. — Лори, не моргая, смотрит в экран. — Он очень испугался, Шутов.

Еще бы он не испугался с таким «расстрельным списком» и неделей в камере, пока его карманы выворачивали наружу буквально все, кому не лень.

— Я рада, что этот проклятый дом сгорел. Я бы сама его сожгла, чтобы даже фундамента не осталось. Потому что я уже не Гарина. — Смотрит на меня в поисках поддержки. — Я — Шутова.

Она спрыгивает со стула, убегает куда-то, а потом возвращается с пачкой белых листов.

Достает сковороду, кладет их туда крест-накрест.

Я даже не пытаюсь ее остановить, хотя прекрасно понимаю, что она задумала.

Просто молча смотрю, как она находит в каком-то из ящиков длинные каминные спички (я в душе не ебу, откуда они тут взялись, у меня даже камина нет), зажигает одну, секунду медлит… и поджигает стопку сразу с нескольких сторон.

Не предпринимает ни единой попытки задуть стремительно разгорающееся пламя.

На лице ноль сожаления.

Единственное, что выдаёт ее мысли — нервно и быстро бьющаяся венка на шее.

И пока огонь медленно сжирает страницу за страницей, Лори пятится ко мне, зарывается в мои руки, прижимается спиной к моей груди. Она такая чертовски хрупкая — моя маленькая сильная Валерия.

— Ты подумаешь, что я слабачка, если я пошлю на хер и Завольского, и «ТехноФинанс»?

— Никогда так не думал и не вижу причины, откуда бы в моей голове взялась такая дичь.

Уверен, что это решение вызрело в Лори еще вчера, а сегодняшняя новость просто подвела под ним черту.

— Я не хочу… Дим… — Она набирает в легкие побольше воздуха. — Пусть он катится к черту со своими деньгами и драгоценной финансовой империей. Пусть этот Скрудж сидит на своих мешках с золотом и подохнет тоже на них. Но я не хочу воевать с ним… до такой победы. Я просто выхожу из игры, Дим. Я слабачка, да?

— Ты совесть нашей семьи, Лори. — Вообще ни капли не преувеличиваю и не утрирую. Я вот отбитый на хуй, я вообще не уверен, что смог бы вовремя врубить ручник, как она. Поэтому в тот день, когда надел кольцо ей на палец, пообещал себе быть хорошим парнем и железобетонно страховать тылы. Чтобы к моим никто даже на пушечный выстрел не подошел.

— Встану на биржу, — смеется обезьянка, — как думаешь, стоит писать в резюме, что у меня богатый положительный опыт построения финансовых схем?

— Я тебя к себе заберу.

— Нет, Шутов, даже не заикайся больше. — Она разворачивается, строго и решительно смотрит мне в глаза. — Я очень тебя люблю, но давай мы будем реализоваться каждый в своей песочнице? Я хочу, чтобы мы разделяли друг с другом каждый свою жизнь, успехи и поражения, а не мелькали друг у друга перед глазами двадцать пять часов в сутки. И потом — мы вместе уже поработали, спасибо тебе за этот незабываемый опыт.