Спасибо деду за победу

Виктор Борисович на минутку представил, как он - в генеральском мундире, с яркой рубиновой звездой Героя Советского Союза на груди - солнечным жарким днём лета 1944 едет в сопровождении охраны и адъютантов на «виллисе» по улицам Берлина ... нет, какого Берлина - по улицам Парижа! Едет по Шан д'Элизей, а вокруг приветствуют его ликующие толпы освобождённых от фашизма и капитализма французских трудящихся ... в том числе и элегантные парижанки в коротких платьицах на стройных фигурках, в кокетливых шляпках с откинутыми вуалетками ... а он, Виктор Борисович, счастливо смеясь, машет французским трудящимся затянутой в рукав белоснежного генеральского кителя рукой и посылает парижанкам воздушные поцелуи ...

Сладостные мечты о светлом будущем прошлом развеяло деликатное покашливание. На пороге веранды стоял дедушка родный во всей своей красе - разве что без трёхлинейки, но уже со свежеотточенной любимой МСЛ на ремне сбоку. Ощутив обращённый на него - слегка смутный ещё от грёз - взгляд внука, дед сказал: — «Давай, Витёк, дежурство налаживать, ежели ты готов уже. Заляжем на крыльце и будем кемарить по очереди. Я так думаю, што ежели окно это обратно откроется - то откроется на том же месте, где и сначала. Тут-то мы с тобой туда и замырнём».

«Давай, дед. Только сперва я тебе расскажу кое-что. Смотри, вот это называется ноутбук. Это такой ... устройство такое, в общем. На нём все книги записаны. Он от электричества работает. Вот это надо в электрическую розетку воткнуть. А это пароль доступа» - Виктор Борисович записал карандашом на салфетке пароль, сунул листок в карманчик ноутовой сумки.
– «В общем, если что, нашим отдай, там разберутся».

Виктор Борисович закинул в рюкзак сумку с ноутом. Отправил туда же выключенный смартфон, паспорт и кошелёк («артефакты пригодятся как доказательства для наших там»). Затянул и завязал горловину рюкзака. Всё, готов к труду и обороне.

Нет, не всё ещё. Ещё одна вещь. «Дед, присядь, хочу тебе сказать кое-что». Дед послушно присел на стул, изобразив на лице полное внимание. «Дед, ты сам понимаешь, что вот этот мешок никогда, ни при каких условиях не должен попасть в руки фрицам. Понимаешь?» Дед тихо и серьёзно ответил: — «Понимаю, Витя. Не дурак чай. Гранаты есть у меня. Подорву если что» - «И ещё, дед ... я тоже не должен к ним попасть. Если меня в гестапо пытать будут - я не выдержу. Я им всё расскажу. Поэтому если что ... сделай так, чтобы я к ним живым не попал. Ты - можешь. Ты всё равно толком не знаешь ничего. Поэтому можешь. А мне нельзя. Обещаешь?»

Дед внимательно посмотрел прямо в глаза Виктору Борисовичу. Хотел что-то сказать, да видать раздумал. Встал из-за стола и сказал: — «Пошли, Витёк, на крылец. Будем ждать».

Виктор Борисович подорвался из-за стола вслед за дедом, цапнув по пути заветный рюкзак, призванный изменить весь ход войны. За дверью была благодать. Сиреневые майские сумерки были наполнены соловьиными трелями, и сладострастным клёкотом канавных лягушек, и ... казалось даже прорвавшаяся сквозь оттаявшую землю трава шептала что-то на своём, травном, потаённом языке.

«Ты, Витёк, покемарь здеся пока, вот на скамеечке. А я подежурю» - дед примостился на верхнюю ступеньку крыльца и по своему обыкновению задумчиво уставился куда-то в ивняк. «Хорошо хоть лопатку свою долбаную не точит опять» - подумалось Виктору Борисовичу. Дед, конечно, был родственник, герой войны и всё такое прочее ... но были, были в нём, скажем так, отдельные моменты, которые Виктора Борисовича раздражали. И запах этот ...

«Но, с другой стороны - человек три месяца в окружении провёл. Завоняешь тут. Неизвестно как бы я сам опосля этого благоухал. Маринуська-симпампуська уж точно к себе не подпустила бы» - осознал Виктор Борисович и устыдился.
– «Блин, о чём я вообще думаю? Мне на войну скоро. А я тут деда нюхаю и о бабах мечтаю. Спать, спать срочно!»

С этой благой мыслью Виктор Борисович завалился на банкетку, положив под голову судьбоносный рюкзак. Повертелся устраиваясь поудобнее. И осознал, что заснуть ему не удастся никак. Во-первых - рано. Во-вторых - шумно. В-третьих - какой уж тут сон, накануне событий, долженствующих изменить судьбу всего человечества? «Ну ладно, хоть полежу просто. Всё отдых» - подумал Виктор Борисович. И ... отрубился.

Снилась Виктору Борисовичу Америка. Как-будто едет он на большой-большой машине по большому-большому городу, который - как откуда-то знает Виктор Борисович - называется Нью-Йорк. Почему-то Виктору Борисовичу надо срочно припарковаться - а парковаться-то и негде, заняты все места. А если прямо сейчас не припарковаться, то американцы посадят Виктора Борисовича в тюрьму к неграм, а в тюрьму к неграм Виктору Борисовичу совсем не хочется. И от этой-то вот безысходности Виктору Борисовичу во сне было грустно и тоскливо - как бывает во сне, когда человек особенно беззащитен.

Может от этого чувства беззащитности, а может ещё от чего - Виктор Борисович и проснулся. А проснувшись - мгновенно осознал, что что-то в окружающем его мире изменилось. И от этого осознания Виктор Борисович подскочил с банкетки как ошпаренный. И сразу же сквозь оконце крыльца увидел ЕГО.

ОНО висело над лужайкой на высоте примерно полутора метров. ОНО было синего цвета, и тихо шипело, и как-будто медленно-медленно - едва заметно - вращалось. Сердце Виктора Борисовича на мгновение остановилось, а потом заколотилось быстро-быстро, как у попавшего в ловушку воробышка. «Это оно ... оно существует на самом деле ... это окно!» - всполохами метались мысли в голове Виктора Борисовича.

При этом, надо заметить, тело Виктора Борисовича впало в натуральный ступор. И так бы наверно в этом ступоре и пребывало неограниченно долго - если бы невесть откуда возникший рядом с ним дед не выдернул жёстко его в реальный мир за рукав.

«Пошли, Витя, пошли!» - рассерженной коброй шипел дед, волоча за собой растерявшегося Виктора Борисовича как локомотив пассажирский вагон. Виктор Борисович, на автомате подхватив на плечо рюкзак, скатился по ступеням крыльца и, раздухарившись, рванул в сторону ЕГО, обогнав деда. И тут же был безжалостно отброшен назад.

Дед, внешне тощий и заморенный, как выяснилось был силён неимоверно и играючи зафиксировал стокилограммовую тушку Виктора Борисовича ухом возле своего рта. И всё так же почему-то шёпотом донёс в это ухо: — «Я первый пойду. Ты до тридцати считай и пойдёшь. Считай так: полста раз, полста два ... до полста тридцать досчитаешь - и сигай. Понял?»

Виктор Борисович быстро - быстро закивал. Дед, отпустив его плечо, подтянул лямки своего сидора, наскоро обмахнулся двоеперстным крестом и молча прыгнул с разбегу в ЭТО. Виктор Борисович даже не успел разглядеть, как дед бесследно пропал в синем, шипящем и крутящемся. «Полста раз ... полста два ...» - вслух начал отчёт Виктор Борисович. В голове было пусто - ни одной мысли, ни единой. Было и страшно, и весело, и временами накатывала какая-то апатия ... так и дошло дело до «полста тридцать». Надо было решать. И Виктор Борисович решил. Шаг, другой - и он как и дед прыгнул головой вперёд прямо туда. «Эх, бляха-муха» - такой не в лад и невпопад была последняя мысль Виктора Борисовича в XXI веке.

Глава 7. В лесу прифронтовом.

Виктору Борисовичу представлялось, что путешествие сквозь время и пространство будет выглядеть примерно как в его любимом сериале 90-х: — «Скользящие» - долгий полёт по сверкающему извилистому коридору с покрытыми звёздами разноцветными стенами ... никакого полёта не было. Отважный путешественник в прошлое спустя неуловимое мгновение после своего прыжка просто с размаху шлёпнулся всем телом в нечто холодное, склизкое и - слава богу - достаточно мягкое. По инерции проскользнул пузом по этому холодному. И въехал прямо лобешником во что-то твёрдое так, что искры из глаз посыпались!