Спасите, мафия!

Шинигами, похожие на птиц, тут же подплыли к Мукуро, всё еще державшему меня за руку, и Тсуне и молча вручили им свитки с выражением осознания глобальной торжественности момента на моськах. Затем свитками были одарены Фран и Бьякуран, после чего Гу-Со-Сины, помахав нам крылышками, прокрякали: «Успехов вам!» — и, поклонившись Владыке, исчезли в белой вспышке света.

— Так-так-так, я тоже, пожалуй, пойду, — вдруг заспешил куда-то Граф. — Вадик, иди ко мне, твой учитель не собирается отлавливать тебя по всему Мейфу! Ко мне, мой Тузик, к ноге, к барьеру! Так, это не из той оперы. Хватит притворяться мертвым, ты давным-давно регенерировал. Подслушивать нехорошо, хоть ты и так был в курсе! Пойдем, я тебя плёточкой, да по спиночке, ох как постукаю за то, что доверился союзничку-предателю, балбес ты мой великовозрастный! А потом будем с тобой всю ночь обсуждать этот спектаклик веселенький: ты же так любишь книжечки Де Сада, а тут садизма тоже предостаточно было! Вперед, мой верный Бобик, к хозяину! Идем с тобой к веселью, к обучению, да к чашке чая! Уделю тебе вечерочек — заслужил! Почти…

До сих пор лежавший на земле Шалин-младший тут же встал и подошел к Графу. Одежда его была изорвана, а волосы залиты его собственной кровью, но он каким-то чудом умудрялся сохранить всю свою стать и надменность. Буквально подплыв к Графу, он отвесил ему грациозный, но ничуть не почтительный поклон, и произнес:

— «К барьеру» — это Вы удачно оговорились, мой родовитый учитель. Или же Вы безродный, а титул присвоили? Никак не разберу.

— У тебя вся вечность впереди, чтобы разобрать, — протянул Граф многообещающе, и в его голосе была слышна угроза, искусно завуалированная елейными интонациями. — А я тебе помогу. У барьера ведь всегда разум проясняется, а тебе не мешало бы еще потренироваться.

К Эмма-Дай-О тем временем подошел Алексей, который всё это время сидел рядом с притворявшимся трупом братом и встал, лишь когда поднялся тот. Шалин-старший отвесил Владыке полный почтения и преданности поклон, и Вадим, бросив на него тоскливый взгляд, пробормотал, обращаясь к своему учителю:

— Может, всё же подтянете брата в атакующих заклятиях?..

— Ой, он такой скучный, что я лучше с тобой лишний час позанимаюсь! — фыркнул Граф. — Не моя вина, что его учитель заставил его концентрироваться на защите! И вообще, вы с ним и в паре относительно нормально работаете, когда всяким гадостям с колюще-режущими мерзостями доверять не начинаете, балбесы новорожденные! Всё, идем. Пока, дорогушечки! — Граф помахал нам руками и исчез. Следом за ним, бросив нам скучающее: «Прощайте, было весело», — исчез и Вадим.

— Мы приносим извинения за все причиненные нами неудобства, — холодно произнес Алексей, и его поглотила белая вспышка.

Перед нами остался лишь владыка Эмма, который вдруг тепло улыбнулся и тихо сказал:

— Я могу гордиться вами, леди. Вы достойные продолжатели славного рода, который, как я боялся, начал вырождаться, ведь вы последние его представители. Род начал деградировать: поступок вашего отца нельзя оправдать. И хоть я и оплатил свой долг, пожалуй, продолжу присматривать за вашим родом, ведь вы показали, что мне есть еще на что надеяться — возможно, род будет возрожден в былой красе. Вся семья вашего предка погибла, помогая мне, он был последним выжившим, потому я и говорю, что род этот был поистине наичестнейшим. Они погибли за меня, своего товарища, против которого подняли восстание демоны, и это благородная смерть. Я приношу им благодарность в вашем лице. Чем больше выпадает на долю человека испытаний, тем сильнее он становится, если испытания эти его не сломят. В ваших судьбах я видел тяжелые времена и потери, которые вы не сумели бы перенести, не пойми вы сейчас, что значит быть по-настоящему сильными. Но теперь судьба ваша изменилась, и если вы сумеете выполнить контракты, те беды преодолеете с легкостью. Не думайте, что я хотел сломить вас — напротив, я хотел научить вас верить в себя, в своих товарищей и быть стойкими. Граф руководствовался тем же принципом: он не безумный садист. Он любит причинять боль, но даровать взамен способность мужественно, с легкостью переносить удары судьбы. Для того, чтобы в будущем человека боли и страданий было меньше, ведь несмотря на все его слова, Граф уважает сильных смертных. Так же, как и я. Я не сумею уберечь вас ото всех грядущих испытаний, но точно знаю, что вы обрели силу их преодолеть. Просто помните: «ива от снега не ломается». А «путь в тысячу ри начинается с одного шага», и сегодня вы этот шаг сделали. До встречи, я надеюсь. А Бьякуран Джессо останется в этом мире до Нового Года, если не умрет раньше — это мой прощальный подарок. Не сдавайтесь. Никогда.

Фигура в зеленом кимоно исчезла в белом мареве вместе с телами жертв и обнявшим Марию на прощание Маэстро, прошептавшим: «Прощай, Маша, и спасибо за всё», — и получившим в ответ: «Мы всегда будем друзьями, Дима». Лишь только магический свет погас, все мы кинулись к раненым. Лена и Бэл помогали Суперби дойти до дома, хоть он и отказывался от помощи, Дино вызвал своего пегаса, и через его спину перекинули Рёхея, которого поддерживал усаженный за ним (не без долгих пререканий) Тсуна. Франа везла подозрительно мирная Ури, которую Гокудера лично увеличил с помощью активации солнца, а за спиной иллюзиониста номер два сидел иллюзионист номер один, который, так же, как и его ученик, оставался в сознании лишь нечеловеческим усилием воли. Остальные добирались до дома пешком, за неимением других транспортных средств, и я еще по дороге вызвала скорую, но приехала она лишь спустя час после того, как мы добрались до фермы. Российская захолустная медицина — вечный ей памятник, как самой медленной улитке на свете! За это время я успела обработать раны всем мафиози, но Франа, Тсуну и Рёхея пришлось госпитализировать, Суперби же от госпитализации отказался, сказав, что дома поправится быстрее. Причем именно «дома», что примечательно. Машка поехала в больницу вместе с Франом, а Гокудера решил сопроводить друзей, отказываясь присоединиться к ним в госпитализации, остальные же остались дома, хотя я отчаянно пыталась выпнуть их по тому же адресу. Не получилось, а жаль, ведь раны абсолютно у всех мафиози были очень и очень серьезные… Ну а сама я всё это время ощущала странное опустошение и боролась с собой: ненависть к Владыке Эмма сталкивалась в моей душе с благодарностью к нему. А еще мне было очень больно, но подойти к Кёе и поговорить я не могла: надо было помочь раненным. И если честно, я боялась. Боялась, что, убив невиновного, Кёя замкнется… Но я верила в него, в то, что он справится с этим — не могла не верить. И отчаянно надеялась, что он себя всё же простит. Потому что винить себя ему было не в чем…

====== 75) Все проходит: и печаль, и радость, но есть и нечто неизменное, так ведь, друзья? ======

«Только та любовь справедлива, которая стремится к прекрасному, не причиняя обид». (Демокрит)

Вечером у меня состоялся разговор по душам с Мукуро. Кёя от помощи в обработке ран отказался, сказав: «Иди, ему нужнее. А тебе надо с ним поговорить», — и я, скрепя сердце, с тяжким вздохом отправилась к иллюзионисту. Фей обнаружился у себя в комнате — принявшим душ, распустившим волосы и зашивавшим глубокую рваную рану на боку — видимо, в той белой сфере он напоролся на шип… Торс иллюзиониста покрывали старые шрамы и свежие раны, а бледная, болезненно-белая кожа была на удивление тонкой, такой, что сквозь нее отчетливо видны были сети сосудов. Я вздрогнула, подумав, что в этом виновата тюрьма Виндиче и колба с раствором жизнеобеспечения, но ничего не сказала. Просто подошла к сидевшему на кровати иллюзионисту, накладывавшему швы, и, не говоря ни слова, забрала иглу из его рук. Он не сопротивлялся — просто отвел взгляд и молча уставился в окно. Быстрыми, четкими, аккуратными движениями, стараясь причинить другу как меньше боли, я наложила швы на все его раны, а затем перевязала их и стянула сломанные ребра парня эластичным бинтом. Тишина стояла жуткая — напряженная, давящая, пугающе-отстраненная, но почему-то я не могла нарушить ее первой. Просто не знала, что сказать. Потому что, если честно, я не понимала, за что он в меня влюбился. Ведь он сам говорил: я ему не подхожу. Некрасивая, не слишком умная, вечно ему язвящая, спорящая с его жизненными принципами… Хотя, может, в этом всё дело? Его либо не принимали, либо обожали, но не было в его жизни еще человека, который называл бы его своим другом, но при этом совершенно спокойно указывал на его недостатки, а точнее, рядом с ним не было такой девушки: Вонгола-то его как раз принимала именно так. Наконец я закончила перевязку и сгрузила весь мусор в пакет, который, вместе с остатками бинтов и лекарствами, был отправлен на стол. Мукуро натянул черную футболку и, не произнося ни слова, лег на кровать, повернувшись ко мне спиной, а я тяжело вздохнула и поняла, что разговор всё же придется начинать мне. Подойдя к кровати иллюзиониста, я села на край матраса и осторожно потрепала Мукуро по плечу.

— Слушай, я устал! — возмутился Фей, являя миру всё свое нахальство. — Иди, вон, своего любителя фауны тряси! Завтра поболтаем, а сегодня я хочу побыть один!

— Фиг тебе, — поморщилась я, понимая, что, если сейчас уйду, потеряю его навсегда. Он ведь упертый, как баран, и если вобьет себе что в голову, фиг выбьешь, даже долотом! А потому поговорить с ним я должна была до того, как он, блеснув своей извращенной логикой, уплывет в непонятные дебри, откуда его потом не выманишь. — Я тебя одного не оставлю. И не надейся. А то ты потом…

— Да что ж ты такая настырная! — перебил меня Мукуро и повернулся на спину. В глазах его застыла боль, и я растерялась, но взяла себя в руки и тихо сказала:

— Мукуро, ты мой Друг, Друг с большой буквы, а потому я не хочу тебя потерять.

Взгляд иллюзиониста смягчился, и на губах на секунду промелькнуло слабое подобие улыбки.

— Никогда? — уточнил он хитро прищурившись.

— Никогда, — кивнула я, и Фей поймал меня за руку.

— Оставайся, — бросил он, переведя взгляд на потолок. — Поведаю, почему так поступил.

— Мир? — осторожно спросила я.

— А мы воевали? — нахмурился фокусник, пристально вглядываясь в белую краску.

— Я — нет, — вздохнула я и сжала его ладонь. — А ты дурью маялся и думал, что я в тебя не поверю. Ну вот чего ты в трагизм впал и Пламя зажечь не мог? Думал, я сочла тебя предателем?

— Нет, — поморщился Мукуро и всё же перевел на меня взгляд. — Граф сказал правду. Потому я и не мог зажечь пламя.

Меня как ушатом ледяной воды обдало. Неужели это чувство в его душе и впрямь настолько сильное, что он не мог зажечь Пламя только потому, что думал, будто не нужен мне?..

— Как так? — пробормотала я, и иллюзионист поморщился, но я взяла себя в руки и тихо казала: — Мукуро, ты ведь говорил, что я тебе не пара, да и вообще…

— Не бери в голову, — перебил меня он и попытался отмазаться: — я тебя не собирался и не собираюсь у твоего правдолюба уводить, так что расслабьтесь. Это мелочи — пройдет.

— Прости, — пробормотала я, опуская взгляд.

— За что? — хмыкнул Фей и усмехнулся. — За то, что была первой, кто сумел меня принять и пробиться туда, куда я никого не пускал? Или за то, что сумела в меня поверить, заставив поверить в тебя? А может, за то, что заинтриговала меня своей способностью к сопротивлению — не иллюзиям, а мне самому? Или же за то, что сумела показать мне, что быть одному — не лучший вариант, и заставила задуматься о том, что друзья делают не слабее, а сильнее? За что ты просишь прощения?

Я боялась услышать слова: «За то, что не полюбила меня, за то, что выбрала другого», — но их не прозвучало. Мукуро не стал винить меня — напротив, он пояснил, почему влюбился. Это произошло потому, что ни внешность, ни коэффициент интеллекта, ни манеры ему были во мне не важны — он полюбил, как бы банально это ни прозвучало, мою душу, и это пугало, но одновременно с тем я понимала, что это значит лишь одно — Рокудо Мукуро всё же не замкнется в себе из-за того, что я осталась с его врагом, не перестанет искать свой свет. Просто потому, что он узнал, что значит любить и быть кому-то нужным, а значит, он будет искать эти чувства вновь, но на этот раз — взаимные…