Спасите, мафия!

— Прости, я не могу не… — пробормотала я иллюзионисту, не сумев закончить предложение: «Я не могу не сказать Кёе, что не виню его». Просто язык не ворочался, а в голове была такая каша, что облечь мысли в слова не было никакой возможности. Я встала и, покачиваясь, пошла к комитетчику. В его глазах загорелась надежда, и я улыбнулась сквозь слезы, которые ручьем текли по моим щекам, но я их даже не замечала. И вдруг над нашими головами раздался тихий, шелестящий голос Владыки Эмма.

— Пришло время проверки. Зажгите Пламя Предсмертной Воли. Все вы.

Я почувствовала, что тело мое онемело от холода, и, бросив взгляд вниз, ужаснулась: ноги почти всех присутствовавших, за исключением Маэстро, уже отпустившего Машу, примерзли к земле, а точнее, оказались закованы в ледяные глыбы. Я испуганно посмотрела на Кёю, но он лишь печально улыбнулся мне краешками губ и едва заметно кивнул. Голова моя была абсолютно пуста в этот миг, но, поймав его улыбку, я вдруг отчетливо подумала: «Мы все это сделаем». В ту же секунду по мановению руки Владыки три кольца слетели с пальцев опешившего Гокудеры и плавно подлетели к нам с сестрами. Это чудовище решило о нас позаботиться и дать катализатор?! Я схватила кольцо Грозы и надела на палец. Пусть не надеется, что хоть кто-то из нас не сумеет выиграть! Лена тоже надела перстень, а вот Маша была настолько дезорганизована, что даже не заметила парившее перед ней кольцо. И надеть его ей помог Маэстро. Но Мария сильная, она справится. Я буду в это верить…

Первым зажег Пламя на всё еще надетых боксерских перчатках Рёхей, который еле держался на ногах. Он слегка покачивался, мутные глаза были всё так же полны решимости, а из многочисленных ран падали на землю горячие рубиновые капли. Пламя это получилось довольно слабым, но как только он это сделал, сковывавший его ноги лед треснул и рассыпался на миллион осколков. Боксер пошатнулся и упал, потеряв сознание, и перчатки с его рук мгновенно исчезли. Сасагава держался лишь на силе воли и не убирал перчатки только потому, что они давали ему стимул бороться, а вот теперь, поняв, что победил, он просто отключился. Что я почувствовала в этот миг? Уважение к нему? Нет, оно было в моей душе всегда. Я испытала чувство гордости за этого безмерно сильного человека. А еще поняла, что никогда нельзя сомневаться — надо просто биться за то, что тебе дорого.

Следом за Рёхеем Пламя Предсмертной Воли на перстне зажег Суперби, который не мог даже поднять окровавленную правую руку и стоял пошатываясь, но упорно глядя на врага — на Короля Ада. В глазах его не было ни уважения, ни страха, ни ненависти. Ничего, что обычно испытывали к Владыке люди. Только пылавшая огнем ярость и отчаянная решимость. Ведь Суперби Скуало никогда не сдается, и его честь мечника — это то, что невозможно сломить ничем. Затем Пламя загорелось на лбу Тсуны, не очень сильное, такое, что варежки не сумели трансформироваться в перчатки Вонголы, но уверенное, ровное и абсолютно непоколебимое. Савада был на пределе, но держался изо всех сил, а его расцарапанные щеки, покрытые кровью, грязью и копотью, были столь бледны, что становилось понятно — ему необходимо срочное переливание. Босса мафии и Акулу Варии тут же освободили, и Суперби всё же сел на землю, а Савада, пошатываясь, забрал у меня из рук до сих пор сжимаемый мной чемоданчик и кинулся на помощь мечнику, но тот бросил лишь:

— Дай бинт и помоги тому мусору, что отдохнуть решил.

Савада выполнил просьбу мечника и, пошатываясь, поспешил к Рёхею. Поражаюсь на его силу воли, если честно: о себе он не думал абсолютно… А в это время Пламя зажгли Бьякуран, чей мундир из белого превратился в ало-серый; Гокудера, не менее израненный, но, по крайней мере, вряд ли нуждавшийся в донорской крови; Дино, тоже на ладан дышащий; и едва державшийся на ногах Фран, чья кожа по бледности могла соперничать с саваном. Затем настала очередь Бельфегора, и он, сумев без труда зажечь Пламя, несмотря на довольно серьезные ранения, подошел к Лене и тихо сказал:

— Прости.

В тот же миг на кольце, которое перелетело к готессе от подрывника, вспыхнуло ровное голубое Пламя, и моя сестра едва заметно печально улыбнулась. Лед на ее ногах рассыпался в прах, и она крепко обняла Принца. Фран же подошел к Маше, пустыми глазами смотревшей прямо перед собой, но явно ничего не видевшей, которую всё это время обнимал не подвергшийся заклятию Маэстро, и тихо сказал, глядя в землю:

— Я понял, что важнее всего, слишком поздно. Прости.

— Фран… — это было первое, что моя сестра сказала после смерти Валета. В ее глазах вдруг появилось осмысленное выражение, и она, вздрогнув, хотела было кинуться к парню, но упала из-за сковывавшего ее льда. Иллюзионист успел подхватить ее и поморщился от боли, и это отрезвило Машу. Она встала ровно и, с ненавистью посмотрев на парившего чуть в стороне от нас Короля Ада, решительно процедила:

— Ты не божество, ты демон во плоти. Только ты не победишь…

Перстень на ее руке вспыхнул ярким алым Пламенем, и Фран, печально улыбнувшись, побрел назад, но Мария, освободившись ото льда, схватила его за руку и некрепко обняла. Я печально улыбнулась и посмотрела на Кёю. Наши глаза встретились, и я, подумав, что ничто и никогда не заставит меня отказаться от этого человека, направила в перстень всю свою решимость всегда быть рядом с ним. Кольцо вспыхнуло зеленым Пламенем, и в тот же миг браслет Кёи засветился ровным фиолетовым огнем. Я слабо улыбнулась, и комитетчик кивнул в ответ, а Граф ехидно протянул:

— Кажется, у иллюзионистика проблемы, а? Почему? Неужели потому, что его победил заклятый враг? Или, может, потому, что он сознательно всё это устроил — договорился с глупышками-близнецами о том, что предаст сестричек-Светловых, пытался наладить быт на ферме, зная, что Шалины всё равно перехватят все важные контракты, притворялся, словно ничего не знает о замыслах Владыки Эмма и меня, скромного, сделал вид, будто предал товарищей, чтобы подобраться к близнецам, никогда прежде не подпускавшим его на расстояние удара, сразился с врагом и, поняв, что не сможет победить, решил сохранить Пламя Предсмертной Воли для удара по Шалиным любой ценой, и потому намеренно пропустил удар, подумав: «Безоружных он не добивает, а я обязан выполнить свой план», — нахамил той, кого любил… Ой, я, кажется, выдал тайну! Прошу прощения, как же мне не стыдно? Ну да вот так! Но о чем я? Ах, да! А затем он предал тех, кто ему поверил, захватил их тела и выбросил, как какой-то мусор, когда они перестали быть ему нужны. А что же он получил в результате? Всего лишь «прости» и колечко на пальце любимой, горящее Пламенем решимости быть с тем, кто убил единственного дорогого ей человека, со врагом нашего иллюзионистика, которому тот поддался, усмирив свою гордость, чтобы помочь ей. Ну и как же тут не впасть в депрессию, а?

Я растерянно посмотрела на Мукуро, из рук которого давно исчезли розы и который пустым взглядом смотрел на землю, и думала о словах шинигами. Неужели он и правда меня любил и только из-за этого совершил всё это? Да нет, быть не может! Он ведь начал помогать нам в тот день, как заключил со мной мир, а в любовь с первого взгляда я не верю… Но, возможно, он помогал мне как другу, а потом в его сердце появилось что-то большее?.. Я медленно подошла к иллюзионисту и села рядом с ним. Мукуро, сидевший, обхватив колени руками, никак на это не прореагировал, и я, осторожно обняв его за плечи, прошептала:

— Знаешь, я ведь так и не поверила, что ты нас предал. На секунду засомневалась, когда увидела раны Кёи, но потом поняла, что ты не такой человек, чтобы предавать товарищей. Прости меня. И прости, что не видела ничего… Ты мой Друг, Друг с большой буквы, понимаешь? Самый настоящий. И, знаешь… Ланкастеры или Йорки — не важно. Важно, что и те, и другие принадлежат династии Плантагенетов. Подаришь мне чайную розу? Красный и белый вместе дают розовый, разве нет? Так что давай лучше обменяемся розовыми розами, Мукуро.

Иллюзионист вздрогнул от звука собственного имени, и серьга в его левом ухе, представлявшая собой три длинных ромба, прикрепленных к небольшому кольцу, вспыхнула ровным темно-синим пламенем. В руках иллюзиониста появилась нежно-розовая роза, и я, отстранившись от него, улыбнулась. В моей руке тоже появилась чайная роза, и мы молча обменялись иллюзорными цветами, а Граф начал аплодировать и рассмеялся, со словами: «Какое захватывающее представление! Не зря мы всё это затеяли! Было весело, пташки мои!»