Спираль
Шрифт:
— Как зовут твоего друга?
— Роман Гугава!
— Роман Гугава! — повторил Рамаз, словно стараясь навсегда запечатлеть в памяти это имя.
— Роман Гугава два года угробил на поиски этих марок. Познакомился и переговорил чуть ли не с полутысячей филателистов. В конце концов напал на след одного московского грузина, у которого оказалась одна из этих двадцати марок, «Трафальгар», посвященная Трафальгарской битве.
— Ты знаешь, какая битва произошла при Трафальгаре? — искренне удивился Рамаз.
— Я знаю, как называется марка, стоящая сто тысяч долларов. Марки теперь дороже
— Сто тысяч долларов! — повторил Коринтели. — Деньги — высшая форма демократии. Я как ученый боготворю демократию. Сколько человек входят в дело?
— Я, ты и Роман Гугава.
— Всем поровну?
— Гугаве на десять тысяч больше.
— Что от меня требуется?
— Перво-наперво переговорить с иностранцем.
— Гугава не разговаривал?
— Нет. Он не знает языка.
— Откуда же в таком случае знает, что требуется англичанину?
— Один человек сосватал его. К сожалению, сейчас тот малый в отсидке.
— Как мне найти англичанина?
— У Романа есть все его координаты. Позвонишь и договоришься.
— Делим поровну! — сменил Рамаз тему разговора.
— Почему?
— А мой английский не стоит денег? Что из того, что Роман Гугава наводит на дело? Сумей он сам ловко прокрутить операцию, он не позвал бы нас.
— Без Гугавы ничего не скажу. В Москве обсудим.
— Кто владелец марки?
— Старый физик, сейчас на пенсии.
— Фамилия и имя у него есть?
— Варлам Гигошвили. Живет на улице Сибирякова, второй подъезд, четвертый этаж, двухкомнатная квартира.
— Он точно знает, что у товарища Гигошвили есть «Трафальгар»?
— Один из самых известных филателистов сказал.
— Сам он почему не берется?
— Кто?
— Твой Роман Гугава! — насмешливо пояснил Рамаз и, наклонившись, взял со стола пачку «Винстона». Он давно решил порвать с Сосо Шадури, но чувствовал, что предложенное дело исподволь прельщает его.
— Ему никак не удается установить контакт со стариком. Варлам Гигошвили замкнут и недоверчив. Только самых близких пускает в квартиру.
Рамаз задумался.
Шадури понял, что Коринтели уже включился в дело, и с его души свалился камень. Он в свою очередь потянулся за «Винстоном» и закурил.
— Что еще известно по поводу этого дела? — спросил вдруг Рамаз.
— Сейчас в Москве несравненная Лия Рамишвили, внучка сестры Варлама Гигошвили. Ей приблизительно тридцать. Замужем. Муж — начальник какого-то управления, Леван Рамишвили, отец — очень большая шишка…
— Ясно, я понял…
— Думаю, что Лию Рамишвили можно использовать в качестве ключа к квартире старого физика. Гугава установил, что она проживает в гостинице «Будапешт» и пробудет в Москве еще дней десять.
— Почему не остановилась у Варлама?
— Не знаю. Наверное, предпочитает пожить на свободе. А с Варламом они часто прогуливаются и ужинают в ресторане «Будапешт».
— А если после операции у нее возникнут подозрения и она выдаст меня?
— Женщины — твоя сфера. Мы не мороковали об этой части операции.
Рамаз снова задумался.
Сосо Шадури встал. Чтобы не мешать приятелю, он прошел на кухню, открыл дверцу холодильника
и отыскал боржом.Разработка предстоящей операции постепенно поднимала настроение Рамаза.
Сосо вернулся в комнату с двумя стаканами, один поставил перед Рамазом, из другого отпил сам.
— Придумал что-нибудь?
— Придумал, если Лия Рамишвили не знает меня в лицо.
— Откуда ей тебя знать?
— По единственному портрету в молодежной газете, может быть, он запомнился кому-нибудь!
— Ты прав. Хорошо, что тебя хоть по телевизору не показывали.
— Видишь, как пригодилась моя скромность. А сколько журналистов гонялись за мной! Есть риск, что в ресторане или на улице мы столкнемся с каким-нибудь знакомым грузином.
— Ты под чужой фамилией собираешься знакомиться?
— Нет, я должен познакомиться под видом иностранца. Женщины почему-то воображают, что те лучше нас умеют любить под одеялом, и вместе с тем больше гарантий навсегда замести следы. Несравненная Лия знает какой-нибудь язык?
— Английский с пятого на десятое, вот ее дядюшка или дедушка, тот лучше говорит по-английски.
— Еще какой-нибудь знает?
— Лия?
— Нет, ее дядюшка или дедушка.
— Не думаю.
— Сегодня же позвони в Москву высокочтимому Гугаве. Если они говорят по-английски, я буду французом, а то поймут, что я не англичанин. Я стану французом, который хорошо знает английский. Понятно?
— Понятно. А дальше что?
— Дальше я должен как-то познакомиться с Лией. Если бог поможет и она окажется мещанкой, ты представляешь, что значит для мещанки француз! Жерар Говен или хотя бы Мишель Леруа… Однако нет, никак не Леруа! Гораздо импозантнее Мишель де Леруа. Тебе известно, что означает для женщины это самое «де»? Оно придает фамилии совсем другое звучание. Конечно, так гораздо звучнее — Мишель де Леруа. И слух ласкает, и тебе легче запомнится.
— Рамаз, я не терплю таких штучек!
— Что поделаешь, мой милый, такой у меня стиль.
Злость обожгла Сосо Шадури; когда он проглатывал застрявшую в горле матерщину, она исцарапала ему гортань, как острая кость.
— Допустим, ты познакомился. Что дальше?
— Дальше надлежит заслужить доверие, чтобы меня пригласили в дом моего советского коллеги. Затем приглашаю их в ресторан. Хотя театр или консерватория лучше ресторана, там не встретишь знакомых. Заруби на носу, уважаемый Сосо, на тот случай, если знакомство состоится: сия категория людей не изнуряет себя хождением по театрам и симфоническим концертам. Придется мне два оставшиеся до поездки дня употребить на разучивание какой-нибудь новейшей галльской песенки, а на фортепьяно я подберу современное французское попурри.
— А дальше?
— Дальше? — вдруг вышел из себя Коринтели. — Немного пошевели мозгами, которые ты замуровал за своим пуленепрошибаемым лбом!
Ради ста тысяч долларов Шадури и на сей раз проглотил застрявшие в горле злобу и брань, и опять острая кость исцарапала ему гортань. Он понимал, что без Рамаза Коринтели дело не выгорит, иначе вцепился бы ему в глотку или наделал дел похуже.
Рамаз понял, что переборщил.
— Потом мы со стариком провожаем обворожительную Лию в Тбилиси.