Ставрос. Падение Константинополя
Шрифт:
– Госпожа, - пробормотала она.
– Я здесь, здесь!
Феофано погладила ее по голове.
– Держись, дорогая! Уже недолго!
Феодора застонала. Недолго?.. Слава богу, отмучится!
А потом в животе что-то горячо скрутилось; потом отпустило… и она почувствовала, что истекает кровью. Боль наполнила всю нижнюю половину тела, ноги свело; и она подтянула колени к животу, замотала головой, борясь за жизнь, отталкивая от себя смерть!
Ее еще раз схватила судорога; а потом все прекратилось. Кровь еще бежала, но уже ослабевала. Больная ощутила руку царицы
– Все… уже все, - сказала Феофано.
Феодора открыла глаза, попыталась приподняться; но Феофано силой удержала ее на постели.
– Не двигайся, тебе нельзя!
Феодора закрыла глаза; сил спорить не было, да и двигаться тоже. Липкая от крови одежда отвратительно облепила тело; вскоре она почувствовала, как с нее снимают платье, приподнимают ее, но когда из-под нее попытались выдернуть тюфяк, Феофано сердитым окриком остановила помощников. Ей нужно было оставаться в покое не меньше нескольких часов!
Феодора впала в забытье, и еще долго слышала вокруг себя голоса, ощущала прикосновения… а может, ей грезилось. Но только одно было настоящим – Феофано, которая сидела с ней и держала ее руку.
Когда московитка открыла глаза, царица улыбнулась: глаза у нее запали, но она выглядела такой же сильной, как прежде. Сильнее и живее, чем тогда, когда узнала о ребенке своей подруги!
– Бог тебя спас для меня, - сказала Феофано.
Она склонилась и поцеловала ее: черные волосы выскользнули из-под золотых лент, наискось переплетавших голову. Сейчас Феофано была одета женщиной, большой госпожой: и выглядела величественнее, чем тогда, когда на ней была броня.
– А где Дарий? – шепнула Феодора.
Феофано улыбнулась, и глаза ее сверкнули.
– Здесь, - сказала она.
Гречанка повернула голову, и Феодора, проследив за ней глазами, увидела в стороне тонкую фигуру – коленопреклоненную, с опущенной головой: Дарий Аммоний даже не думал бежать от правосудия!
Феодора попыталась приподняться, и царица уложила ее обратно.
– Кто еще здесь? – с трудом спросила московитка.
– Все, кто нужен, - ответила Феофано.
Она сложила руки на груди и словно окаменела; на губах зазмеилась улыбка.
– Мальчик хотел оказать тебе услугу, - сказала гречанка. – Правда, Дарий? Посмотри-ка на меня!
Медленно Дарий поднял голову – в свете единственной лампы стало видно, что он бледен, губы посерели.
– Да, моя василисса, - наконец ответил юноша. – Я видел, что госпожа… Я знал, что этот ребенок чрезмерно отяготит всех, и госпожа совсем не хотела его! От него следовало избавиться, пока не поздно, но госпожа не сделала бы этого: тогда я сам помог ребенку вернуться туда, откуда он явился! Пусть эта вина будет на мне, а не на госпоже!..
Феофано издала смешок в наступившей могильной тишине; и тогда Дарий уткнулся лбом в пол. Он так и застыл перед своей повелительницей, не смея просить пощады.
– Ты поступил по древней восточной справедливости, - наконец сказала императрица. – И по этой же восточной справедливости и будешь судим: пусть твою участь решит женщина, которую ты отравил! Что ты скажешь, любовь моя?
Она
взяла Феодору за руку.– Я не знаю, как его судить, - прошептала потрясенная больная.
– Дарий – дитя Востока, - сказала Феофано, не спуская глаз с юноши, который все еще лежал перед ними обеими, не поднимая головы. – Но Востока древнего, а не мусульманского! Ты знаешь, почему, Феодора?
– Потому что у магометан женщины не решают участь мужчин, - прошептала Феодора.
– Верно, - убийственно спокойно сказала царица. – Но мы не магометане – не так ли, Дарий?
Дарий замотал головой, не поднимая ее.
– Стало быть, все решит слово Феодоры, - заключила Феофано, поворачиваясь к больной. – Каково будет твое решение? – спросила она.
Феодора усмехнулась. Ей показалось, что она все еще в бреду: нет, ей точно это снится!
– Какое тут может быть наказание? Не высечь же! Тут только казнить… или помиловать!
– Как скажешь, так и будет, - ответила Феофано.
И Феодора поняла: если она скажет – казнить, Дарий умрет.
– Но ведь Дионисий вступится, - прошептала она.
– Не вступится, - ответила царица.
Феодора протянула руку к юноше.
– Дарий… посмотри на меня!
Он наконец выпрямился и устремил на нее взгляд своих нежных испуганных глаз.
– Я тебя не прощаю, потому что я тебя не судила… сам по себе посуди, что ты сделал! Сейчас можешь идти, я тебя не казню!
Дарий кивнул, попытался улыбнуться; потом неловко встал и хотел скользнуть в темноту, к выходу, но тут же в той стороне послышалась возня. Дарий слабо вскрикнул, забился, а потом затих в чьих-то сильных руках. Марк!
– Пусть мальчик пока далеко не убегает, - сказала Феофано, сухо рассмеявшись: а Феодора тут же прокляла свою глупость. Конечно, Дарий мог быть настоящим отравителем – точно так же, как и благодетелем!..
Феофано опять погладила ее по голове и улыбнулась.
– Теперь все хорошо, дорогая. Отдыхай.
Все было – чем дальше, тем хуже; но сейчас они обе испытывали великое облегчение.
– А я ведь и вправду почти благодарна ему, - наконец хрипло сказала Феодора. Прокашлялась.
Феофано кивнула.
– Я понимаю, дорогая.
“Поэтому он все еще и жив”, - подумала Феодора: вдруг осознав, что если бы она умерла, Дарий отправился бы следом, чьим бы сыном ни был.
Она нащупала на груди забытый амулет и подумала вдруг: Дарий, наверное, надеялся, что эта вещь охранит ее!
Феодора слабо улыбнулась и пожала пальцы василиссы.
– Теперь я понимаю, почему азиатские царства стояли тысячи лет, - прошептала она. – Если у них были тысячи таких слуг, как Дарий!
– Он, конечно, никакой не христианин, как и его отец и дядья, - откликнулась Феофано, хмуря брови. – Но и на мусульманина наш юный Аммоний не похож… Однако зороастризм, учение его предков, было очень близко к христианству, и, пожалуй, куда здоровее и жизнеспособнее христианства в его теперешнем виде! Это-то и скверно!
Она усмехнулась. Взяла амулет, подаренный Феодоре Дарием, и рассмотрела, проведя по нему ногтем.