Ставрос. Падение Константинополя

Феодора узнала, что Леонард еще на Крите объяснился с Феофано и смирился с их любовью. Да: это был настоящий рыцарь, настоящий жрец всевластной женской богини.

Однако разговаривали они сейчас по большей части о насущном – о том, что будут делать сразу после высадки в Венеции. Комес говорил, что в прошлое свое плавание арендовал в городе дом, где места хватит на первое время всем, - у него не было собственного городского дома или земельных владений в итальянской провинции, потому что Леонард ни на какой земле не закреплялся надолго, и домом для него всю жизнь было море. А то небольшое наследство, которое осталось ему в Византии от родителей, давно уже было разворовано или прибрано к рукам ушлыми сухопутными родственниками.

Леонард улыбался со спокойным и горьким пониманием, рассказывая это. Иначе и быть не могло.

Но, говорил комес, у него, как и у Феофано, есть в Италии друзья, которые помогут ему приобрести собственную землю. Конечно, он первым делом озаботится тем, чтобы предоставить своей жене и ее детям имение не хуже того, в котором она жила с Фомой Нотарасом в Морее. Греческие друзья Флатанелосов, обосновавшиеся в Италии задолго до того, как из Византии побежали последние греки, спасавшиеся от османов, даже могут на первое время приютить его семью у себя на вилле…

– Друзья! – вдруг воскликнула Феодора, с тревогой сжав его руку. – У тебя в Италии, конечно, есть друзья… ты знаешь их, бывал у них… но ведь Феофано не виделась ни с кем за пределами Византии. Она заводила итальянские знакомства только по переписке, с твоей помощью, или сама, заручаясь помощью тех, кто готовился уехать: в Мистре и Константинополе. Можно ли положиться на тех, для кого наша царица стала чужой за эти годы, после того, как они уехали, – или всегда была чужой, потому что они никогда с нею не встречались? И ведь она женщина, не забывай!

Леонард поцеловал ее пальцы, потом прижал жену к себе и поцеловал ее в висок.

– По-настоящему можно верить только себе, - прошептал он. – И самым любимым и близким людям… хотя и им не всегда. Но в обычных обстоятельствах, когда не требуется геройство, в людях все же чаще побеждают совесть и благородство, чем худшие качества. Феофано должны встретить в Венеции так же, как встретят меня: с почетом, как благородную даму… Кстати, ты знаешь, что слово “дама” происходит от латинского “domina”, госпожа дома, - и тот, кто объявляет женщину своей дамой, отдается ей в рабы? – вдруг усмехнулся моряк. – Как много интересного можно почерпнуть из языков, изучая их историю!

Феодора посмотрела в его карие глаза – и на мгновение словно бы опять увидела в них прежнюю боль, как будто Леонард опять узнал о предательстве; но, конечно, ей показалось. Она прижалась к своему последнему мужу, с которым, как надеялась от души, соединилась на всю оставшуюся жизнь. Леонард крепко обнял ее, и они долго сидели, не говоря ни слова.

Сейчас она принадлежала ему одному, а он вверил себя ей одной; а за будущее… ответит будущее. Нужно уметь быть счастливыми настоящим мигом: оба очень хорошо усвоили этот урок.

– Ты дашь Феофано ссуду? Она говорила, ты ей обещал, - тихо напомнила Феодора.

Леонард несколько мгновений не отвечал – но это было ласковое, смиренное молчание. Он поиграл ее пальцами, лежавшими в его руке.

– Конечно, дам, - ответил мореход. – Я буду всемерно помогать Феофано завести свое хозяйство.

“Разумеется”, - с неприязнью подумала московитка.

– Феофано хорошо ведет хозяйство… она и нам поможет, - сказала Феодора.

– Да, - ответил Леонард.

И Феодора поняла, что нужно заканчивать этот разговор. Она порывисто обернулась к Леонарду, и они поцеловались.

Леонард улыбнулся: с прежним восхищением. Бережно взяв Феодору за плечи, он поднял ее со скамьи.

– Мне пора, - сказал он. – Можешь вывести детей наверх… только сидите с ними в беседке, здесь достаточно солнца.

Феодора серьезно кивнула. Конечно. Еще столкнуться с каторжниками им не хватало! А Вард такой неугомонный… нет, он просто живой и смелый мальчик, каким и следует быть в его возрасте. Пока дети сидят с нянькой внизу, Вард не убежит, потому что не проберется к лестнице незаметно. Но наверху дело другое - можно себе представить, как ее мальчику наскучила эта дорога!

Слава богу, что Вард не знает, как плавают корабли, которые он так красиво рисует… Так же, как не знает о жизни своей матери.

Феодора быстро спустилась к остальным и, подойдя к Магдалине, приказала итальянке сопровождать ее наверх – на прогулку с детьми. Магдалина с улыбкой поклонилась. Но Феодора вдруг подумала, что одной няньки недостаточно… и, заглянув к Феофано за занавеску, пригласила с собой и госпожу.

Феофано нечасто вызывалась сама, но, когда требовалось, всегда хорошо помогала подруге справляться с детьми. Она сразу согласилась пойти с ними.

Магдалина взяла на руки Александра, Феодора завладела Вардом, своим главным сокровищем, а Феофано осталась девочка, Анастасия, которая уже была когда-то на ее попечении. Впрочем, со стороны Анастасии не предвиделось ничего опасного. Это была уже маленькая женщина - тень и эхо мужчин и старших!

Или так только казалось – и за этим скромным фасадом прятался целый великий мир, который, возможно, навеки останется непознанным и невостребованным? Как у стольких женщин…

Они поднялись на палубу и прошли в беседку, где Анастасия тут же села. Вард последовал примеру сестры с явной неохотой, болтая ногами и оглядываясь. Он уже насиделся там, внизу! Каково будет с ним справиться на земле, да еще в незнакомых местах, среди чужих людей?

Феодора, взглянув на столик, с улыбкой заметила, что комес распорядился принести им поднос с прохладительными напитками и сладостями, которыми могли угощаться все, кроме малыша. Взрослым, женщинам, оставили кувшин вина и воду в другом кувшине, чтобы разбавлять вино, по эллинскому обычаю. Сам комес пил мало – он, будто мусульманин, сознательно воздерживался от опьянения, испытывая отвращение к этому скотскому состоянию.

“Как и Фома”, - подумала Феодора с болью в сердце.

Вард и Анастасия уткнулись в свои кубки с шербетом, слишком большие для их ладошек; впрочем, на солнце часто хотелось пить. И благословен был тот, кто мог позволить себе утолять жажду, когда пожелает.

Феофано села за стол напротив подруги и няньки – лакедемонянка внимательно смотрела на Магдалину, которая тетешкала Александра, подбрасывая его на колене.

Мальчик смеялся – он привык к няньке больше, чем к собственной матери; впрочем, иначе и не могло сложиться в их положении.

– Магдалина, хватит, - сказала Феофано: спокойным, но непреклонным тоном. – Ты его потом не уймешь.

Итальянка подняла глаза – и Феодора ощутила вдруг сильнейшую враждебность между этими двумя женщинами. Даже больше, чем между Феофано и Евдокией Хрисанфовной, чей сын был искалечен при участии Феофано…