Стена
Шрифт:
– Маловато, ваше сiятельство, для кого… да народъ хлипкiй…
Перебирая въ карманахъ, смотрлъ въ огонь Тавруевъ. На его грудь, въ играющiй отблесками костра золотой кустикъ уставился мутнымъ взглядомъ Михайла. Трофимъ шарилъ вкругъ себя и просилъ:
– Ругаемся, ваша милость… мужики…
– Водки съ вами хочу… давай!
Солдатъ оживился, сполоснулъ чашку, вытеръ лопушкомъ и подалъ.
– Господа офицеры завсегда… съ солдатиками…
Отъ крыльца звали:
– Тавруйка!
Загремлъ по ступенькамъ кандидатъ, за нимъ бжали рука въ руку тоненькiй землемръ съ блондинкой.
– Шурка, пойдемъ!
– А р-разъ имъ съ нами желается… - хриплъ солдатъ, захватывая пальцами лакированный носочекъ и подмигивая.
– Садись ближе, нагнись ниже…
– Пьяница, кацапъ!
– Ишь ты… до-ро-гая…
– Шурка, не пей, пьяный будешь…
– Къ чорту! Съ тавруевцами хочу! Запвай - «Послднiй ноншнiй денечекъ»!..
– Они, ваше благородiе, съ-подъ Козельска, калуцкiе… Поютъ еще — ай, Калуга, ой, Калуга… шандырь-радуга моя!
– Пойде-омъ… - уговаривалъ кандидатъ.
– Съ кацапами валандаешься, а потомъ драться будешь…
Блондинка дернула Тавруева за рукавъ и расплескала чашку. Онъ плеснулъ ей остатки въ лицо и схватилъ за руку.
– Ей наливай!.. Нтъ, врешь… Наливай!
Она вырывалась, выламывая руку, трещалъ голубой корсажъ, разсыпались волосы, но онъ крпко держалъ ее и требовалъ, чтобы пила.
Она нагнулась и укусила палецъ.
– А, стерва…
Сободной рукой, вмст съ чашкой, онъ ударилъ ее по лицу. Она вскрикнула и припала къ земл.
– Женщину!
– взвизгнулъ землемръ.
– Пойде-омъ… - тянулъ кандидатъ.
– Жен-щи-на!..
– черезъ зубы сказалъ Тавруевъ.
Громыхнуло за садомъ.
– Наденька… ничего, пустяки… - уговаривалъ землемръ.
– Онъ извинится…
– Еще реветъ… фуфлыга!..
Артель притихла. Слабо проступали за краемъ освщеннаго круга красныя лица извозчиковъ и лошадиная голова за ними. Тревожнымъ, непонимиающимъ взглядомъ уставился на плачущую Трофимъ, а Михайла, еще больше освшiй, все такъ же неподвижно смотрлъ въ голую грудь Тавруева.
– Ругаться тоже… не годится… - хриплъ солдатъ.
– Они съ людями желаютъ…
– Молчать!
– крикнулъ Тавруевъ.
– Дармоды!..
Его повелъ кандидатъ. А землемръ отвелъ Надю къ сараямъ, усадилъ на траву и принялся успокаивать.
– Это пустяки… Надечка… маленькая моя… Я васъ очень люблю… кром шутокъ… Не какъ-нибудь, а… Теб только семнадцать лтъ… все впереди… малюлечка!
Она молчала.
– Ну, пройдемся по саду… Слышишь, какъ соловьи… Тепленькая моя…
Онъ гладилъ ее по голой ше, прижимался стриженой головой, слыша острый запахъ духовъ, перебиралъ пальцами и уговаривалъ.
Она оттолкнула его и поднялась.
– Утшитель какой!
И побжала къ дому, путаясь въ узкой юбк. Землемръ подмигнулъ себ и пошелъ за ней.
Изъ темноты выступили въ кругъ костра три блыя фигуры.
Были он въ кафтанахъ-безрукавкахъ, нараспашку, въ красныхъ платкахъ и въ блыхъ, вышитыхъ по плечамъ, рубахахъ. Он стояли въ пламени отъ костра, плечо къ плечу,
исподлобья высматривая свжими юными лицами, въ лапоткахъ и онучахъ, перевитыхъ голубой кромкой.– Звали насъ туточка… барынямъ, что ль, псни грать…
– А-а… красеньки яички! Ваше благородiе, двки!
Пистонъ пытался подняться и бурчалъ что-то. Солдатъ побжалъ къ дому.
– Уклеечки мои… По три цлковыхъ… всмъ… неизбжно…
Двки поталкивали другъ дружку и посмивались. Извозчики поцыкивали:
– Хы-ы… псни играть… Чисто на праздникъ разрядились…
Трофимъ уставился на двокъ и отмахивался.
– Пшли! Чук… Чук-чук!.. Шш…
Двки похлопывали глазами и переминались. Были он рослыя и блозубыя, съ круглыми глазастыми лицами, вырощенныя подъ солнцемъ, какъ молодыя рпки.
– А мы, былъ, ужъ и спать ладились… - сказала одна побойчй.
– Здсь веселй уснешь… - подмигнулъ лихачъ и заломилъ шапочку.
– А хошь, подъ верхъ сходимъ, хы-ы…
– Возьми-ка-съ! И дома уснемъ…
Опять громыхнуло, но теперь долгимъ раскатомъ. Подняли кой-кто головы - темно.
– На неб серчаетъ… - сказалъ лихачъ и свистнулъ на лошадей.
Уже и Мокей завалился головой за свтлый край, и кривобровый Цыганъ приладился ногами къ огню; только Трофимъ обиралъ вкругъ себя и отмахивался, да совсмъ разсолодвшiй Михайла тяжело дышалъ и таращилъ глаза въ огонь, опершись на кулаки.
– Чтой-то какъ пьяные вс… - перешепнулась бойкая двка.
– У огонька, ваше благородiе!
– кричалъ въ темнот солдатовъ голосъ.
– Самыя-то разъядерная!
– Эй, двки… сюда!
– звалъ голосъ Тавруева.
– Ступай къ барынямъ на счастье, кличутъ… - сказалъ лихачъ.
Пришелъ солдатъ.
– Деньги-то напередъ требуй… Матре-на!
Хлопнулъ подъ спину крайнюю и подтолкнулъ въ темноту.
– Да не видать ничего… итить-то незнамо куда…
Двки топтадись на краю свтлаго круга, глядли въ черноту.
– Тамъ увидишь… иди, не бось…
– А мы бо-имся!
– задорно отвтилъ бойкiй голосокъ.
– Матушки свты, да ничевосеньки-то не ви-и-дно…
Изъ темноты вытянулась блая рука и потащила за кафтанъ крайнюю.
Визгнуло въ темнот.
– Иди, ничего…
Вспыхнула спичка и погасла. Что-то говорилъ мужской голосъ, какъ ворковалъ. Уже далеко на крыльц, вспыхнула спичка, освтила красныя головы, блыя плечи Тавруева и отворяющуюся дверь. Погасла.
Всми четырьмя ногами ударилъ коренникъ, - только подковы сверкнули по краю свтлаго круга, - и затопоталъ въ темнот.
– Тпррр, чортъ! Чего лошадей бьешь?!
– ругались извозчики на солдата.
– Васька, Васька!
…Фррр… - отвтило изъ темноты успокаивающимъ фырканьемъ.
У огня загомозились. Михайла толкнулъ солдата - зачмъ по ногамъ ходитъ. Солдатъ напиралъ на Михайлу - чего пихается. Извозчики задирали.
– Я те такъ толкону, не унесешь!
– Уйди!
– вытягивалъ изъ себя Михайла.
– Лутче уйди…
– Солдатъ, не давай! Пощупай ему кашу-то!
Солдатъ напиралъ, давя угольки и расшвыривая опорками остатки костра. Михайла крякнулъ, нагнулъ голову и тяжело поднялся точно съ трудомъ отодралъ себя отъ земли.