Стена
Шрифт:
Трещали кусты бузины - шла артель. Выступилъ, взглядывая исподлобья, Трофимъ; стоялъ за нимъ, какъ блая груда, Михайла; показывалъ костистое, съ жуткимъ рубцомъ, лицо Мокей. Толпились невидные и, какъ поставленныя на травку большiя зеленыя куклы, высматривали извозчики.
– Псни валяй!
– кричалъ Тавруевъ.
– Внизъ по Волг- р-к-!.. Ну?
– Нельзя, Саша… - упрашивалъ землемръ, удерживая тесинку, которую вырывалъ Тавруевъ, возя землемра по балкону.
– Это же экс… плотацiя!
– Къ инструменту прикиньте, ваше благородiе! Сейчасъ окажетъ!
– взывалъ солдатъ.
–
– Я сейчасъ самъ… Что у васъ? Кто безъ хлба?
Тавруевъ поставилъ ногу на перила.
– Дозвольте я по образованному…
– Вс ноги изгадили… извольте досмотрть…
– Я объясню, ваше благородiе! Ниспроверженiе закона… прямо жульничество… Приказчикъ дармодъ, жуликъ… душу изъ него вытрясемъ!
– Ну, живй! У губернатора изложу. Ну?!..
– Дозвольте, ваша милость, я обскажу… - началъ объяснять Трофимъ, услыхавъ про губернатора.
– Обкрутилъ насъ двнадцать душъ…
– Подложный документъ взялъ!
– Ты, солдатъ, погоди… Сначала надо… Вотъ вс ноги изгадили, извольте доглядть… вкругъ по камню стекло битое… и глазъ не кажетъ, ваша милость! Не кирпичикъ, а гнила, какъ…
– Ну, тяни!..
– А подай ему цлака… условье написано… и пачпортами грозится…
– Хорошо, посл… ступайте!
– Итить-то намъ некуда, ваша милость! Теперь сколько денъ потеряемъ… невпроворотъ въ городу народу, ваша милость… - ноющимъ голосомъ говорилъ Трофимъ.
– Ваша милость…
– Есть! Ненормальная мрка!
– радостно кричалъ тоненькiй землемръ, путаясь въ лент рулетки.
– На сантиметръ! Да Наденька, не балуйтесь!
Онъ накладывалъ ленточку на тесинку, а блондинка сдергивала.
– Больше мрка! Что?!
– кричалъ солдатъ, взмахивая руками.
– На вершокъ фальшивитъ!
– Ваша милость, - упрашивалъ Трофимъ, передергивая поясокъ.
– Въ сил вы, а мы черный народъ, утрудящiй… Куда ни толкнись, какъ объ стнку…
Съ затаеннымъ доврiемъ смотрлъ онъ въ волосатую грудь Тавруева и видлъ за нимъ оживленныя лица и яркiя платья. Видлъ золотыя пуговицы на блыхъ кителяхъ и чинно посматривающiя значками свженькiя фуражки, положенныя на перильца. Топтался и перебиралъ поясокъ.
– Пошлите вы его….!
– Нельзя, Саш-ша!
– кричалъ землемръ.
– Это надо взвсить! Это что же! Я самъ изъ среды… Фирочка, глупо же… Мы все-таки интеллигенты, господа… а они все… и эти закуски… и дели-катесы… Фирка, оставь!..
– Получай на водку! А чуть что… къ губернатору!
– Саш-ша! Ты благородный человкъ! Не за водку, а за… губернатора…
Тоненькiй землемръ охватилъ Тавруева, но тотъ оттолкнулъ его и взялъ бутылку.
– Шурка, пьяный будешь.
– Ну, тебя… Вс пей! Зачмъ я васъ привезъ?..
Но блодинка прижалась къ нему и старалась отнять бутылку.
– Наржешься… какъ кацапъ…
Но онъ оттолкнулъ ее и запрокинулся. Допилъ и швырнулъ бутылку черезъ головы мужиковъ. Она врзалась въ кирпичную кладку и разсыпалась зеленымъ стекломъ.
– Ура-а! дутъ!
Со двора слышался закатывающiйся визгливый смхъ.
– Курчонка щекочутъ, слышите? Опять обомретъ!
– закричала блондинка.
– Шурка, отыми! Отыми сейчасъ!
– Оставить Курчонка!
– крикнулъ Тавруевъ.
– Васька,
Визгъ кончился. Въ дом загудли мужскiе голоса, и женскiй голосъ визгливо ругался:
– Поганцы, хулиганы! Тьфу вамъ!..
На балконъ, зычно смясь, вошли высокiй и тощiй кандидатъ на судебныя должности, съ маленькой, какъ у ужа, головкой и выпячивающимся кадыкомъ на тонкой ше, и другой, рябоватый и кургузый, похожiй на мшокъ, весь какой-то обсаленный, точно таскали его по трактирнымъ столамъ, тоже чиновникъ, въ фуражк съ чернымъ околышемъ. Подъ руки они вели вырывавшуюся маленькую брюнетку въ бломъ.
– Всю дорогу щекотали… А еще образованные!
– Ха-ха-ха… А кто спрашивалъ про адамово ребро {1} ?
– Встать, судъ идетъ!
– баскомъ возгласилъ кандидатъ, выпячивая кадыкъ.
– Вотъ теб твой Курочкинъ!
– Цып-цып-цыпоньки… - шевелилъ пальцами Тавруевъ, присюсюкивая, какъ приманиваютъ куръ.
– Ню, ню, Курчоночекъ…
Она оправляла смятое платье, но Тавруевъ схватилъ ее и посадилъ на плечо.
– Жаль!
Тонкая и вертлявая, какъ змйка, она порывисто чмокнула его въ опухшее красное лицо точно клюнула. Сидя на плеч и болтая ногами въ сквозныхъ алыхъ чулкахъ по-дтски вытянула маленькiя руки къ обломаннымъ сиреняммъ и капризно просила:
– Котю-у…
Вытягивала красныя губы.
– Рви!..
Онъ держалъ ее надъ землей, за перилами, а она рвала уцлвшiя кисти сирени, взвизгивая и болтая ногами.
– А «сестренки»-то?
– спрашивалъ землемръ.
«Сестренки» оказались занятыми въ монастыр. Тамъ былъ большой праздникъ и открытiе новой гостиницы, и «сестренокъ» перехватили братья Люлины, лсники.
Подъ балкономъ никого не было. Артель отошла во дворъ длить деньги, а Пистонъ съ солдатомъ опять покатили въ Тавруевку за водкой.
Непримтный съ балкона, прятался въ кустахъ приказчикъ, продолжая раздумывать - не пойти ли въ городъ. Совсмъ теперь перепьются… И хотлось уйти, и боязно было оставить хозяйское. Поглядлъ на часы - семь.
Все еще было душно, хоть и наступалъ вечеръ. Женщины усиленно пудрились и просили лимонаду, но лимонаду-то какъ разъ и не было.
Мужчины сняли кителя и перешли на сельтерскую.
– Купаться!
– сказалъ Тавруевъ.
Мужчины поддержали дружно, но женщины отказывались: испортятся прически, и потомъ возня съ платьями. Но пять голосовъ настаивали:
– Купаться! Купаться!
– Нтъ, нтъ! Гулять!
– Просимъ, просимъ!
Поставили на голоса и ршили идти купаться.
Пошли черезъ садъ. Женщины побжали, взявшись на руки и перепрыгивая по кучамъ щебня, охлестываемыя втками. Замелькали яркими пятнами въ зелени - желтымъ, блымъ и голубымъ, украшенныя блой и синей сиренью заколотой въ волосы и въ корсажи. Кидали въ мужчинъ крупчатыми пучками бузины.
У пруда остановились, восхищались заходящимъ солнцемъ и просили достать еще не распустившихся кувшинокъ. Здсь, передъ солнцемъ и тихой водой, он чувствовали себя другими и стали настойчиво требовать, чтобы мужчины отошли, какъ можно дальше.