Стигма

Я сглотнула.

– Когда симбиоз с ребенком ослабевает, вещество снова выходит на первый план. Наше невмешательство в эту модель взаимовлияния должно привести к детоксикации пациентки, но не исключает риск рецидива. В этом заключается самый проблемный аспект наркозависимости.

– Так это моя вина?

– Нет.

– Ей плохо из-за меня?

– Нет, Мирея, – успокоил меня доктор, понимая, почему дрожит мой голос. – Психическая двойственность наркозависимой матери состоит из пренебрежения, привязанности и манипуляции. Ты не имеешь к этому никакого отношения.

Я продолжала смотреть в пол, не в силах ему поверить. Я потратила так много времени своей жизни, заботясь о маме, защищая и держа ее за руку, что чувство ответственности за нее стало частью инстинкта.

– Мы все склонны защищать идеализированный образ тех, кто дал нам жизнь. И отказываемся признавать реальное положение вещей.

– Я не… отказываюсь ничего признавать.

Но это неправда. Я много лет надеялась снова увидеть ее лучистые глаза. Верила, что однажды она вернется ко мне. Я все время ждала, что она наконец остановится, возьмет меня за руку и скажет, что меня ей достаточно. Я не хотела признавать, что теряю ее.

Парсон с пониманием выслушал мое молчание.

– Когда твоя мама будет готова, мы с радостью опять включим в программу семейный компонент, – сказал он тихо. – Ты сможешь приходить раз в неделю и участвовать в совместных терапевтических сеансах, общаться с ней и помогать продвигаться по пути исцеления. Ты этого хочешь?

Во мне что-то шевельнулось, но ни один звук не сорвался с губ. Слова застряли в горле вместе со страхом сказать «да» и страхом снова посмотреть ей в глаза.

Парсон дал мне время сформулировать ответ для себя, не ожидая, что я произнесу его вслух. Затем он сказал, что они заверили маму, что поддерживают со мной связь и нет никаких оснований за меня беспокоиться. Они не собирались прерывать наши отношения, просто хотели дать ей возможность сосредоточиться на себе и предостеречь от лишних волнений.

Я нажала на отбой, чувствуя холод в животе.

После разговора прошло уже несколько часов, я никак не могла успокоиться.

Я готова работать день и ночь, чтобы раздобыть недостающие деньги. Спать в ночлежках, потратить на лечение сбережения, которые дедушка оставил мне на колледж. Я делала все, что в моих силах, чтобы вселить в нее надежду.

Всё! А она пыталась уйти из клиники…

Меня захлестнуло чувство одиночества и еще что-то неприятное, слезы подкатили к глазам. Я была очень напугана. Жизнь швыряла меня из стороны в сторону; плотным зловещим кольцом меня обступали монстры, сплошь покрытые синяками и ссадинами, они застили собой солнце, и я тянула руки к свету дня, пытаясь ухватиться за него, но выбираться из сумрака с каждым днем становилось все труднее.

Я сглотнула застрявший в горле комок. Пытаясь избавиться от нахлынувших эмоций, завязавшихся в узел в груди, я наконец встала с дивана и попыталась отвлечься.

Сделала бутерброд, медленно его сжевала, потом съела шоколадное печенье и почувствовала себя немного лучше.

Пошла в ванную и расчесала волосы. Это занятие всегда меня успокаивало: приятные ощущения как будто возвращали меня в детство, к тем сладостным моментам, когда все еще было хорошо. Кровь побежала по жилам, сердце забилось ровнее.

С распущенными волосами я вернулась в гостиную, взяла пульт и включила телевизор. Попереключала каналы и наткнулась на старый фильм.

Мне нравилось черно-белое кино с его богатой светотенью и героями, в которых часто было что-то звериное, роковое и противоречивое.

Я устроилась поудобнее на диване и увеличила громкость, чтобы погрузиться в скрипучие звуки, усиливавшие винтажное очарование фильма.

Сквозь заросли кустарника бежала девушка со светлыми длинными и пушистыми, как сладкая вата, волосами. Одетая в платье с жестким корсетом и кружевными рукавами до локтей, она, оглядываясь, бежала, преследуемая шорохами, хрустом сломанных веток и гнетущей музыкой.

Сюжет мне был не очень ясен, но закадровый голос, сопровождавший отчаянный бег, высокопарно вещал о тщетности попыток бедняжки спастись от темной, вечной, коварной силы зла.

Зло? Слово напомнило мне о старом-престаром фильме «Седьмая печать», где мужчина играет в шахматы со Смертью.

На фоне зловещего, неудержимого крещендо девушка бежала по лесу. Вот она поранилась об сучок, вот споткнулась, и подол ее платья задрался, вот она пригнулась и припустила дальше. Мое внимание постепенно рассеялось. Я заблудилась в лабиринте тропинок, по которым девушка бежала в лесу из кривых деревьев, накрытых черным, как нефть, небом.

Зло не было скелетом в лохмотьях, оно было черным ангелом с лицом мальчика и холодными руками трупа.

Он настиг ее уверенными прыжками, мягко опустился перед ней на землю, его глаза были прекрасны, как сладкий кошмар.

Его пальцы схватили ее за бока, он смеялся над тем, как податлива ее плоть, как легко мнутся и ткань этого платья, и мечты людей.

Она царапала его, желая причинить ему боль, но сердце ее предало, а его дыхание оказалось ядом, который проник в ее легкие и сломил сопротивление.

Исходивший от него одурманивающий аромат, его рыжие волосы… Черный ангел сжимал ее душу пальцами и шепотом, что тоньше ветра, повторял: «Отойди от меня…»

Я вздрогнула и открыла глаза. Часто заморгала, чувствуя, как тяжелая истома, сжимающая в горячих тисках мое дыхание, превращается где-то глубоко в груди в смятение.

На экране девушка беседовала с подозрительным горбуном с крючковатым носом и лысой головой – таким стало Зло.

Я выключила телевизор. Встала, нервно сунула руки в карманы спортивных штанов. Что, черт возьми, со мной творится?

Мне больше не нужен отдых, к которому меня обязала Зора. Я почувствовала необходимость выйти из квартиры, буквально убежать от собственных мыслей. Чтобы не угодить в ловушку своих тревожных ощущений и снова не сесть на диван, я быстро оделась и выбежала за дверь.

Войдя в лифт, я почувствовала, как изменился воздух вокруг меня – стал прозрачнее и легче. Сделав глубокий вдох, я долго не выдыхала, чтобы задержать приятное чувство облегчения. Потом медленно выдохнула и закрыла глаза, пока с мягким шумом закрывались двери лифта. Я должна сосредоточиться и восстановить контроль над своими эмоциями. Я не хотела казаться расстроенной.

Трудно признаваться самой себе в том, что, даже не прикоснувшись, он вызывал во мне сильнейшее смятение. Это меня пугало. Нет, ужасало.

Он что-то сделал со мной. Ко мне как будто прилип его взгляд. Хотелось содрать его с себя, стереть с кожи, но я не знала как.

Сейчас мне очень нужно выбраться наружу, в город: его запахи, пронизывающий холод и рождественские гирлянды не раз помогали мне хотя бы ненадолго забыть о проблемах. Одолеваемая беспокойными мыслями, я мечтала поскорее спуститься вниз.